История одной кошки
Шрифт:
Джош опять помолчал немного.
— Глядя на нее, сразу и не скажешь. Но каким-то образом я это почувствовал, понимаете? Иногда смотришь человеку в лицо и не понимаешь, что именно на нем написано, но ощущаешь, что это очень важно. Лаура думает, что по ее лицу ничего прочесть нельзя. — Он засмеялся. — Я вижу, как сильно она старается убедить себя, что все контролирует. Но при этом сразу видно, что для нее важно на самом деле. Это у нее на лице написано. — Наши взгляды в зеркале встретились. — Я видел, как она смотрела на вас за обедом, — негромко продолжал он. — Не знаю, может быть, вам обеим кажется, что вы не настолько близки, как хотелось бы. Лаура мало говорит о ваших отношениях.
Мне пришлось отвернуться и откашляться: стыдно было расплакаться перед Джошем. Он молчал, пока я доставала из сумочки бумажную салфетку и сморкалась. Потом он улыбнулся мне в зеркале одними глазами.
— Давайте еще по бокальчику, — предложил он. — Хочу поднять тост за свою тещу.
На прошлой неделе у меня так заболело в груди, что пришлось обратиться к врачу. Получив результаты множества анализов, врачи пришли к выводу: ангина. А еще высокое давление. Кто бы мог подумать. Говорят, что для женщины моего возраста это нетипичное явление, но мой отец умер очень рано от сердечного приступа, поэтому я попадаю в зону риска. Иногда так случается. Теперь мне придется всячески заботиться о состоянии своего здоровья. Врачи уверяют, что при соблюдении диеты, выполнении упражнений и нахождении под медицинским наблюдением, я проживу долгую жизнь.
Я постоянно возвращаюсь к нашему с Джошем разговору. Я почему-то понимаю, что врачи ошибаются. Мне мало осталось. Я говорю не о том, что чувствую себя плохо. Б'oльшую часть времени я чувствую себя хорошо. Но, как сказал Джош, иногда хватает одного взгляда, чтобы понять.
Вчера ночью я порылась в шкафу, в вещах, которые забрала со склада после того, как Пруденс вернула мне мою музыку. Достала пакет «Любовь спасет день», куда скидывала старые газеты и журналы, и в самом низу нашла побитую металлическую коробку, которую мне удалось отыскать на развалинах нашего дома. Я не сразу ее открыла. Старые сломанные вещи неохотно делятся своими секретами. В недрах этого маленького «сейфа» лежал красный ошейник, который мистер Мандельбаум купил для Хани утром того дня, когда снесли наш дом. Я повязала его на шею Пруденс и пообещала ей:
— Завтра я куплю тебе бирочку, где будет написано «Пруденс». И, наверное, попрошу Шейлу, которая живет ниже, чтобы она нас сфотографировала вместе. Что скажешь, малышка? — Я зарылась пальцами в ее загривок, а Пруденс прижалась головой к моей руке и заурчала.
Теперь я понимаю то, что Лаура поняла, когда, рискуя жизнью, спасала кошку: любовь есть любовь, и неважно, ходит она на двух ногах или на четырех лапах. Когда-нибудь Пруденс полюбит Лауру. Пруденс будет любить ее тогда, когда ей будет казаться, что больше никто ее не любит. Она заставит Лауру смеяться, когда никто другой не сможет вызвать у нее даже улыбку. Пруденс принесет мою любовь к Лауре в ее новый дом, в ее новую жизнь. Она принесет Лауре и мои воспоминания — воспоминания о четырнадцати годах любви, музыки и жизни, слишком хороших, чтобы разрушить их за один день, пусть даже поистине ужасный. Она поможет Лауре опять найти дорогу к этим воспоминаниям — о нас, о Хани, о Мандельбаумах, тоже любивших ее, о днях, проведенных в пыльном магазине грампластинок, когда в жизни не было ничего важнее, чем мать и дочь, — мы чувствовали себя самыми счастливыми, будучи вместе. Она принесет с собой любовь, которая никогда не умрет, хотя и приобретет другие формы.
