История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага
Шрифт:
В ложе между тем все наперебой ею восхищались. Элен не могла нахвалиться на ее красоту. Маленькую Лору озадачили и Дух, и пьеса в пьесе (когда Гамлет в этой сцене, сидя у ног Офелии, откинулся головой ей на колени, Пен ощутил острое желание своими руками задушить мистера Хорнбула), но красавица Офелия ей ужасно понравилась. Пен был в восторге от впечатления, которое она произвела на его мать, и священник, со своей стороны, тоже не скупился на похвалы.
Когда занавес скрыл от глаз публики всех умерщвленных действующих лиц, которых в последнем явлении "Гамлета" так быстро убивают одного за другим и которых кончина сильно удивила маленькую Лору, весь театр разразился криками и рукоплесканиями; бесстрашный Сморк, до крайности возбужденный, хлопал в ладоши и кричал "браво! браво!" не хуже офицеров драгунского полка. Эти последние
Под взрывы восторга Хорнбул вывел бенефициантку на авансцену, и она стояла такая прекрасная и сияющая, не успев собрать волосы, упадавшие на плечи, что Пен, перегнувшись через кресло матери, крича ура и размахивая шляпой, едва мог удержаться, чтобы не открыть Элен свою тайну. Ему так хотелось сказать ей: "Смотри! Вот она какая! Может ли кто с ней сравниться? И я ее люблю". Но он проглотил эти слова и только пуще прежнего кричал и бесновался.
Что же касается до мисс Фодерингэй, то ее образ действий уже был описан нами выше. Она проделала все в точности так же. Несколько раз обвела залу признательным взглядом; вся трепеща, едва устояла на ногах на своем любимом люке; стиснув в руках цветы (Фокер запустил в нее огромнейший букет, и даже Сморк дрожащей рукой бросил розу и покраснел до корней волос, когда она, не долетев до сцены, упала в партер), стиснув цветы, прижала их к вздымающейся груди и т. д. и т. д. Словом, отсылаем читателя к странице... А на груди у нее поблескивал медальон, который бедный Пен купил у мистера Натана на Главной улице, заплатив за него свой последний шиллинг и еще фунт, взятый взаймы у Сморка.
Потом сыграли "Черноглазую Сьюзен", и прелестная эта пьеса очаровала и растрогала наших мягкосердечных знакомых, а Сьюзен в красном платье и чепчике с розовыми лентами была столь же пленительна, как и Офелия. Бингли блеснул в роли Уильяма. Голл (Адмирал) похож был на деревянную фигуру с форштевня семидесятичетырехпушечного корабля; Гарбетс - капитан Болдуэдер, злодей, задумавший похитить черноглазую Сьюзен, размахивал огромной треуголкой, приговаривая: "А все-таки я ее погублю", - словом, все актеры провели свои роли с присущим им талантом; и когда упал занавес, наши друзья искренне пожалели, что эта милая и трогательная пьеса уже окончена.
Если бы Пен возвращался домой в карете наедине с матерью, он бы в тот же вечер рассказал ей все; но он сидел в лунном свете на козлах, с сигарой в зубах, а рядом с ним озябший Сморк накручивал на шею толстый шарф. Когда они отъехали мили на две от города, старых клеверингских лошадок обогнала, блеснув фонарями, коляска мистера Фокера, и мистер Спэйвин приветствовал экипаж миссис Пенденнис, протрубив на рожке смелую вариацию на мотив "Правь, Британия".
Два дня спустя после вышеописанных развлечений настоятель чаттерисокого собора пригласил к себе на обед несколько избранных друзей из местного духовенства. Можно предположить, что они пили превосходный портвейн и за десертом ругали; епископа, - однако сейчас нас интересует другое. Одним из гостей настоятеля был наш старый знакомый, пастор Портмен из Клеверинга, и он, будучи галантным мужчиной и заметив со своего места за столом, что супруга настоятеля гуляет по саду под розовым зонтиком, в сопровождении своих шаловливых деток, - вышел из столовой через стеклянную дверь, ведущую прямо в сад, предоставив своим собратьям издеваться над епископом без его участия. Он предложил супруге настоятеля опереться на его руку, и они стали вместе бродить по старинным бархатным газонам (эти газоны испокон веков косили и укатывали для сменявших друг друга настоятелей), спокойно и непринужденно, изредка перекидываясь словами, как подобает людям пожилого возраста и уравновешенного нрава после сытного обеда, тихим, золотым летним вечером, когда солнце только что опустилось за массивные башни собора и в небе с каждой минутой все
А в дальний конец настоятелева сада смотрел, как уже упоминалось, дом миссис Крид, и в этот вечер окно на втором этаже стояло настежь, чтобы в комнату вливался мягкий летний воздух. В комнате этой находились молодая девица двадцати шести лет, отлично все видящая своими широко раскрытыми глазами, и несчастный восемнадцатилетний юноша, ослепленный любовью, в коих читатель, уже наблюдавший их на этом самом месте, без труда узнает мастера Артура Пенденниса и мисс Костиган.
