История одного филина
Шрифт:
Правдой было и то, что агроном в последнее время меньше охотился.
Сперва тянулась жатва, потом взревели молотилки, осыпая акации возле тока густой, пахнувшей хлебом пылью и мякиной. Но когда амбары были наполнены зерном, а на рыхлых верхушках свежесметанных стогов зачирикали молодые воробьи, агроном вызвал Ферко.
— Освоил трактор?
— Освоил…
— Сегодня суббота, в понедельник сдашь экзамен.
— Это можно, — ответил Ферко весьма уверенно.
— Да не забудь поставить магарыч старому Бицо, который тебя учил…
— Хорошо, господин
— А завтра на рассвете отправимся на охоту. Завтра Йошка еще побудет при лошадях… Мне надо с ним поговорить.
— Слушаюсь.
Уже заметно смеркалось, когда Ферко с радостью приплясывавшим вокруг него Мацко прошел через двор.
— Так ты пришел, — уперся пес лапами в грудь Ферко, — все-таки ты пришел!
— Полно, полно, старый приятель, — Ферко отвел огромные лапы пса, — все снова пойдет по-прежнему.
Дверь захлопнулась за спиной Ферко, и наступил ничем не тревожимый вечер.
Мацко еще какое-то время смотрел на дверь, скрывшую человека, которого он любил, но когда шаги Ферко стали неразличимы для чуткого уха пса, хвост у Мацко обвис, и пес растянулся на брюхе поперек входа; каждому без слов было ясно: пес заступил на свой законный сторожевой пост.
— Поедем сегодня к Бане, — говорит агроном, и сам улыбается, видя, как озарились одинаковой радостью лица обоих спутников: и старого, и молодого. Люди знают, что пшеница уже в закромах, кукуруза уродилась на славу, дома все идет как положено и что сегодня им предстоит веселое, азартное воскресенье, потому что и агроном в такие моменты — не хозяин, не господин агроном, а такой же, как и они, охотник, попросту говоря — их приятель. Азарт охоты сметает социальную разницу между ними, и когда повозка трогается со двора, даже лошади и те, кажется, перебирают копытами веселее, словно и у них праздник.
Правит Помози, и у железнодорожного переезда Ферко невольно улыбается, видя, как тот по привычке достает кнут, крутит им над лошадьми, а через минуту заталкивает обратно под сиденье. Вот и вся кучерская уловка, но Ветерок краем глаза видит кнут, и повозка быстро проносится через рельсы.
Ферко одобрительно кивает и улыбается.
Агроном едва удерживается, чтобы не расхохотаться в голос.
Помози краснеет от гордости: он понимает, что, хотя вслух не было сказано ни слова, все — включая и коня — оценили его сноровку.
Когда лошади легко взлетают с повозкой вверх по крутому склону, Ферко оборачивается к агроному.
— Йошка сдал экзамен.
— Нет еще, — вполне серьезно возражает агроном и, когда они достигают вершины холма, агроном останавливает повозку и поясняет свою мысль. — Вот что я вам скажу! Ферко завтра сдаст экзамен на тракториста и снова примет на себя заботы о лошадях. А ты, Йошка (с тех пор, как Помози перешел к нему в кучера, агроном обращается к нему на «ты»), ты, Йошка, отправишься к старику Бицо и не слезешь с трактора, пока не изучишь его, как свои пять пальцев.
Выждав минуту, Помози решается заговорить.
— Я и сам давно уже собирался просить вас о том же, господин агроном…
Лицо агронома становится серьезным, а взгляд испытующе сверлит лицо парня.
— В чем дело? Или недоволен своим местом?
— Нет… только видите ли…
— Прослышал что-нибудь? Выкладывай все без утайки.
Голос агронома звучал строго, почти требовательно, и Помози тоже стал предельно серьезным.
— Дело в том… Мать побывала в Чолланёше, где мой дядя арендатором…
— Ну и что?
— Дядя сказал, что тамошнего тракториста освободили от воинской службы…
— Ну и?
— Ну так… мать говорит, отца моего убили в прошлую войну, и с нее хватит слез да горя… говорит, попроси господина агронома, чтоб поспособствовал… Двигатель у соломорезки всегда налаживаю я, в этом деле я разбираюсь и люблю его…
Нахмуренное лицо агронома разгладилось, он закурил сам и Ферко тоже угостил сигаретой.
Сделав одну-две затяжки, агроном обронил:
— Если обещаете держать язык за зубами, все у нас будет в порядке…
— Истинный крест! — чуть ли не разом воскликнули оба.
— А если проболтаетесь, вся затея пойдет насмарку. Ясно вам?
— Яснее некуда!
— Тогда поехали.
Повозка снова тронулась навстречу рассвету, и длинная, плоская тень потянулась следом.
Добравшись до Бани, путники оставили повозку возле ближайшего двора и пошли дальше пешком. Ферко тащил на спине клетку с филином, Помози нес рюкзак и крестовину-насест, агроном — ружье и сумку с провизией.
Баня была небольшим поселком вблизи заброшенного каменного карьера.
Но теперь здесь рос лес.
Под прикрытием одного из густых кустов боярышника, агроном соорудил первоклассный охотничий шалаш, где впору бы разместиться хоть пятерым, а уж наши-то трое могли бы там даже плясать; впрочем, охотники, как известно, прибыли не за тем.
Слева от шалаша стояла старая полузасохшая груша-дичок; дереву было, пожалуй, за добрую сотню лет, но в эту глушь никогда не забирался топор человека по той причине, что дрова отсюда почти невозможно было вывезти.
— Живее! — скомандовал агроном и нырнул в шалаш, а остальные двое наспех установили крестовину и, подхватив топор и переносную клетку, кинулись вслед за агрономом, так что минутой позже все выглядело так, будто человек здесь и не появлялся, лишь на траве топорщился большой филин, по-видимому, раздумывавший, а не взлететь ли ему на крестовину-насест.
Люди исчезли, и снова к филину подкралось заманчивое желание: улететь на волю. Но рядом была вбита знакомая ему палка с перекладиной, которая призывно манила Ху усесться на нее… Какое-то время филин пребывал в нерешительности: воля манила, но от лапки тянулась, вилась по траве бечевка…
Ху запустил клюв в перья и почесался, — похоже, он до сих пор еще не решил, как ему быть, — затем расправил крылья и встряхнулся всем телом. Эта процедура была частью утреннего туалета птицы, но глаза Ху при этом смотрели зорко, настороженно исследуя окрестности.