История петербургских особняков. Дома и люди
Шрифт:
Итак, прежнее немецкое купеческое жилище с низкими потолками и маленькими чистенькими комнатками, заставленными допотопной мебелью, вскоре преобразилось в просторные барские хоромы, убранные по последней моде, увешанные фамильными портретами и дорогими картинами. Иван Алексеевич, хотя и являлся известным масоном, превыше всего чтившим христианские добродетели, в число коих входят скромность и умеренность в обиходе, княжеского звания своего все же не забывал и не любил отказывать себе в таких приятных мелочах, как жизненные удобства; к ним он относил и предметы искусства, украшавшие его покои. Князь вообще имел склонность ко всему прекрасному, в том числе и к живописи. В 1820 году он вместе с П. А. Кикиным и А. И. Дмитриевым-Мамоновым учредил Общество поощрения художников,
Как большинство русских бар, Гагарин обожал театр, перенеся свою страсть к нему на талантливую исполнительницу трагических ролей Екатерину Семенову; ей он, в конце концов, и подарил богато обставленный дом на Миллионной. Наружный вид здания не отличался оригинальностью и вполне гармонировал с расположенной напротив казармой 1-го батальона Преображенского полка – бывшим лейб-компанским корпусом, перестроенным из старого Зимнего дворца Петра I.
Кстати говоря, в 1822 году княжеский особняк предполагалось купить «для распространения помещения 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка». По-видимому, владелец не имел ничего против такой перспективы, поэтому в декабре того же года дом осмотрен архитектором и оценен в 125 тысяч рублей. Однако одну из сторон цена не устроила и сделка не состоялась.
Спустя восемь лет эту сумму уплатил новый хозяин дома, полковник И. Д. Чертков, его прежней владелице Е. С. Гагариной; бывшая актриса вышла замуж за князя, оставила сцену и переселилась вместе с супругом в Москву.
И. Д. Чертков
Шли годы. Дом менял хозяев и менялся сам: после Черткова, богатого благотворителя, состоявшего попечителем нескольких детских приютов, он перешел к его дочери Елене. В первом браке она состояла с графом М. В. Орловым-Денисовым, а во втором, с 1864 года, – с графом П. А. Шуваловым. Елена Ивановна, продав в 1850-х годах унаследованный ею участок, спустя более двух десятков лет пожелала вновь приобрести его.
Дом № 31/6 по набережной Мойки. Фото 1900-х гг.
В 1881 году супруги Шуваловы по проекту архитектора М. А. Иванова приступили к капитальной перестройке старого здания; одновременно они купили у князя Н. А. Лобанова-Ростовского небольшой смежный особнячок по Миллионной – один из двух некогда принадлежавших княгине Е. И. Голицыной, где и поселились. При перестройке зодчий придал всему дому, включая флигель, выходивший на Мойку, единообразный облик в стиле поздней эклектики, что хорошо видно на фотографии начала 1900-х годов.
Теперь настала пора ближе познакомиться с хозяевами дома, прежде всего – с графом Петром Андреевичем Шуваловым (1827–1889); ему суждено окончить здесь свои дни. Сын обер-гофмаршала, женатого на красавице-польке, вдове князя П. А. Зубова, он, как и многие юноши его круга, начинал свою карьеру в Конногвардейском полку, куда поступил после окончания Пажеского корпуса. Быстро повышаясь в чинах, Петр Шувалов в 1854 году становится адъютантом военного министра, принимает участие в Крымской кампании, а по возвращении в Петербург направляется вместе с князем А. Ф. Орловым в Париж для заключения мирного договора. Это были его первые шаги на дипломатическом поприще, куда ему еще предстоит вернуться в будущем.
В феврале 1857 года П. А. Шувалова, попутно ознакомившегося с устройством парижской полиции, назначают исправляющим должность петербургского обер-полицмейстера, а в декабре утверждают в ней, и он с жаром принимается, по выражению одного из современников, «за обновление прежних кулачных и взяточнических порядков». Светски образованный и любезный граф на первых
П. А. Шувалов
Новый обер-полицмейстер распорядился поменять местами четные и нечетные номерные знаки на домах, добился переименования улиц с одинаковыми названиями… и на этом его преобразовательская деятельность закончилась. Спустя пару лет пыл его, как водится, поостыл, и дела пошли своим чередом.
А тут, кстати, в ноябре 1860-го подоспело и новое назначение – директором департамента Министерства внутренних дел. Граф сразу же примкнул к группе не приемлющих отмену крепостного права во главе с небезызвестным князем А. С. Меншиковым, В. В. Долгоруковым и его собственным родителем – А. П. Шуваловым. Вскоре Петр Андреевич занял важный пост начальника штаба корпуса жандармов и управляющего Третьим отделением. Через три года, в 1864 году, он назначается генерал-губернатором в прибалтийские губернии, но, не успев толком освоиться с новой должностью, неожиданно призывается к государю, который поручает ему пост шефа Третьего отделения вместо князя В. А. Долгорукова, допустившего выстрел Каракозова.
Это был пик шуваловского могущества: по причине большого влияния, оказываемого им на царя, Шувалов играл роль «ближнего боярина», его часто сравнивали с Аракчеевым и даже называли Петром IV. В ту пору Петр Андреевич, пользуясь неограниченным доверием Александра II, употреблял все силы к тому, чтобы воспрепятствовать проводимым тогда реформам. Собрав вокруг себя единомышленников, среди коих особенно выделялись: министр юстиции – «добрейший, благороднейший, но малоумелый граф Пален», министр просвещения – «трудолюбивый и желчный граф Толстой» и министр путей сообщения – «малотолковый, мало-правдивый граф Бобринский», шеф Третьего отделения ринулся в бой.
Но, взвалив на себя непосильную ношу борьбы с нараставшим «либерализмом» русского общества, графская четверка надорвалась и, опостылев всем, разбрелась в разные стороны. По мнению отнюдь не либерала и к тому же друга Шувалова – государственного секретаря А. А. Половцова, эти люди «опошлили и сделали ненавистным то, что величалось консерватизмом».
Постепенно значение П. А. Шувалова уменьшается; в 1874 году царь подыскивает ему новый пост – чрезвычайного полномочного посла в Англии, где, как говорят, его всегда легко вводили в заблуждение, и он обыкновенно последним узнавал то, что должен был бы знать первым. Неудачные действия графа во время русско-турецкой войны и при последующем заключении мира вызвали в его адрес множество нареканий. Утверждали, что своей недальновидностью он свел на нет все, что с таким трудом завоевано и закреплено в положениях Сан-Стефанского мирного договора.
Так это или нет – судить не берусь, тем более что у Шувалова имелись свои оправдания, также не лишенные убедительности. Вероятно, наиболее справедливым можно считать суждение о графе его друга и доброжелателя Половцова: «Его неприготовленность, легкомыслие, бесцеремонность в обращении с мыслями и быстрота в ведении дел лишили его деятельность той доли пользы, на которую выдающиеся его способности могли давать право надеяться».
Закончив дипломатическую службу, Петр Андреевич поселился в известном нам особняке на Миллионной, терзаемый жестокими ушными нарывами и своей не в меру бойкой и честолюбивой супругой. Хорошо знавший ее князь П. В. Долгоруков отзывается о ней как о женщине «ума ограниченного, самонадеянности невероятной, чванной, мелко самолюбивой, сварливой». Все это, вместе взятое, и свело его в могилу. Последние годы жизни П. А. Шувалов находил единственное утешение в частых вылазках на охоту, где изливал душу в доверительных беседах с друзьями, часто повторяя: «Меня использовали в незрелом состоянии и отбросили, когда я созрел…»