История нравов России
Шрифт:
В своих письмах Кэтрин Вильмот описывает недавнее посещение ею бани — этой панацеи на все случаи жизни — накануне свадьбы горничной и конюха княгини Е. Дашковой: «Церемонии предсвадебного дня состоят из молитв и посещения бани… Жених, подарив невесте свадебный наряд со всем необходимым, включая белила и румяна, с дружками уходит в свою баню. Невеста, обливаясь слезами, сидит во главе стола, украшенного плодами. Группа девушек начинает петь что–то жалобное, называемое «Свадебной песнью»… Затем мы проводили Софью в баню вместе с подружками (всего было 30–40 девушек), они помогли невесте раздеться в предбаннике, а затем обнаженную ввели в баню. Девушки сняли с себя одежды и, хорошенько вымыв Софью, начали плясать вокруг нее, хлопать в ладоши и пить вино… Затем они снова запели… Под эти песни наша милая Софья мылась и раскрашивала лицо белилами, румянами и чернила брови. После этого она ударилась в слезы, восклицая: «Как я покину батюшку? Как брошу матушку? Не по своей воле покидаю я батюшку. Не по своей воле прощаюсь я с матушкой»… Девушки, веселясь, разукрашивали себя, пели и плясали, как вакханки; невеста
Невесте не случайно приходилось лить слезы и печалиться, ибо ее волновали не только будущие отношения со свекровью и свекром и уход из своей семьи. Дело в том, что в большинстве случаев помещики подходили с точки зрения своей выгоды при заключении браков между крепостными. В книге революционера и историка Л. Шишко «Рассказы из русской истории» приводится пример из жизни одного княжеского имения Ярославской губернии, где почти все браки совершались по наряду конторы: «… в известное время в году вызывались в контору, по особому списку, женихи и невесты; там управляющий составлял из них пары по своему усмотрению, а затем их, под надзором конторских служащих, прямо отправляли в церковь, где православный поп венчал их гуртом по нескольку пар зараз» (328, 273–274). С позиции дворян, здесь не могло быть и речи о собственных чувствах и желаниях женихов и невест, о какой–либо симпатии и влюбленности между этими «господскими людьми», которых даже, звали ругательными кличками типа «Васька–мерзавец» и «Машка–подлая». В целом среди дворянства господствовало представление о браке среди крепостных как об экономической категории. Понятно, что не все помещики придерживались этого представления и что среди свободных крестьян, например, сибирских, имелись совершенно иные воззрения на вступление в брачный союз.
Для нравов русского народа характерно искание смысла жизни, связанное неразрывно со стремлением к абсолютному добру. Именно тяготение к разрешению вопроса о смысле жизни заставляет крестьянина и русского человека вообще философски осмысливать мир, чтобы попытаться выработать целостное мировоззрение. Эта черта является в высочайшей степени присущей русскому народу, который страстно ищет истины и правды (на это в свое время обратил внимание Н. К.Михайловский в своих «Записках профана»). Достоевский от имени Ивана Карамазова говорит, что русские мальчики, не успев как следует познакомиться, приткнулись в вонючем углу трактира и тотчас же начали рассуждать «о мировых вопросах не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? А которые в Бога не веруют, ну те о социализме и анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату; так ведь это один же черт выйдет, все те же вопросы только с другого конца» (80, 293). Не случайно в русской литературе философское искание смысла жизни занимает существенное место, достаточно вспомнить произведения «Анна Каренина» и «Война и мир» Л. Толстого, «Скучная история» А. Чехова, не говоря уже о произведениях Ф. Достоевского.
Находящиеся в основе мировоззрения вопросы о духовном абсолюте и смысле жизни занимали ум не только образованных людей, но и простого народа. Летом к озеру «Светлый Яр», которое связано с легендой о граде Китеже, съезжались и сходились тысячи сектантов и православных. Они обсуждали в такой необычной обстановке фундаментальные проблемы миросозерцания. Н. Бердяев так характеризует это качество русского народа: «В России, в душе народной есть какое–то бесконечное искание, искание невидимого града-Китежа, незримого дома. Перед Русской душой открываются дали и нет очерченного горизонта перед духовными ея очами. Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни. Она вечно печалу–ется о горе и страдании народа и всего мира, и мука ея не знает утоления. Душа эта поглощена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни» (18, 13).
Поиск смысла жизни, истины и правды, добра всегда связан с эмоциями и аффектами, со страстями и чувствами, что сказывается на нравах русского человека, характеризующихся могучей силой воли. И в этом плане нельзя не согласиться со следующим утверждением Н. Лосского: «Отсюда понятна страстность русских людей, проявляемая в политической жизни, еще большая страстность в жизни религиозной. Максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость суть порождения этой страстности» (156, 263). Примеров этому не счесть; выше уже говорилось о том, что в состоянии фанатической нетерпимости многие тысячи старообрядцев обрекли себя сознательно на самосожжение; к этому следует добавить и факты этого фанатизма и страстности в конце XIX века — самозакапывание в землю во имя религиозной идеи.
Русский максимализм и экстремизм в его крайней форме прекрасно выражен в стихотворении А. К.Толстого:
«Коль любить, так без рассудку, Коль грозить, так не на шутку, Коль ругнуть, так сгоряча, Коль рубнуть, так уж сплеча! Коли спорить, так уж смело, Коль карать, так уж за дело, Коль просить, так всей душой, Коли пир, так пир горой!»Эти нравы типичны для русского человека, они есть проявление его широты характера, его души [21] . Многие писатели и исследователи указывают на связь характера, норова народа и окружающей его своенравной природы. Так, В. Ключевский пишет, «что природа Великороссии «часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги».(119, 60). Такого рода склонность дразнить счастье, играть в удачу и выражается в знаменитом русском «авось». В этом есть доля истины, но есть и интересы.
