История Одного Андрогина
Шрифт:
Многим нравилась универсальность Евы. Таким не могли похвастаться остальные модели. Ее фригидное лицо, лишенное признаков пола, из которого можно было слепить любой образ: плачевный и грустный, стремительный и сильный, женственный и нежный, радостный и милый. Ее телу подходила любая одежда. Она могла быть манерной леди и денди-мальчуганом, бунтующим подростком и строгой леди. Ее часто завлекали в обоюдные показы. Ева могла показывать как мужские коллекции, так и женские. Единственным табу было лицо.
Ева не позволяла менять его на вкус художника. Она лишала его гендера. Лишь Ева
Оливье не раз страдал от этого. Многие отказывались сотрудничать с ним. Но образ Евы Адамс стал настолько сильным в социуме и в его культуре, что он покрывал все: и самого Оливье, и его работу, и все, что не относится напрямую к Еве Адамс. Она все больше становилась тем самым «богочеловеком» на земле, Гермафродитом, Иисусом. Все это определяло ее как Еву Адамс. Не было всемирно известного журнала, на обложке которого не было б Евы Адамс. Не было сезонного показа, где бы ни сиял Гермафродит. Ева была везде и всюду. Если она могла выполнять и две, и три, и больше работы одновременно – она выполняла. Она выжимала из себя все.
Она не позволяла себе быть слабой и ленивой. Она не позволяла себе излишне открываться людям. Единственный и последний раз что-то похожее было во время ее принужденного визита у психолога. Она не хотела быть сентиментальной. Единственное, что она вынесла из кабинета своего первого и последнего в жизни психолога, так это совет об общественной деятельности. Несмотря на весь свой нарциссизм, Ева решила направить часть своей энергии в массы. Чтобы удовлетворить себя. Она знала, что общественная деятельность, направленная на борьбу с дискриминацией лишь усилит ее позиции в социуме. О ней будут говорить не только в контексте моды. Она могла стать идолом собственных убеждений, защищая уподобленных себе.
Ева стала принимать участие в различных сексуальных парадах, поддерживая нетрадиционные сексуальные ориентации, придерживаясь все той же собственной асексуальности. Ева пыталась опровергнуть любые гендерные вариации, призывая смывать границы сексуальных и половых отношений. Она выступала с речами против сексизма и дискриминации направленной на сексуальную ориентацию. Ее бесполая репутация лишь помогала ей в этом. Ева объединяла людей. Находились толпы поддерживающих ее, но и толпы недовольных ее деятельностью.
Однажды, после напряженных творческих будней, довольная собой, Ева решила взять недельный отпуск. И сказав об этом Оливье, Ева пришла в свой милый дом и наконец-то скинула балласт эмоциональных напряжений.
Она с удовольствием сбросила с себя уже так надоевшие ей туфли на шпильках. Пошевелив пальцами ног, она с удовольствием прохрустела ими, после чего нашла бутылку
Ева плюхнулась на раскладное кресло, опрокинув свои изящные ноги на перила балкона, задрав их так, что ее светлое шелковое платье сползло ей к животу, открыв нежные трусики, что никак не беспокоило ее. Она облокотила свою голову о спинку и наслаждалась минутой уединения.
Ева словила себя на мысли, что не отдыхала так с момента самого приезда в Париж. Теперь же она попивала вино, внимая уличные звуки Парижа, довольствуясь собой, за все то, что она проделала за эти три с лишним года здесь. Она сама не могла поверить в то, что так бывает. Что она может лежать и ни о чем не беспокоиться. Она так забегалась и устала. Причем никто не должен был этого знать. И как только Ева осознала все это, ее домашний телефон зазвонил противным звуком.
– От черт! Та пошли вы! – не сдвинувшись с места, сказала Ева недовольным тоном.
Телефон зазвонил во второй раз. Ева стала чувствовать себя все более раздраженной.
– Чтоб вы провалились! Дайте мне покой! Пяти минут не можете без Евы Адамс!
И когда телефон зазвонил в третий раз, то Ева не смогла стерпеть и со злостной стремительностью вошла в комнату, чтобы снять трубку телефона.
– Да. – сказала она резким голосом.
В телефонной трубке раздался знакомый голос вахтерши, которая связывалась с элитными жильцами данного комплекса по надобности.
– Ах, Жаклин. Надеюсь, у тебя действительно что-то важное, иначе тебе придется искать иное место работы. – сдержанно сказала Ева.
– Мадемуазель Адамс. Некий Генрих Вандерсмайл настаивает на визите.
– Генрих? – удивленным, более добротным тоном сказала Ева, - Пусть проходит! – не раздумывая, продолжила она.
Ева тут же подобрела и посветлела в своих мыслях. Она давно не виделась с Генрихом. И ее удивляло то, что он не забыл о ней, решил навестить. Однажды она видела его в Париже на одном из показов, но максимум, что вышло из их разговора, так это обмен координатами. Впрочем, Генрих всегда был таковым, и от него можно было ожидать дружеского внимания. Он всегда мог напомнить о том, что у кого-то есть такой великолепный друг. И Ева вдохновлялась данным фактом. Она тут же преобразилась и теперь с ее лица не спадала улыбка в ожидании Генриха. Ему нужно было преодолеть пять этажей. И когда Генрих оказался перед Евой, та сразу же узнала его неподдельную улыбку и обняла его.
– Ева! – вскрикнул он в радости, также пустившись в объятия.
– Я так рада видеть тебя, Генрих, что сама не верю своим глазам! – сказала Ева.
Они не отпускали друг друга, как и должны были обниматься старые друзья, не видевшиеся триста лет. Когда же Ева смогла отцепить от себя Генриха, она пригласила его вовнутрь и предложила сесть.
Генрих пришел не с пустыми руками. Он знал любовь Евы к алкоголю, поэтому не мог проигнорировать возможность сделать ей приятное, достав из своей сумки старое дорогое шампанское и шоколадные конфеты. Ева не могла скрыть своего умиления.