История одной деревни
Шрифт:
Она увидела того учителя. Он, конечно, сильно постарел за прошедшие годы. Давно уже жил в Анапе и, наверное, даже не вспоминал о том случае у школы и о своих словах. Он, может быть, и забыл совсем тот случай. Старенький, поживший человек. Нет, Ида Готлибовна не подошла к своему бывшему учителю, ничего ему не сказала. Только смотрела издалека. И не то чтобы она не простила своего учителя до сих пор. Просто понять так и не может.
Дорога
…Вскоре подъехали машины. Отвозили джигинских немцев на железнодорожную станцию города Крымска по очереди. Наконец дошла очередь и до семьи Иды Кроль. Их семью разметили на подводе, и она тронулась в путь. Перед глазами Иды в последний раз мелькнули знакомые очертания родного села, а вскоре село и вовсе скрылось из вида. Впереди ждала неизвестность.
Из воспоминаний Иды Готлибовны Балько
«…Мы ехали как на смерть…»
В этот день на станции Крымская было настоящее столпотворение. Давка. Неразбериха. При посадке в вагоны всех членов немецких
Александр Штумм, житель села Джигинка, рассказывает, что в тот день при посадке на поезд несказанно повезло и его бабушке. Она-то среди прочих вещей захватила с собой швейную машинку. И каким-то чудом эту швейную машинку ей разрешили пронести с собой в вагон. Машинка эта, нужно сказать, была знаменитой фирмы «Зингер». В то время не каждая семья могла позволить себе такую роскошь. Далеко не каждая семья. Швейная машинка марки «Зингер» была визитной карточкой благосостояния, предметом гордости. Она, эта машинка, умела все. Модные платья, кофточки и жакетики, рубашки и костюмы – все, что угодно, можно было шить на такой чудо-машинке. Забегая вперед, скажу, что именно благодаря этой швейной машинке семья Штумм не погибла от голода в Восточном Казахстане, куда их сослали. Бабушка была великой мастерицей по части рукоделия. Шила она и одеяла. Шила их из лоскутков, из остатков ваты, пуха – все шло в дело. Ее одеяла всегда пользовались спросом, потому и заказов хватало. Дни и ночи строчила машинка. Стежок за стежком уводила она от голодной, мучительной смерти большую семью Штумм. Спасительница эта, к слову сказать, дожила и до тех дней, когда семья многие годы спустя смогла наконец вернуться в свое родное село. И здесь, в Джигинке, швейная машинка марки «Зингер» еще долгое время кормила свою семью.
Из воспоминаний Альмы Карловны Герман
«…Нашей семье повезло. Дело в том, что старший сын Анны Петровны Герман, моей свекрови, был в те дни в командировке. И он еще не успел вернуться, а уж нас выселяют. Тогда председатель (русский, очень добрый и хороший человек) сказал Анне Петровне, чтобы она из дома ни в коем случае не выходила. Ни под каким предлогом. Стрелять в вас не будут, мол, так что оставайтесь в доме, пока ваш сын не вернется. Так и сделали. Мы видели все, как немцев на следующий день после приказа вывозили. Ужас был. Людей вывезли, село опустело. Коровы мычат, собаки так страшно воют. Не передать словами, как это страшно. Так немцы только из домов выехали, как в их дома стали другие заселяться…»
Из воспоминаний Людмилы Биркле, жительницы села Джигинка
«…Моя бабушка вспоминала, что в то утро, 29 сентября, вся их семья еще в доме была (ожидали подводы), когда в их двор зашли чужие люди и стали по-хозяйски распоряжаться их добром, вещи забирать, кастрюли какие-то. Прямо-таки на глазах хозяев. Как будто их и не было уже. Это ужасно поразило тогда бабушку…»
Из воспоминаний Альмы Карловны Герман
«…Адольф, сын свекрови моей, вернулся через три дня, и тогда нас тоже повезли на станцию Крымская, где уже все остальные немцы были погружены в вагоны. Выделили нам половину вагона, где вся наша семья, 13 человек, и разместилась… К нам относились очень хорошо, разрешили все вещи в вагон взять. А мы-то за три дня много чего в дорогу заготовили. И мяса много взяли, и другой провизии. И вещей много, вплоть до постельного белья. Мой свекор засыпал в большой сундук фасоль, а среди фасоли спрятал Библии, чтобы конвой при проверке их не нашел. Так, когда солдаты помогали нам этот сундук и другие вещи в вагон заносить, то один другому и говорит, что, мол, не понимаю, люди на смерть едут, а с собой железо и столько вещей везут… Солдаты думали, что мы, немцы, не понимаем, о чем они говорят, потому так и сказали. А я-то русский хорошо понимала…»
В пути
Вагоны, в которых разместили джигинских немцев, оказались товарными. То есть, другими словами, это были вагоны для перевозки скота. И они были совершенно не приспособлены для перевозки людей. Несколько нар внутри каждого вагона – вот и все удобства.
– Необходимость в следующем вопросе вроде бы отпадает. Но все-таки я спрошу: ведь когда вы отправили все эти миллионы крестьян в Сибирь, уничтожив тот образ жизни, который они вели, это ведь был и удар по национальному духу прежде всего? Или вам это было все равно?
– Мне, как марксисту, безусловно, было все равно. Конечно. Мы интернационалисты. Материалисты. Практики. Я рассматривал Россию всего лишь как инструмент для мировой революции. Россия – это всего лишь часть множества под названием «весь мир». И поэтому то, что мы в этой меньшей части жертвуем еще какими-то меньшими частями ради огромной великой цели, – согласитесь, что это просто смешно обсуждать!
