История крестовых походов
Шрифт:
Показав себя беспощадным в первые дни после победы, победитель затем решил представиться милосердным. Он отпустил из Тивериады без выкупа жену Раймунда Триполийского, а взяв Птолемаиду, дозволил всем христианам с их пожитками уйти из города. Сведения обо всем этом, предшествующие мусульманской армии, открыли Саладину без боя ворота Наплузы, Рамлы, Иерихона, Кесарии, Яффы и множества других городов. Только Тир и Аскалон оказали сопротивление. Жители Аскалона согласились на сдачу лишь при условии, что Саладин вернет свободу королю Иерусалимскому; подобная преданность была бы понятна в отношении государя много более достойного, чем глупый и бездарный Лусиньян! Тем не менее, удивленный султан пообещал освободить своего пленника по истечении года.
После взятия Газы и нескольких соседних крепостей наступила очередь Святого города.
Волею
Подступив к городу, Саладин вызвал именитых граждан и сказал им, что не собирается осквернять христианских святынь и даже готов предоставить сдавшимся землю и часть своих сокровищ, если все обойдется без сопротивления, которое все равно бесполезно. «Мы не можем, – ответили ему, – уступить вам город, в котором умер наш Бог, и тем более продать его». Тогда разгневанный султан поклялся над Кораном, что разрушит стены и башни Иерусалима и ответит великой кровью за смерть мусульман, зарезанных «соратниками» Готфрида Бульонского.
Между тем горожане, ободряемые духовенством, стали деятельно готовиться к обороне. Своим вождем они избрали воина Ивелина, участвовавшего в Тивериадском сражении. Он создал импровизированную армию из рядовых мещан, возведя их в рыцарское достоинство, а средства на вооружение собрал с церквей, предоставивших для этого часть своих богатств. Когда штандарты Саладина появились на высотах Эммауса, христиане частыми и небезрезультатными вылазками изумили мусульман, собиравшихся взять город быстро и без сопротивления. Простояв несколько дней с западной стороны Иерусалима, султан приказал переместить основные силы на север и приступить к подкопу стены от Иософатовых ворот до ворот Св. Стефана. С бесстрашием отчаяния осажденные пытались помешать этим работам, но безуспешно. Когда стало ясно, что стены и башни вот-вот рухнут, оставалась только надежда: либо на милость Божию, либо на милость победителя. Бог, однако, не пожелал ответить на мольбы осажденных, безмерно прогневавшись на нечестие и разврат, долгие годы гнездившиеся в городе; поняв это, городские старшины отправились в лагерь победителей, предлагая капитуляцию. Но Саладин, не забывший своей клятвы разрушить Иерусалим и уничтожить его жителей, теперь был непреклонным. Несколько раз пришлось Ивелину ходить к нему с безуспешными просьбами и мольбами. Наконец, исчерпав все средства и ничего не добившись, вождь осажденных воскликнул: «Ну что ж, если мы не можем получить от вас ни малейшей милости, то знайте: дворцы и храмы, которыми вы надеетесь овладеть, будут нами разрушены до основания, все богатства Иерусалима станут добычей пламени; мы уничтожим все ваши святыни, находящиеся в городе, перебьем пять тысяч пленных мусульман, умертвим собственных жен и детей, а затем выйдем с оружием в руках и умрем славной смертью, убив каждый по десятку ваших и призвав на вас вечное проклятие Бога Иерусалима!»
Такая угроза смутила Саладина. Он посоветовался со своими законоведами, которые решили, что можно принять предложенную капитуляцию, не нарушая клятвы. Ее условия были составлены и подписаны на следующий день, и этот день стал концом Иерусалимского королевства...
Иерусалим снова попал в руки врагов христианской веры после восьмидесяти четырех лет господства латинян. Историки заметили при этом некоторые удивительные совпадения. Крестоносцы вошли в Святой город в пятницу, в тот час, когда Спаситель погиб на кресте; сарацины взяли город обратно также в пятницу, в день годовщины, когда, по их верованию, Мухаммед совершил путешествие из Иерусалима на небо. Последнее обстоятельство в значительной мере побудило Саладина подписать капитуляцию именно в этот день, что прибавило блеска его триумфу в глазах единоверцев.
