История одной деревни
Шрифт:
Урок физкультуры. Фотография сделана на фоне школы и кирхи
На уроке немецкого языка
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…Раньше был такой порядок: утром приходил учитель в класс, мы все вставали, учитель с нами молитву читал и песню религиозную пел, а потом уроки начинались. Один урок был – чтение Библии. Но потом это было строго запрещено. Однажды мы пришли, как всегда, в школу. Учитель вошел в класс, мы все встали. Он тихо
До 1937 года преподавание в школе велось на немецком языке. Но в 1937-м было предписано все предметы преподавать исключительно на русском языке, а все учителя-немцы в короткий срок были заменены русскими учителями. Отныне Иде Кроль (Балько), как и другим ученикам школы немецкой национальности (их было большинство), в сжатые сроки приходилось учить русский язык, который до этого они почти совсем не знали.
Ученики и учителя Джигинской школы
Да и откуда им было знать? И дома, и в школе, и на улице – все разговаривали до этого времени исключительно на немецком языке. Это был сложный период, поскольку приходилось заново осваивать новый для себя язык и учиться одновременно.
По этой причине Ида, как и другие ученики школы, вынуждена была два года проучиться в третьем классе – один год при обучении на немецком языке и один год при обучении на русском языке. Но дети быстро привыкают к новшествам. Вскоре говорить на русском языке для Иды и ее одноклассников стало вполне естественным процессом. Да и по воспитанию своему, заложенному в семьях, немецкие дети не задавались вопросами, что и почему. Было сказано – учить русский язык, и они его учили.
Русский язык и литературу отныне у них преподавали новый директор школы Окунев и его жена. Что стало с учителями-немцами, Ида Готлибовна не помнит. В то время, будучи совсем девчонкой, она над такими вопросами не задумывалась. И в ее семье, в кругу ее знакомых эти проблемы не обсуждались. Но судя по обрывочным сведениям, дальнейшую судьбу немцев-учителей назвать благополучной нельзя. Они или оставались без работы, или работали учителями немецкого языка в школах края, что было благополучным решением вопроса.
Ученики и учителя Джигинской школы
Из воспоминаний Марии Прицкау
«…После семи классов я поступила в педагогическое училище в селе Ванновка (немецкое село. – Прим. авт.) Ванновского района Краснодарского края. Обучение велось на немецком языке. Всех выпускников нашего выпуска направили в школы преподавать немецкий язык, так как в 1938 году все немецкие школы были ликвидированы и введено было преподавание на русском языке, в том числе и в нашем училище…»
Но вопрос «трудоустройства» джигинских немцев-учителей решался в 1937–1938 годах и по другой схеме. Например, Альфред Давыдович Кох, который работал в джигинской школе, был объявлен «врагом народа» и расстрелян в 1938 году. У него остались жена и дочь. Уже после войны его семья получила постановление о его полной реабилитации.
Из воспоминаний Нины Георгиевны Кох
«…Альфред Давыдович Кох, брат моего мужа Рейнгольда, закончил в Джигинке семь классов на немецком языке. И у него такая мысль была – уехать в Ленинград. Он чуть не пешком туда ушел, на перекладных приехал в Ленинград. И поступил в Учительский институт. Не педагогический, а учительский. Там учили всего три года. Институт был немецкий. Я потом даже по телевизору слышала про этот институт – мол, вот как хорошо обращались с немцами до войны, что у них даже свой институт был. Но после окончания института его сразу забрали в армию, во флот. Он там еще три года прослужил. Потом он приехал в Джигинку. Здесь женился. У них дочка родилась. Альфреда, когда он вернулся в Джигинку, назначили директором школы. В 1937 году у него родилась дочка, а в 1938-м его забрали. Я потом дочку его спрашивала – что, как, почему его арестовали. Она говорила, что, вероятно, был донос. Но его не сразу забрали. Ему сначала запретили работать в школе. Он уехал в Анапу и устроился здесь работать счетоводом. Но позже
Жена его и дочка были эвакуированы в войну в Восточный Казахстан. А там и жену тоже забрали. В 1943 году она была посажена в тюрьму за пораженческие настроения – говорила, что немцы победят. Но это они так придумали… Она была очень красивая немка. Ее арестовали, и она умерла там от туберкулеза. Ее дочка рассказывала, что когда они с бабушкой пошли в тюрьму, то бабушка ей сказала: “Мы подойдем к тюрьме, ты будешь звать маму, и она тебе ответит…” И когда они пришли, она стала звать: “Мама!”. И та ей ответила: “Доченька моя, Идочка, я здесь…” Представляете, как страшно?