– Просто все это из той мудрой государственной
– Повторяю: я потерпел личную катастрофу. Да, я делал вид, что ура, что победа, что народ-победитель! Но я не сделал того, что я обещал Ленину. Если бы я сделал это, то было бы одно государство на весь мир, одна нация, все люди равны…
Ведь в чем мое ключевое неприятие капитализма как системы? Идея капитализма: человек способен эффективно и хорошо трудиться только из-под палки. Я имею в виду конкуренцию, страх потерять работу, страх остаться без средств, боязнь голода, боязнь, что ты не достигнешь каких-то намеченных результатов, что семья твоя будет голодать… Или тобой руководит алчность. Так или иначе, но только конкуренция заставляет человека двигаться вперед. Меня это глубоко и лично оскорбляет. Да, конечно, я заставлял людей трудиться из-под палки, потому что это был материал, доставшийся нам от капитализма. От ужасного, российского тем более, капитализма.
Но в идеале я хотел бы увидеть человека, который трудится не из-под палки, а потому что ему нравится. Ему просто хочется хорошо работать. И он производит качественный, эффективный товар не потому, что конкурент произвел лучше, а потому, что ему нравится делать хорошо, ему это доставляет удовольствие. Трудится для других, для общества, для радости… Знаете, наверное, что коммунизм – это свободный труд свободно собравшихся людей. Ну разве это не красивая идея? Разве для нее не стоит жить?
– Красивая. Но на практике-то получилось…
– Да бросьте вы с практикой! Британцы никакого коммунизма строить не собирались. А их практика в Китае, Индии, Южной Африке или еще где-нибудь сильно ли отличалась от нашей? Концентрационные лагеря, расстрелы… Людьми пушки заряжали и стреляли. А что они делали с «боксерами» во время «боксерских восстаний»? Об этом страшно даже вспоминать. А во время опиумных войн в Китае? Вспомните, миллионы людей были уничтожены! Кто-нибудь их считал? И ничего! А теперь эти люди рассказывают о зверствах большевизма! Как не стыдно. Я уж не говорю про фашистов. А американцы что натворили со своим народом? Я имею в виду индейцев. Кто-нибудь об этом задумывался? И вот теперь эти люди запрещают мне репрессии!
А я для чего их делал? Уж не для того, чтобы королева Виктория правила миром! Я это делал для того, чтобы когда-нибудь в будущем люди свободно собрались и свободно трудились. И не было бы всех эти расовых, национальных и прочих предрассудков. Разве это плохо? Если ради гнусной и банальной наживы европейцам можно было извести миллионы китайцев и индусов, то почему светлая идея коммунизма недостойна таких же жертв?
Из воспоминаний Иоганна Робертовича Игель
«…Дорога была длиной в месяц, и большие трудности были в дороге, особенно у многодетных семей. Вагоны большие были, в которых скот возили, ни туалета, ни света, ни воды. А ехали с 28.09 по 28.10… Состав был из 70 вагонов…»
Хотя в соответствии с нормативными документами перевозка немцев должна была осуществляться в несколько других условиях. Кроме вагонов для перевозки людей должны были быть вагоны для войскового резерва (сопровождения) и медицинского персонала, вагон – санитарный изолятор и вагон-карцер. Кроме того, в дороге переселенцам должны были выдавать по 500 грамм хлеба ежедневно (на человека) и два раза в сутки обеспечивать горячей пищей. Но в реальности все было по-другому.
Из воспоминаний Альмы Карловны Герман
«…Так как нашей семье повезло, то мы хорошо подготовились к дороге. А у других немцев такой возможности не было. Даже из того немногого, что они успели взять с собой из Джигинки, им не все разрешали брать собой в вагоны. Конвоиры очень строго проверяли вещи. Что ж, были люди, а были и звери… Такие семьи голодали во время дороги очень. Наш-то вагон благополучный был, а из других вагонов, рассказывали, многих умерших выносили по дороге…»
Кроме того, вагоны оказались переполненными. Ни о каких санитарных нормах и речи быть не могло.
Из воспоминаний Альмы Карловны Герман
«…Туалет был устроен прямо в вагоне. Ведро поставили – вот и туалет… При всех нужду справляли – женщины и мужчины. Стеснялись ли? А куда деваться?! Не до стеснений было…»
Между тем в вагонах было много детей – семьи немецкие, как правило, все были многодетными. Детей родители сразу же посадили наверх, на нары, и те принуждены были всю дорогу (больше месяца!) находиться в этом сверхзамкнутом пространстве, где и пошевелиться-то лишний раз возможности не было. Ида Готлибовна удивляется, как это не было пролежней на теле у детей от этой хронической неподвижности.
Из воспоминаний Иоганна Робертовича Игеля
«…Приезжаем на станцию, поезд еще не совсем остановился, а мужики уже выскакивают из вагонов и бегут, чтобы где-то захватить кипяток (такие краны тогда на станциях были с кипятком). А если не успеешь – тогда хоть холодной воды. Состав длинный, бежать далеко. А поезд дает гудок к отправке, и все опять бегут к своим вагонам…»
Из воспоминаний Иды Готлибовны Балько
«…Мы лежали как початки кукурузы на этих нарах. Все смотрели в окошечки, интересно же. Мы-то далеко из села никогда не выезжали, а тут другая местность, все другое, незнакомое… А окна с решетками были. Думали, наверное, что мы выпрыгнем. Да разве кому такое в голову могло прийти?..»