История Наврунга
Шрифт:
ПЕЩЕРА ИСПЫТАНИЙ
На заре виман Крокса с Амедеем, Гьянгом и Наврунгом на борту покинул благословенную долину Тамулонга, и корабль, управляемый своим прежним пилотом-атлантом, направился на север.
Пролетая над искрящимися вершинами вечных снегов священной Меру, Гьянг вошел в высокое состояние души, так что поток тончайшего эфира передавал его торжественный настрой остальным. Наврунг не встречал еще в своей жизни такой мощи и чистоты, исходящей от человека, не входящего в транс. Не пользуясь магией, Гьянг, святой и чистый, поднял вибрации пространства внутри вимана настолько, что атлант тоже почувствовал всю ту любовь к Меру и вообще к миру Богов, что ожила в тот момент в душе святого, и физически наполнила собою пространство рубки корабля. Наврунг не уставал удивляться чудесам человеческого духа, с которыми ему посчастливилось повстречаться за последние два дня. Что был Гьянг для него? Смуглый арий, едва достававший ему до пояса, мало говорящий и, по обыкновению, погруженный в свои думы. Но каков был мир этого ария, когда психологизация пространства потоками тончайшего эфира прободала невозмутимого атланта и заставила его почувствовать то, что в этот момент чувствовал сам Гьянг? Чем наполнен был этот мир? Силой и чистотой гор и снегов? Восхищением этой предвечной красотой? Нет, больше. Гьянг любил эти горы той любовью, которой любили их Боги миллионы лет назад, и, развив в себе эту любовь, придав ей индивидуальные оттенки своей красивейшей души, он довел ее до такого совершенства, что трудно было представить что-то подобное в этом мире. И эта беспредельность глубины самых прекрасных человеческих чувств удивляла Наврунга безмерно.
Так размышляя, он и не заметил, что они уже летели над Среднеазиатским морем, раскинувшимся от северных Трансгималаев до древних земель Гипербореи на севере, от которых ныне виднелись лишь остовы островов у самого полюса. Это были запретные места для полетов атлантов, – недалеко было до Белого Острова… Он появился внезапно, как бы возникнув уже перед самым кораблем, отчего пришлось резко затормозить, чтобы не пролететь мимо. Зрелище, безусловно, потрясающее.
Остров был построен предками атлантов, древними лемурийцами, которые были почти в десять раз выше атлантов; они строили эти огромные стены по совершенным пропорциям, ориентируясь на свой рост. Стены – на сотни локтей в высоту, а башни – под тысячу, и все это нерушимо простояло уже около миллиона лет, и мириады адептов народились в этой твердыне за столь внушительный срок.
Здания были так величественны и огромны, что даже у великана атланта, жившего в красивейшем месте на земле, Городе Золотых Врат, перехватило дух от гармонии и масштабов города. Его построили Боги, и это читалось в каждом камне, в каждой пропорции, в каждом решении строителей и архитекторов этого непостижимого по своей красоте города.
Виман опустился на площадь у причала, построенного уже в недавние времена. Наврунг узнал его очертания и с молчаливого согласия Гьянга направил корабль к нему. Сама атмосфера Города была столь необычна, что атлант замер, как только оказался на твердой земле. Казалось, птицы пели неземными по красоте голосами, но не было слышно ни звука. Казалось, ангелы касались крылами и осеняли вспышками озарений, и сознание безмерно удивлялось этому, но не было никого видно. Похоже было, что сам воздух разумен в этих стенах и являет много больше разумности, чем иные люди, – так воспринималась атмосфера этого непостижимого города, насыщенная Вечной мудростью от соприкосновения с его жителями. Сделав несколько шагов, Наврунг понял, что каждый шаг как бы рождает звуки колокольчика или детского смеха, но, замерев, он ничего не услышал. Вновь сделав несколько шагов, понял, что звуки есть, но рождаются они в сознании и потому не воспринимаются как звуки, а скорее как смыслы доброжелательства и любопытства духов воздуха и земли, которые беспрепятственно проявлялись тут. Это было очень диковинно: обычно они не спешили быть явленными первому встречному. Вообще, Мир Иной в этом месте так близок к миру земному, что иногда казалось, будто ступаешь в райских виноградниках и боги шлют тебе улыбки; но стоило тряхнуть головой, как наваждение пропадало, чтобы тут же явиться вновь, с новой силой. «Вот как выглядит мир небесной чистоты, куда попадают души чистые и незамутненные – здесь им приют», – подумал атлант.
Они приблизились к открытым Вратам и вошли в огромное здание, где потолок был так высок, что звезды, изображенные на нем, казались настоящими, а сам потолок – небом, но без солнца, которое появлялось тут по своему желанию, а не по закону. Амедей остался снаружи, а Наврунг в сопровождении Гьянга ступил внутрь.
Здание было огромным – даже для строителей-великанов: под шестьсот локтей высотой. Оно было как небо. Колонны вдоль стен поднимались вверх, и казалось, что вверху они изгибались, – так велика была их высота. Было очень светло, но почти не было окон, и потому было непонятно, каким образом свет появляется внутри. Казалось, что здесь сам воздух является источником освещения. Длина здания – в два раза больше высоты, так что, когда вошли в него, противоположный конец здания был едва виден. Атмосфера волшебства внутри здания была еще более ощутимой, сконцентрированной, но смысл голосов теперь был иной: как если бы все воины, все маги, все мудрейшие правители Земли и Небес ответствовали перед неизменным и непостижимым Законом, который не есть Закон, но всемирная вечная Правда, и, повинуясь ему с радостью и благоговением, оставляли бы здесь часть себя.