Бедный- мальчик наконец решился; он весь дрожал от страстного волнения, сердце его бешено колотилось, непрошеные слезы струились из глаз, а голос замирал и срывался, но он произнес-таки слова, которые не в силах был дольше удерживать, и бросил к ногам зрелой красавицы все сокровища своей любви, восхищения и юношеского жара. Он ли первый так поступил? Неужели ни до ни после него никому не доводилось поставить на карту все свое состояние, как дикарь отдает белолицым свои земли и имущество в обмен на глоток огненной воды или на пару стеклянных кукольных глаз?
– А ваша матушка знает об этом, Артур?
– медленно спросила мисс Фодерингэй. Он как безумный схватил ее руку и осыпал поцелуями. Она не отнимала руки. "А правда, знает об этом старая леди?
– думала мисс Костиган.
– Возможно, что и знает". Потом она вспомнила, какой красивый брильянтовый крестик был на миссис Пенденнис, когда та сидела в ложе, и подумала еще: "Не иначе как это останется в семье".
– Успокойтесь, милый Артур, - сказала она своим звучным, низким голосом и улыбнулась ему ласково и задушевно. Потом свободной рукой слегка откинула его волосы с пылающего лба. Он онемел от счастья. Наконец он пролепетал:
– Моя матушка видела вас и безмерно вами восхищена. Она скоро вас полюбит: вас нельзя не полюбить. Она полюбит вас, потому что я вас люблю.
– Кажется, это правда, - сказала мисс Костиган, может быть, испытывая к Пену что-то вроде жалости.
Кажется! В ответ на это мистер Пен, конечно, разразился новой тирадой, которую, однако, мы, отлично владеющие нашими чувствами, не вправе подслушивать. Пусть бедный мальчик бросает свое неискушенное сердце к ногам этой женщины; не будем к нему суровы. Да, разумно любить предпочтительнее; но лучше любить без ума, нежели быть вообще неспособным к любви. Есть среди нас и такие, и они еще ставят это себе в заслугу.
В заключение своей речи Пен опять принялся горячо целовать царственную руку, и тут-то маленький Ридли Росет, сынок настоятеля, потянул за широчайшую юбку свою мамашу, занятую беседой с пастором Портменом, и, указав наверх невинной своей головкой, сказал:
– Ma, поглядите!
И правда, из сада настоятеля открывалась картина, какую настоятелям не часто приходится наблюдать. Бедный Пен прижимал к губам розовые пальчики своей очаровательницы, а та принимала эти знаки внимания с полным спокойствием и благосклонностью. Маленький Ридли смотрел в окно и расплывался в улыбке; маленькая Роза смотрела на брата и все шире раскрывала рот. Лицо супруги настоятеля не описать никакими словами, а пастор Портмен, увидев эту картину и узнав некогда любимого своего ученика, остолбенел от изумления и ярости.
В ту же минуту и госпожа Халлер заметила гуляющих, вздрогнула и рассмеялась.
– А в настоятелевом саду кто-то есть!
– воскликнула она и преспокойно отошла в глубь комнаты. Пен же отпрянул от окна, красный как рак. Когда он опять решился выглянуть в сад, там уже никого не было. А расстался он с мисс Костиган лишь тогда, когда в небе уже ярко горел лунный серп и сверкали звезды, соборный колокол отзванивал девять часов, а гости настоятеля (исключая одного, который уже давно велел оседлать его Пончика и уехал на нем домой) пили в гостиной чай и угощались печеньями с маслом.
Воротившись в Фэрокс, Пен незаметно проскользнул в свою спальню и уже хотел лечь в постель - бедняга совсем обессилел от волнения, и нервы его были натянуты до крайности, но тут лакей Джон пришел доложить, что его желает видеть миссис Пенденнис.
Лицо старого слуги не предвещало ничего хорошего. Пен снова повязал шейный платок и спустился в гостиную. Его матушка сидела там не одна: с нею был ее добрый друг, его преподобие пастор Портмен. Лицо Элен казалось очень бледным при свете лампы; лицо священника, напротив, было красно и подрагивало от гневного волнения.