История одного филина
Шрифт:
День выдался знойный. Филин Ху как мог распушил свои перья и до самого вечера дремал в своем надежном убежище. Окончательно он проснулся лишь перед сумерками.
Пора было трогаться в путь, но филина беспокоило, как-то ему удастся набрать высоту: усталые и непривычные к долгим перелетам крылья почти не слушались его.
Он все медлил с отлетом, хотя успел уже перебраться на ту высокую кочку, куда приземлился утром, и теперь, неуклюже топчась, поворачивался из стороны в сторону, стараясь уловить ветер, который хоть немного мог бы помочь ему. Камыши, однако, совсем
На небе проглянули первые звезды, мелькнул тусклый серп молодого месяца.
Поначалу каждый взмах крыльев вызывал боль, — мускулы филина помнили о вчерашнем напряжении — но постепенно боль отступала, а скоро и вовсе исчезла. Сильные крылья вновь испытали успокоительное чувство свободы и наслаждения полетом…
Через некоторое время низинные озера и болота остались позади, хотя мелкие, тусклые стеклышки водной глади долго еще кое-где мелькали, но местность опять становилась лесистее, а справа и слева подслеповато мерцали огни деревушек.
Родной край манил филина все сильнее, потому что он чувствовал все ближе родную реку и отвесную скалу на ее берегу, а в скале — пещеру с гнездом, где он появился на свет.
Филин Ху летел, больше не ощущая усталости, и все сильнее гнало его желание этой же ночью добраться до дома. А внизу под ним показались уже поросшие лесом холмы, постепенно переходящие в горы.
Но ночь подходила к концу, а вместе с ней таяли и силы филина. Ху пролетал над каким-то селом, когда решил, что дальше не полетит, а остановится на дневку за селом, на вершине горы. Напрягая последние силы, филин стал забирать все выше, пока, наконец, не добрался до лесистой вершины и опустился на сук старого ясеня.
За последние месяцы работы у Йошки прибавилось. Теперь уже ему приходилось не только ездить на почту — иной день трижды, но редкие сутки обходились без того, чтобы на станции не ждали кого-либо из высших чинов, нередко и среди ночи, а дорога до станции и обратно — это добрые три часа. Вдобавок ко всему и полковника точно подменили. Теперь он постоянно ходил расстроенный, нервный и, случалось, круто обращался с подчиненными. Йошке больше не разрешалось присутствовать на совещаниях, и нередко верному ординарцу доставалось от полковника по первое число.
А дело было так. Однажды после совещания из бункера вышел какой-то офицер в чине старшего лейтенанта и без лишних слов уселся в полковничий автомобиль.
— На почту! — коротко приказал офицер; но, судя по всему, работы у него на почте было много, и из поездки, занимавшей обычно минут тридцать, они возвратились через добрых два часа, а за это время — вполне вероятно — полковнику могла понадобиться машина.
Возвратившись, старший лейтенант перескочил в другой джип — который и отвез его на станцию вместе с остальными офицерами — а Йошка, не чувствуя за собой никакой вины, принялся мыть свою машину.
— Ты где пропадал? — обрушился полковник на Йошку.
— На почте, по распоряжению господина старшего лейтенанта, — вытянулся в струнку шофер.
— Кто смеет отдавать тебе распоряжения без моего ведома?!
— Осмелюсь доложить, господин полковник, мною распоряжается каждый вышестоящий чин, пока нет у меня другого приказа от господина полковника.
Полковник свирепо посмотрел на подчиненного, а затем повернул кругом и с такой силой грохнул стальной дверью бункера, что, наверное, даже в селе было слышно.
Йошка оторопело смотрел ему вслед.
— Ничего, отойдет через какое-то время, — решил он и с тем отправился к себе в бункер-казарму.
Встретился он с полковником лишь на следующий день, когда Йошка уже успел навести порядок в неуютном помещении комендатуры. Полковник был по-прежнему мрачен. Он сел за стол, вынул из ящика стола какую-то бумагу.
— Вот тебе приказ: без моего письменного или устного распоряжения запрещаю кому бы то ни было пользоваться машиной.
— Слушаюсь, господин полковник! — откозырял Йошка и спрятал приказ в бумажник. На том первое и последнее столкновение полковника с подчиненным Йошкой закончилось. Однако заметно было, что полковника что-то тревожит, он уже был не тот, что прежде, и Йошка не раз заставал своего командира мрачным и задумчивым, и, если звонил телефон, он, как правило, отсылал Йошку из комнаты.
Однажды знакомый уже Помози старший лейтенант снова появился во дворе и, не говоря ни слова, уселся в машину.
— На почту! — строго распорядился он.
Йошка вынул ключ зажигания и отрапортовал:
— Разрешите доложить, господин старший лейтенант, я не имею права везти вас без письменного распоряжения господина полковника.
Старший лейтенант изменился в лице.
— Это ты ему накляузничал?!
— Никак нет. Однако, в прошлый раз мы отсутствовали два часа, а в это время господину полковнику понадобилась машина…
— Заткнись!
В армии не в диковину подобный тон, хотя лично с Йошкой еще никто так не разговаривал ни дома, ни на военной службе. Агроном, когда сердился, делался замкнутым, не говорил ни слова, и в такие моменты его особенно боялись, а от полковника Йошка до сих пор слышал одни похвалы.
И вот теперь, как пощечина, это «заткнись!». И ведь нельзя возразить. Йошка побагровел от унижения, а старший лейтенант выскочил из машины и так хлопнул дверцей, что стекла едва не вылетели.
— Ты у меня еще это попомнишь, серая скотина!
И Йошке опять пришлось смолчать. Уставившись перед собой в одну точку, парень думал, что он и правда ведь батрацкий сын, почти «скотина». А-а, все едино! — Горький, тошноватый комок подступил к горлу, но что поделаешь… Он подумал, что надо бы заправить машину… сел за руль и включил мотор.
Старший лейтенант по-прежнему околачивался у входа в бункер, когда Йошка, запустив мотор, отогнал машину шагов на сто. На другом конце двора в отвесной скале была еще одна дверь, откуда вышел фельдфебель.