История одного замужества
Шрифт:
В казенной комнате с серыми стенами, решетками на окнах и неистребимым запахом тоски сидит дама в синем платье, темноволосая, полненькая, не то чтобы красавица, но совсем, совсем не уродина.
Шляпа на ней другая, не та, которую описала Натали, а из светлой соломки, украшенная васильками и маками. И когда дама плачет – а плачет она постоянно, – цветы кивают головками, словно тоже были бы не прочь заплакать, да понимают, что делу этим не поможешь.
На столе возле дамы небольшая сумочка-ридикюльчик, расшитая бисером, и одного взгляда на этот кокетливый ридикюльчик достаточно, чтобы определить его
В руке дама держит скомканный кружевной платочек и то подносит его к глазам, то приглушенно рыдает в него. В общем, мизансцена выставлена хорошо, с той только разницей, что перед нами не театр, а самая что ни на есть настоящая жизнь.
– Где ее задержали? – отрывисто бросает стоящая в коридоре Амалия Игнатову.
Между нашими героями и дамой в синем – только дверь с зарешеченным окошком. Задержанная рыдает, а стоящий возле нее навытяжку полицейский изо всех сил делает вид, что он тут только по службе, а если кому-то и хочется плакать, что ж – это его личное дело.
– В Д., в номерах «Париж». Зовут ее Бузякина Екатерина Александровна, сценический псевдоним Эльвира Широкова. Муж – Николай Бузякин – известный столичный антрепренер.
– Отношения с Ободовским?
– Они играли вместе, но это все, что нам известно.
– Вот как? Что же в таком случае она делала в Д., откуда рукой подать до «Кувшинок» и усадьбы Ергольского?
– Мы уже выяснили. Она приехала несколько дней назад и наняла извозчика до Ергольского как раз в тот вечер, когда у него состоялся известный нам разговор. В последующие дни она еще раз ездила в «Кувшинки». – Иван Иванович сделал значительную паузу. – И вы оказались правы, госпожа баронесса. Горничная номеров видела у Бузякиной револьвер с перламутровой рукояткой в день приезда, но потом он больше не попадался ей на глаза.
– Екатерина Александровна уже дала какие-то объяснения?
– Она плачет и твердит, что ее оболгали и она ни в чем не виновата. Стоит задать ей следующий вопрос, как она заявляет, что хочет умереть. – Иван Иванович поморщился. – Очень, очень трудный свидетель, Амалия Константиновна. Может быть, стоит послать за Натали Башиловой, чтобы та ее опознала?
Амалия покачала головой.
– Пока не надо. Возвращайтесь в «Кувшинки», арестуйте Иннокентия Ободовского и немедленно приступайте к его допросу.
– Значит, это все же они?..
– У нас есть два убийства, которые нам надо раскрыть, – вернула его на землю Амалия. – Теперь мы можем быть уверены, что ни о какой провокации, направленной против Башилова и интересов страны, речи не идет. Кстати, что насчет результатов вскрытия?
– Дуняша умерла от того, что захлебнулась. Вскрытие Пановой не дало ничего, кроме того, что уже было нам известно. Совершенно определенно можно утверждать, что она была убита пулей, выпущенной из револьвера, обнаруженного на месте преступления, но ведь это и так было понятно…
– Ваша гипотеза, Иван Иванович?
– А какие могут быть гипотезы, госпожа баронесса? По-моему, все оказалось очень просто. Ревнивая любовница убила соперницу, а когда выяснилось, что ее видели, не исключено, что пришлось подключиться Иннокентию Гавриловичу. Впрочем, возможно, что действовал как раз Иннокентий Гаврилович, а дама служила, так сказать, вдохновительницей.
Амалия поморщилась.
– Вас что-то не устраивает, Амалия Константиновна?
– Да. Я не понимаю, зачем надо было убивать Евгению Панову и горничную именно так, как рассказал Ергольский.
– Потому что своим рассказом Ергольский совершенно очевидным образом себя подставил. Грех было не упустить такую возможность.
– Как-то они чересчур быстро решились на два убийства, – проворчала Амалия.
– Полагаю, они верили, что одного убийства будет достаточно, но горничная что-то увидела и поняла, кто убийца. Пришлось тогда вторично воплотить фантазию Ергольского в жизнь.
– А почему они думали, что следствие не пойдет до конца и не рассмотрит версию, которую сам же Матвей Ильич предложил, – о театральных интригах? Ведь как только вы стали искать среди круга знакомых Ободовского, личность госпожи Бузякиной сразу же всплыла, и вычислить, где она находится, не составляло никакого труда.
Иван Иванович пожал плечами.
– Мой опыт, сударыня, говорит мне, что преступники обычно не умнее прочих людей.
– То есть попросту глупы? – улыбнулась Амалия.
– Можно сказать и так. Насколько я успел узнать Ободовского, я все же сомневаюсь, что он участвовал в первом убийстве или даже знал о нем. Вероятно, действовала одна Екатерина Александровна под влиянием минуты.
– И Евгения Викторовна так просто ее к себе подпустила?
– Ну, если наша догадка верна и Екатерина Александровна с Ободовским – любовники, они ухитрились обставить все так, что никто из окружающих не знал об их отношениях. Иначе мне бы уже давно доложили все подробности их романа – театральная среда, сами знаете…
Амалия недовольно тряхнула головой. Все верно, Панова могла не опасаться Бузякиной, но откуда Екатерина Александровна знала, куда идти? Почему она вообще зашла в дом, если раньше ограничилась только тем, что подавала знаки через окно? И вообще…
– Я поговорю с ней, – распорядилась Амалия, – а вы займитесь господином Ободовским.
И она решительным движением взялась за ручку двери.
Иван Иванович тоже заглянул в камеру – чтобы сообщить полицейскому, что тот может пока выйти и побыть в коридоре.
– Я прекрасно понимаю, что это против правил, – громко сказала Амалия Игнатову, – но мне просто необходимо разобраться в этой печальной истории, иначе я просто не буду знать покоя. Два убийства в моем доме, два убийства!
Иван Иванович пробормотал что-то в ответ и удалился. Амалия поглядела на актрису, которая тотчас же опустила руку с зажатым с ней платком и с недоверием рассматривала странную даму, которая стояла возле дверей.
– Вы Екатерина Александровна? – спросила Амалия. Она подошла ближе и села напротив дамы в синем. – Я баронесса Корф, хозяйка поместья, в котором произошли… но вы, конечно, уже все знаете. Иннокентий Гаврилович заклинал меня выслушать вас и привести адвоката, если понадобится. По правде говоря, – добавила Амалия, подпуская в голос сомнение, – я не уверена, что правильно поступила, когда пришла сюда и ничего не сказала следователю о том, кто меня прислал, но господин Ободовский так просил… Он уверял, что вы совершенно ни в чем не виновны и произошло чудовищное недоразумение!