По условиям капитуляции все воины получали разрешение беспрепятственно покинуть город. Победитель даровал жизнь горожанам; западные христиане имели возможность выкупить свою свободу, уплатив десять золотых за каждого мужчину, пять – за женщину и два – за ребенка. На проведение этой операции давались четыре дня, по истечении которых выкупившиеся должны были покинуть
В первый момент осаженные были обрадованы этими условиями. Но затем, по мере приближения срока оставления Иерусалима, их охватывали смятение и скорбь. Они горевали, что покидают святые места, давшиеся им когда-то такой дорогой ценой и теперь снова отходившие к неверным; и еще в большей степени многие, не имеющие средств, страдали оттого, что приходилось навечно расставаться с близкими и прозябать в неволе...
Слезы и стенания несчастных матерей, протягивающих к победителям своих младенцев, несколько смягчили сердце султана. Он дал разрешение отпустить без выкупа тех членов семей, на которых у выкупившихся не хватило средств; кроме того, сам внес крупную сумму на выкуп неимущих. Еще большие деньги на этот же предмет употребил Ивелин, воспользовавшись средствами, ранее собранными на оборону города. Так или иначе, но большая часть стотысячного христианского населения города сумела его покинуть, оставив в мусульманском плену не более четырнадцати тысяч человек.
Многие современные историки противопоставляют великодушие Саладина беспощадному избиению мусульман, имевшему место при вступлении крестоносцев в Иерусалим в 1099 году. С этим нельзя не согласиться, но нельзя также и забывать разницы в обстоятельствах, сопровождающих оба события. Ведь Саладину христиане Иерусалима сами предложили сдаться и даже вымаливали у него капитуляцию, в то время как перед взятием города Готфридом Бульонским мусульмане длительное время бешено сопротивлялись, не шли ни на какие компромиссы и бились с изуверским упорством до последнего; кроме того, в отличие от Саладина, Готфрид и его товарищи, находясь в чужой стране, среди враждебного населения, боялись, как было отмечено выше, оставлять в тылу у себя лютых врагов. Все это, впрочем, отнюдь не обеляет крестоносцев, но лишь в какой-то мере объясняет их действия, ничем не умаляя поведения Саладина в 1187 году.
Саладин пышно отпраздновал свой триумф. Он вступил в Святой город, предшествуемый победными знаменами и сопровождаемый многочисленными имамами, законоведами и послами соседних государств. По его приказанию все церкви, за исключением храма Гроба Господня, были превращены в мечети, а стены и двери главной из них, мечети Омара, были омыты розовой водой, специально для этого доставленной из Дамаска. В ближайшую пятницу верховный имам прочитал народу благодарственную молитву и закончил ее словами: «Аллах даровал вам эту победу; он велит не останавливаться на полпути. Война, священная война – вот благороднейший призыв, который должен руководить вами! Отсеките все ветви нечестия, доставьте повсеместное торжество Исламу, освободите землю от презренных народов, неугодных Аллаху!»
Итак, священная война полумесяца против креста была громко провозглашена. А между тем в дни и часы, когда победители упивались своим торжеством и звали на новые битвы, побежденные, тысячи несчастных беженцев, выброшенные из Иерусалима, бродили как тени по чужой земле, проклиная жизнь, которую сохранили им сарацины. Нигде не находили они приюта; даже свои же братья-христиане с презрением отвергали их, обвиняя в потере Гроба Господня. Без денег, без продовольствия, не имея где преклонить голову, они массами умирали или в лучшем случае превращались в рабов. Лишь немногим из них удалось добраться до Европы, чтобы поведать о страшных бедствиях Святой земли.
Вести эти повергли Запад не только в ужас, но и в полное недоумение. Многие задавались вопросом: как могли крестоносцы столь быстро и легко отдать завоеванное такими трудами, и в чем же истинная причина падения Иерусалима? Указывали на порочность его защитников, на всеобщую испорченность нравов, на повальное падение добродетели. Вполне вероятно, что все это сыграло определенную роль, однако имелось и нечто другое, более весомое. Вечные разногласия и склоки христиан подтачивали основы их государственности не меньше чем разврат и забвение евангельской нравственности. И когда вспомнишь, что при подобных условиях это хилое государство, со всех сторон окруженное врагами, все же продержалось более восьмидесяти лет, то начинаешь удивляться не столько его падению, сколько продолжительности существования, которое обеспечивалось исключительно раздорами мусульман да постоянным притоком помощи извне. Когда же одно и другое кончилось, то и участь Иерусалима оказалась решенной.