Казалось, мудрость и достоинство всех этих людей сейчас ощущал Наврунг, – он как бы ступал сквозь строй гораздо более достойных, чем он, и был хоть и меньшим, но братом им, и это чувство наполняло его гордостью за свой род и благодарностью Гьянгу. Преодолев три четверти пути, они подошли к некоему подобию алтаря, Гьянг остановился, но Наврунг продолжал идти, пока какая-то сила не приковала его ноги к земле. Обернувшись, он увидел улыбку Гьянга, и тут же поднявшаяся было тревога покинула его. Повернувшись обратно, он обомлел: появившись просто из ниоткуда, перед ним предстал тот самый старец с удивительными глазами, которого он видел вчера. По обычаю предков, атлант приветствовал старца самым уважительным поклоном, – стоя на одном колене и упираясь рукой в пол, склонив голову; так он стоял, пока рука старца не коснулась его темени. В этот миг Наврунг осознал смысл своей жизни: он понял, для чего родился, как жил и к чему идет сейчас его бесстрашная душа, и одна лишь радость осталась в душе. Как будто бы крылья выросли за спиной, он поднял голову и произнес:
– Я знаю, зачем явился в этот дом, и я готов принять свой жребий.
Старец медленно кивнул и превратился в звездный туман, сквозь который Наврунг увидел вход в подземелье. Он встал и пошел, как и подобает воину, идущему на самый важный бой своей жизни, – с радостью в сердце и достоинством во всей фигуре. Глядя ему в спину, Гьянг с удивительным спокойствием понял, что все у него получится.
ИСПЫТАНИЯ НАВРУНГА
Когда старец коснулся темени, Наврунг со всею силою ощутил, что за бой ждет его. В результате он должен или победить, или пасть. Третьего не дано. Нельзя выйти побежденным из «подземелья суровых испытаний». Египтяне говорили, что самый главный враг человека сидит в нем самом и одолеть его – означает одержать самую главную победу в свой жизни.
В подземелье Сынов Света этот внутренний враг выявлялся для Битвы, и если воин не готов был к встрече, то погибал. Но что есть этот враг? Это и предстояло выяснить храбрецу, спускающемуся в подземелье за испытанием.
Спрыгивая с огромных ступеней, оставленных здесь еще лемурийцами, Наврунг не забывал рассматривать стены. Свет струился мягким потоком откуда-то сверху, и стены были хорошо освещены. На них обнаженные мускулистые воины сражались с огромными чудовищами, превышающими в размерах воинов в разы, а прекрасные девы с крыльями и музыкальными инструментами парили над ними, вдохновляя воинов на победу. Чудовища извергали языки пламени, их рога были в половину туловища, а хвосты оканчивались заостренными наконечниками, которыми чудовища нещадно калечили истекающих кровью храбрецов. Девы пели, воины сражались, чудовища убивали их одного за другим, а Наврунг гадал…
Воину не дано познать страх, – иначе он не воин. Воину не дано познать поражение, – он сражается до последнего вздоха. Но перед сражением надо узнать врага. А что за враг ждал его впереди? Чем ниже спускался Наврунг в царство подземных богов, тем меньше света достигало стен, но объемные барельефы, казалось, подсвечивались изнутри, отчего картины как бы оживали и старались предупредить его о чем-то очень важном. Вот только о чем? Что нужно знать, чтобы победить, а не пасть?
Храбрые юноши поражали драконов с копьевидными хвостами, быков с огромными рогами и чудовищными копытами, девы пели, но теперь уже картины не просто как бы оживали, – появилось нечто такое, что делало эти картины действительно живыми. Что-то неуловимое… Но что? Он понял – музыка. Она стала исходить от стен мягким фоном. Она завораживала, возвещая бой, и была столь вдохновенна, что Наврунг невольно почувствовал себя одним из этих храбрых атлетов, короткими мечами пытавшихся изрубить на мелкие куски демонов, значительно превышающих их в размерах.
Волна удали и жажды боя стала подниматься в его груди, а мелодия становилась все громче и призывнее. Он стал уже различать отдельные голоса, и струны музыкальных инструментов стали звучать столь отчетливо, что сомнений не было: он становился участником этих сражений, а великолепные девы действительно ободряли его перед встречей с Неизведанным.
В определенный момент Наврунг понял, что ему уже не важно, что будет впереди, – он был полностью настроен к бою с любым чудовищем; и сила, грандиозная сила, в пружину сжавшаяся в нем, готова была распрямиться в любой момент. По зову боя выстрелить ею как метательным снарядом! Не было ни суеты, ни ослепления – спокойствие бури и сила выпущенной стрелы. И как только это состояние было достигнуто им, вдруг появился туман. Белый, как молоко, и плотный, как вода, он сковал движения и, казалось, попытался проникнуть внутрь. Наврунг понимал, что враг будет силен и хитер, но… как сражаться с туманом?