Мне судьбой было предназначено найти
Всегда знала, что берегу ее для Лауры.
Глава 14
Лаура
В половине одиннадцатого Лаура сидела на собрании в кабинете Клейтона Ньювелла, как вдруг ей позвонили. Они пересматривали контракт в двести пятьдесят страниц для одного из своих самых крупных клиентов, а тот требовал результатов уже к концу дня. Дело было настолько срочным, что в работу включился сам Клейтон.
Зазвонил телефон на столе, помощница Клея по внутренней связи передала:
— Мистер Ньювелл, звонят миссис Бродер.
— По какому вопросу? — поинтересовался Клей, даже не дав Лауре возможности ответить.
— Звонит ее муж, — ответила помощница. — Уверяет, что срочно.
— Я оставила мобильный у себя в кабинете, — пояснила Лаура. После утренней ссоры с мужем ее немного отпустило, когда она занялась знакомой рутиной, но сейчас внутри опять все похолодело. — Он не стал бы звонить сюда по пустякам.
Клей кивнул.
— Диана, соедините. — Лаура вспомнила, как ей позвонили с маминой работы всего полгода назад. Она встала с дивана, на котором сидела с Клеем и Пэрри, и прошла в другой конец комнаты к звонящему телефону. Когда она взяла трубку, ее руки дрожали.
— Джош, — сказала она. — Джош, что случилось?
— Пруденс. — От злости, которая насквозь пропитывала его голос еще два часа назад, не осталось и следа. Сейчас в нем слышалось плохо скрываемое беспокойство. — Я пошел прогуляться, а когда вернулся домой, она лежала без сознания. Кажется, ее стошнило в квартире.
Лауре, которая меньше всего ожидала услышать подобную новость, понадобилось время, чтобы собраться с мыслями.
— Она дышит?
— По-моему, да, — ответил Джош. — В какую ветклинику ее отвезти?
— В клинику Святого Марка на пересечении Девятой и Первой, — тут же ответила Лаура, пытаясь унять панику, которая поднималась у нее внутри. — Мама всегда возила ее туда.
— Это же в центре города. Может, отвезти ее куда-то поближе?
— А если у нее есть какие-то противопоказания, о которых там знают? Мы-то не знаем… — «Как знала мама», — подумала она. — Скажи таксисту, что заплатишь по двойному тарифу, если он довезет вас за четверть часа. По тройному, если доедет за десять минут.
— Лаура, я…
— Просто поезжай, — перебила его Лаура. — Прямо сейчас. Я уже еду туда. — Она повесила трубку и повернулась к старшим коллегам, которые сидели в противоположном конце комнаты и пристально за ней наблюдали.
— Все в порядке? — спросил Пэрри.
— Моей… — Лаура запнулась, мысленно услышав слова, которые готовы были сорваться у нее с языка, и понимая, как на них отреагирует Клей. Да и Пэрри. Она расправила плечи и все равно их произнесла: — Моей кошке плохо.
Сперва Клей, кажется, удивился.
— Что? — переспросил он.
— Моей кошке плохо, — повторила Лаура. — Она без сознания, ее везут в ветклинику. Я должна быть с ней.
Произнеся эти слова, Лаура на секунду почувствовала себя глупо. Не из-за смысла сказанного или своего желания немедленно бежать в ветклинику. Нет, она просто не знала, как покинуть этот кабинет. Если бы у нее был ребенок, и она сказала: «Моей дочери плохо, она без сознания», — то могла бы уйти без промедлений. Другого от нее и не ожидали бы. Но кошка — совсем другое дело. Инстинктивно Лаура ждала либо разрешения, как послушный исполнитель, либо возмущения, когда разрешение стало бы неуместным и она могла бы уйти.