С дочкой Альфреда мы были знакомы до самой ее смерти. И потом, когда она уехала с семьей в Сибирь, там они и остались. Сюда не возвратились. Она вышла замуж за русского и сменила свое имя – была Ида, а стала Валентина. Но они все, немцы, тогда не хотели быть немцами. И если девушки выходили замуж за русских, то брали русские имена. А мы как звали ее Идой, так и продолжали звать. Но она не возражала…»
Итак, Альфред Кох был арестован по доносу. И не один он был так «трудоустроен». Многих учителей джигинской школы постигла та же участь. И не только учителей.
Репрессии, 1937–1938 годы
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…И тут нагрянула беда, да еще какая. Вроде бы между нами были шпионы, немецкие агенты. И начал каждую ночь приезжать черный ворон и забирал по 5–6 человек…»
Из воспоминаний Андрея Пропенауэра
«…В начале 1937 года над Джигинкой прошла черная туча, пошли аресты. Ночью приезжали сотрудники НКВД, арестовывали по 7–8 человек, увозили, и никто не знал, за что их арестовывают… Боялись даже спросить о них. Через неделю-полторы опять это повторялось. И так весь 1937 год и начало 1938 года…»
Когда читаешь эти свидетельства, то возникает только один вопрос – почему? Вопрос наивный, его не принято задавать. Вся страна в то время задыхалась и билась в конвульсиях от доносов, репрессий, расстрелов… Какие могут быть вопросы?
Но в данном конкретном случае, когда окунаешься в документальные материалы о репрессиях 1938–1937 годов в Джигинке, все же неотступно начинает преследовать все тот же наивный вопрос: «Почему?..»
В 1937 год Джигинка вошла победительницей. Абсолютной победительницей. Крепкая комсомольская организация, авторитетная партийная ячейка. Джигинский колхоз им. Карла Либкнехта вышел в колхозы-миллионеры и прочно удерживает занятые позиции. Стахановское движение бьет рекорды за рекордами. Многие жители – ударники труда, неоднократно премированы, награждены, отмечены на самом высоком уровне. Благоустройство села – выше всяких похвал. И даже переходящее Красное знамя района – у Джигинки. Жители села после многих страшных и голодных лет упорного труда смогли наконец вздохнуть свободнее, стали счастливее.
И вот в начале 1937 года начинаются аресты. Арестовывают преданных, надежных, лучших. Чем это можно было объяснить?
Цитата, которую я приведу ниже, к Джигинке не имеет почти никакого отношения. Хотя кто знает…
Из книги Л.Д. Троцкого «К истории русской революции»
«…По рассказу бывшего начальника советского шпионажа в Европе Кривицкого, огромное впечатление на Сталина произвела чистка, произведенная Гитлером в июне 1934 года в рядах собственной партии.
– Вот это вождь! – сказал медлительный московский диктатор себе самому…»
Чистки, произведенные в Джигинке, потрясают воображение. Потрясает и количество арестованных. Потрясает и дальнейшая судьба арестованных. И судьба их семей, оставшихся на воле, к слову, тоже потрясает. Потому что каждую отдельную трагедию следует умножать раз в пять-шесть. А может, и больше. Дети, жены, старики-родители… Кто измерил меру их горя в те дни? И для чего все это было? И почему?
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…Сперва бывших богатых крестьян забирали, потом зажиточных, а потом и бедных. В том числе забирали и женщин. Это длилось два года – 1937-1938-й. Брали самых крепких, хороших людей, остались старики и подростки. Всех немецких учителей забрали. И ни один человек не вернулся. А мы, оставшиеся, боялись даже спросить… Люди бесследно исчезли. После 1956 года люди начали писать, искать своих родных. И получали один ответ – расстрелян по такой-то статье. Месяц, число. Вот и все. Без вины ушел каждый третий немец…»