21
В этом смысле весьма характерен Пушкин, который, по Достоевскому, вмещал в себе в высшей яешаш совершенства широту русской души, позволявшей ему перевоплощаться в умы и сердца всех народностей, обнимать собою лучшие стремления всяком культуры.
Со страстностью и фанатизмом удивительным образом уживается и обломовщина, леность и пассивность, прекрасно изображенная в романе И. Гончарова «Обломов». Часто этот порок русского человека преувеличивают, считая его врожденным свойством нашего народа; во многих случаях обломовщину объясняют влиянием крепостного права (достаточно вспомнить суждения Добролюбова на этот счет). Разумеется, крепостное право сыграло определенную роль в появлении обломовщины, лености русского крестьянина и представителей других сословий общества. Однако считать обломовщину порочным нравом, национальной русской болезнью — значит возводить клевету на наш народ. Прав Н. Лосский, когда пишет: «Гончаров, будучи великим художником, дал образ Обломова в такой полноте, которая открывает глубинные условия, ведущие к уклонению от систематического, полного скучных мелочей труда и порождающие в конце концов леность… он нарисовал образ, имеющий общечеловеческое значение: обломовщину он изобразил в той ее сущности, в которой она встречается не только у русского народа, но и во всем человечестве» (156, 271). Леность русского человека представляет собой оборотную строну его высоких нравов, реагирующих на недостатки социальной действительности.
Одним из нравственных качеств русского народа является его доброта в ее многоразличных проявлениях. «Кто жил в деревне, — отмечает Н. Лосский, — и вступал в общение с крестьянами, у того, наверное, всплывут в уме живые воспоминания об этом прекрасном сочетании мужества и мягкости» (156, 290). Из многовековой истории известна доброта, милосердие русских солдат (вчерашних крестьян) в отношении неприятеля. Во время Севастопольской кампании раненых французов «уносили на перевязку прежде, чем русских», говоря: «Русского–то всякий подымет, а французик–то чужой, его наперед пожалеть надо». И во время русско–турецкой войны 1877–1878 гг. наш солдат кормит измученного в бою и захваченного в плен турка: «Человек тоже, хотя и не хрестьянин», — записывает Достоевский в своем «Дневнике писателя») (81, 1877. Май–июнь, 1,1; июль–август, 111,4). Доброта русского народа, как известно, проявляется и в отсутствии злопамятности, в жалостливости. Хотя среди русских крестьян наблюдались и жестокие, злые нравы — иногда в крестьянском быту мужья в пьяном виде избивали своих жен.
И вместе с тем, необходимо учитывать дифференциацию нравов крестьян на громадной территории Российской империи. Так, в сохранившихся от XVIII — первой половины XIX вв. письмах сибирских крестьян, а также в воспоминаниях, записях песен, разговоров муж обращается к жене по–разному: «хозяйка», «жена», «мать» (в присутствии детей), по имени, по имени–отчеству, но никогда — «баба» (167, 99). В Сибири выражения типа «мужик» и «баба» употребляли только в бранном смысле.
Русскому крестьянину присуще трудолюбие, представления о чести и бесчестии; репутация честного человека много значила в глазах хлебороба: «Беден, да честен», «Гол, да не вор», «Честь чести и на слово верит». Честный человек, по мнению крестьян, это прежде всего человек трудолюбивый. На это обратил внимание А. Кюстин: «Русский крестьянин трудолюбив и умеет выпутываться из затруднений в всех случаях жизни» (144, 225). Бездельники и пьяницы нередко становились кликушами и колдунами, сводящими счеты со своими односельчанами; В. Даль описывает, как он их вылечил, когда работал управляющим в имении одного графа (75, 75). Бесчестным у крестьян считалось покушение на чужую собственность — воровство, поэтому «вора бьют и отдыхать не дают» и т. д. Уважение к чужой собственности, бережливость — нравы, естественные для земледельца, причем они сочетались с гостеприимством. Гостеприимство среди крестьянских нравов находилось на первом месте — не принять гостя или отказаться от приглашения считалось проявлением невежества и невоспитанности.
Нравы русского народа характеризует также любовь к красоте, артистическое восприятие мира. «Любовь к красоте и дар творческого воображения, — подчеркивает Н Лососий, — принадлежат к числу факторов, содействующих высокому развитию искусства в России» (156, 306). Достаточно вспомнить изумительные произведения иконописи, красоту богослужений, прелесть русской литературы и поэзии, великолепную живопись и др., питаемые чувством красоты нашего одаренного многосторонними талантами народа.
И наконец, нельзя забывать еще одно ценнейшее нравственное качество русского народа — чуткое восприятие чужих душевных состояний^ сопереживание. Вот почему возникает живое общение даже весьма мало знакомых друг с другом людей. В. Шубарт говорит: «Русский переживает мир, исходя не из «я» и не из «ты», а из «мы» (156, 258). Этот нрав является основным источником признания обаятельности русского народа. И именно «мы», крестьянская община, разрушаемая под видом европезации нашей культуры, оказалась причиной (одной из причин) революционных потрясений начала нашего столетия.