История о призраке
Шрифт:
Однако давление на него не ослабевало, пока, наконец, в разговоре с доктором Суитменом, он не заявил сердито:
– Ну, ладно, ладно, без лишних слов – я приду, но учтите, не отвечаю за то, что может произойти.
Его присутствие на собрании казалось крайне желательным по многим причинам. Главная из них: он был самым заинтересованным лицом, ведь железнодорожная компания претендовала на всю его землю. Кроме того, все предполагали, что Барнстейк очень умен, поскольку в свое удовольствие читал книги на греческом и
Настал день, который должен был многое определить в судьбе мейплтонцев. Землевладельцы и большинство фермеров собрались в главном зале таверны. Грегори Барнстейк явился с точностью до минуты. Когда ему открывали дверь, разговор как раз шел о нем, и потому воцарилась неловкое молчание. Но несколько человек устремились ему навстречу и поблагодарили за то, что он нарушил свое правило никогда не обращаться с соседями и выразили надежду, что отныне они будут иметь удовольствие чаще видеться с ним.
На все это Барнстейк ответил веско и серьезно, что ему не доставляет удовольствия вращаться в обществе, но поскольку на него оказывалось сильное давление, он почел себя обязанным придти.
– Однако, – добавил он, повысив голос, – я забыл упомянуть, что не могу придти в одиночестве, и потому прошу рядом со мной поставить стул для еще одного гостя.
Все были ошеломлены, так как никто не видел, чтобы Грегори Барнстейк с кем-нибудь общался, да и вообще считалось, что у него нет друзей. И вот, оказывается, есть некто, с кем он не в силах разлучиться даже на несколько часов.
– В какой степени вашего друга интересуют посягательства железной дороги? – осведомился сквайр.
– Ни в малейшей.
– Мы не ожидали здесь никого, – запинаясь, начал объяснять сквайр, сильно покраснев, – кто не был бы каким-то образом связан с предметом, который мы собираемся здесь обсуждать, но конечно...
– Если у вас есть возражения, я немедленно удалюсь.
– Нет, ни в коем случае... Мы примем вашего друга.
Наступила пауза, а за ней последовало приглашение к обеду.
– А ваш друг еще не прибыл? – спросил сквайр Барнстейка. – Что-то я не вижу незнакомых лиц следи нас.
– Да, но он непременно придет. Все, что мне нужно – чтобы стул рядом со мной не занимали.
Обед начался. Разговаривали немного, потому что мейплтонцы почитали принятие пищи одной из главных обязанностей человека, но они то и дело отрывали глаза от тарелок, чтобы взглянуть на фигуру, сидевшую на стуле, который оставили свободным. Один Барнстейк, казалось, не был удивлен и пребывал спокойным.
А рядом с ним расположился мужчина, примечательный больше своей аристократической внешностью,
И пока незнакомец левой рукой поигрывал вилкой, нельзя было не заметить, что на этой руке не хватало среднего и безымянного пальцев.
Еще одна странность – в то время как все за столом исподтишка разглядывали гостя, единственным, кто, по всей видимости, не сознавал его присутствия, был сам Барнстейк, при чьем содействии незнакомец здесь и появился. Какая неловкая ситуация, думал сквайр, из-за того, что Барнстейк вроде и не собирается представлять им незнакомца. И многие в этой компании, сидевшей в теплом, освещенном газовыми фонарями зале за обеденным столом, чувствовали себя нехорошо, а почему – совершенно не могли понять.
– Что ж, джентльмены, – начал сквайр, полагая, что должен прервать молчание, – у нас нет повода оставаться такими торжественными. Мистер Пакхест, давайте выпьем с вами вина.
Пакхест наполнил бокалы.
– Ах, – продолжил сквайр, – я еще помню, как старый Тони покупал это вино, до чего же хорошее, дайте припомнить, когда же это было... По-моему, в 44-м.
– Нет, – поправил незнакомец, – в 48-м.
– Простите, сэр. Вы разве знали Тони Бина?
Незнакомец покачал головой.
– Как бы там ни было, – уточнил сквайр, – это произошло в том году, когда Джеймса Хейлса сослали на каторгу за браконьерство. Его срок истек. Видимо, он скоро вернется домой.
– Джеймс Хейлс никогда не вернется домой, – заявил незнакомец.
– Так вы и его знаете?
– Виделся с ним недавно.
– Правда? В Англии?
– Нет.
– Где же он тогда?
– В могиле.
Сквайр уставился не без боязни на непрошеного гостя и решил не развивать эту тему. Разговор за столом начал затухать и, несмотря на одну-две попытки оживить его, незнакомец смолк. Слышны были только отдельные перешептывания.
После того, как убрали скатерть, компания воспрянула духом, и сквайр, поднявшись, обрушился со всем жаром красноречия, на которое он был мастак, на все железнодорожные компании, и в частности на ту, что угрожала нарушить первозданную непорочность Мейплтона. Разом все разговорились, и собрание грозило превратиться в неразбериху, но встал Грегори Барнстейк и произнес речь, какую прежде никогда не слышали в Мейплтоне, четко и сжато изложив факты и настаивая на немедленном составлении и подписании петиции.