Шрифт:
Джеймс Далтон (Великобритания)ИСТОРИЯ О ПРИЗРАКЕ, ЯВИВШЕМСЯ ПРИ ГАЗОВОМ СВЕТЕ
Для меня пустяковое дело рассказать вам историю о призраках, ведь я с детства привык слушать про них и с младенчества приучен в них верить. И это были не байки дряхлой нянюшки о завернутых в белое привидениях, оскаленных черепах и жутких домовых, а вполне достоверные свидетельства о явлениях в тех же одеждах, которые люди носили при жизни.
Я могу поведать историю о моем прадеде, которого преследовал дух мужчины, убитого им на дуэли. Призрак сопровождал прадеда, куда бы он ни шел – то манил к себе посреди толпы, то навещал в уединении
История, которую я собираюсь поведать вам, очень от этого отличается. Добрая дюжина людей поручится за ее достоверность. Она впечатляет эффектами, обычно сопутствующими призракам. Нет в ней ни мрачных руин поместья, ни безлюдного погоста при церкви, ни колокольного звона, отбивающего полночь, ни грохота цепей или глухих причитаний. Короче, это подлинный рассказ о привидениях.
Чтобы вы восприняли его должным образом, опишу вкратце приход Мейплтон и некоторых его обитателей, какими те были двадцать месяцев назад.
Мейплтон, по сути, сельскохозяйственный приход. Земли в нем вдоволь, а население невелико, отсюда и скромные запросы жителей. Здешняя община поддерживает консерваторов и не допускает в свой круг чужаков. Ее неведение об окружающем мире поразительно. Немногочисленные землевладельцы богаты, а фермеры-арендаторы преуспевают и всем довольны. Известно, что за прошедшее время лишь один фермер выразил неудовлетворенность образом жизни в Мейплтоне. Молодой человек посчитал старый дом, где поколения его предков жили и умирали, слишком мрачным для себя и выстроил причудливый новый – нечто среднее между коттеджем и виллой. Сразу же после этого он разорился и вынужден был отправиться на заработки прочь от родных мест.
Так появился в Мейплтоне дом, сдаваемый в наем, но каким образом узнал об этом Грегори Барнстейк и почему решил снять здание, простоявшее годы пустым, неизвестно. Откуда он взялся и чем занимался, никто не знал. Он был красив суровой мужской красотой, изваянное в мраморе лицо его назвали бы превосходным, но в жизни он выглядело слишком застывшим и невыразительным. Барнстейк был ни стар, ни молод, его не навещали друзья, и он казался состоятельным человеком. Община Мейплтона решила, что от подобного типа следует держаться подальше, пока не станет известным его прошлое. Но Барнстейк так и не дал общине возможности проявить свои чувства по отношению к нему, потому что всячески избегал даже случайного общения с соседями и, по выражению жителей деревни, жил по принципу: «моя хата с краю».
Единственным, кто вошел в его дом, был доктор Суитмен, когда однажды Барнстейк свалился в припадке и слуга прибежал к врачу за помощью. Доктор нашел нового обитателя Мейплтона лежащим на софе. Тело его окоченело и затвердело, глаза остекленели и застыли, и весь он больше походил на труп, чем на живого человека. Спустя час он весь обмяк, а глаза обрели обычное выражение. Барнстейк сердито взглянул на доктора.
– Кто вы? – спросил он резко.
– Доктор Суитмен. Ваш слуга известил меня, что вы заболели, и я пришел оказать посильную помощь.
– Спасибо. Когда мне потребуется лекарство, я обращусь к вам.
Доктор (более
– Всего хорошего, сэр, – сказал Суитмен, открывая дверь.
– Задержитесь немного, доктор, прошу вас, – остановил его Барнстейк. – Боюсь, что нанес вам обиду. Позвольте мне объясниться. Такие припадки случаются со мной время от времени. Я не знаю, когда ожидать их. Они держат меня в оцепенении час, два, а бывает и три. И ничье врачебное искусство не способно мне помочь. Когда припадки минуют, я тут же прихожу в себя, что вы сейчас и наблюдали.
– В это время вы ничего не сознаете?
– Не осознаю настоящее, но живу в прошлом, – ответил Барнстейк с тяжелым вздохом.
– Вы испытываете боль в начале приступа?
– Да, такое ощущение, что ледяная рука ложится мне на сердце и начинает его сжимать, причиняя невыносимую боль, пока я не лишаюсь чувств.
– Хм! – изрек доктор. – Любопытный случай, но подобные ему отмечались ранее. Если позволите, я пришлю вам что-нибудь, что помогло бы облегчить страдания.
– Типичная ошибка. Вы, врачи, привыкли прописывать лекарства, свято веря в их действенность.
– Скверно же вы думаете о нашей профессии...
– Не столько о профессии, сколько о тех, кто ею занимается. Мир состоит из мошенников и глупцов: мошенники прописывают лекарства, а глупцы их принимают.
– Тогда, сэр, я должен заключить, – с жаром возразил доктор, – что вы исключительная личность, так как вы не настолько мошенник, чтобы прописывать, и не настолько глупец, чтобы следовать прописанному.
– Ничего вы не заключите, кроме того, что перед вами несчастный. Пристрастие играть роль мошенника низвело меня до необходимости играть роль глупца и превратило в то, что я есть сегодня. Если бы вы узнали историю моей жизни...
– Да, сэр?
– Вы бы узнали историю жалкого человека.
Доктор вынужден был довольствоваться таким концом фразы и откланяться. По дороге домой он ломал голову над тем, говорил ли с человеком, чей мозг слегка повредился, или с одним из тех неведомых и таинственных героев, которых часто встречаешь в книгах и мелодрамах, но крайне редко в реальной жизни.
Месяц за месяцем проходила жизнь в Мейплтоне, был собран урожай и посеяны озимые, а Грегори Барнстейк оставался все такой же сплошной загадкой. Только с доктором случались у него две или три краткие беседы, но ни с кем другим не обменивался он более чем несколькими словами из простой любезности.
Настало, однако, время, когда он был принужден к общению с соседями. Железнодорожная компания решила проложить ветку возле Мейплтона, и земледельцы поднялись как один, чтобы отразить вторжение паровых машин. Барнстейк получил письмо, в котором его извещали об этом, а также о том, что в таверне «Семь звезд» созывается собрание с предшествующим обедом для выражения протеста, принятия петиции и вообще мер, способных остановить прокладку дороги. Барнстейк не дал на письмо ответа.
Ему послали другое, того же содержания и с припиской: место, где расположен его дом, предназначено для железнодорожной станции. На что он ответил: известием огорчен, так как с приходом железной дороги вынужден будет уехать отсюда, но, тем не менее, приглашение на обед отклоняет.