История похищения
Шрифт:
Вильямисар спросил, что еще предпринять.
– Ничего, – заверил его Гидо Парра. – Это вопрос двух суток.
Невыдаванцы немедленно выпустили заявление, в котором говорилось, что они отказываются от казни заложников, уступая просьбам своих выдающихся сограждан. Вероятно, имелись в виду радиообращения Лопеса Мичельсена, Пастраны и Кастрильона. По сути, Невыдаванцы соглашались с текстом указа. «Мы сохраним жизнь оставшимся заложникам», – обещали Невыдаванцы и, делая особую уступку, обещали буквально через несколько часов освободить одного человека. Вильямисар, беседовавший с Гидо Паррой, от неожиданности даже подскочил.
– Как это одного?! Вы же сказали, что выпустят всех!
Гидо Парра и глазом не моргнул.
– Спокойно, Альберто. Это вопрос восьми дней.
Глава 7
Маруха и Беатрис не знали о гибели заложниц. Не имея телевизора и радио, получая информацию только от врагов, невозможно было узнать правду. Противоречия в рассказах охранников наводили на мысль, что версия о переводе Марины в другую усадьбу лжива. А раз так, то оставалось одно из двух: либо ее выпустили на свободу, либо убили. Таким образом, если раньше Маруха и Беатрис были единственными, кто знал, что Марина жива, то теперь только им было неизвестно, что она мертва.
Поскольку они терялись в догадках об участи Марины, опустевшая кровать выглядела призрачно, неким страшным символом. Монах вернулся через полчаса после того, как Марину увели. Вошел, как тень, и притулился в углу.
– Что вы сделали с Мариной? – резко спросила Беатрис.
Монах сказал, что в гараже их поджидали два новых начальника, не пожелавших зайти в комнату. Он поинтересовался, куда увозят Марину. В ответ раздалось гневное:
– Заткнись, сукин сын! Тут вопросов не задают!
После чего ему приказали вернуться в дом, оставив Марину со Злыднем, который был его напарником.
Рассказ Монаха звучал правдоподобно. Будь он соучастником преступления, вряд ли ему удалось бы вернуться за такое короткое время, да и не верилось, что у него хватит духу убить немощную женщину, которую он ласково называл бабушкой и которая относилась к нему как к своему внуку. А бессердечный, кровожадный Злыдень, с удовольствием похвалявшийся своими черными делами, конечно, был на такое способен. Под утро тревога заложниц усилилась. Внезапно их разбудил странный звук: так скулят раненые собачонки. Это плакал Монах. Он отказался от завтрака и сидел пригорюнившись. Несколько раз до Марухи и Беатрис донеслись его тихие причитания:
– Какое горе, что увезли бабушку!
Однако он так и не признался, что Марину убили. Хотя упорный отказ Дворецкого вернуть телевизор и радиоприемник усиливал мрачные подозрения заложниц.
Когда же после нескольких дней отсутствия в дом вернулась Дамарис, ситуация стала еще непонятнее. Однажды ночью, прогуливаясь по двору, Маруха спросила хозяйку, куда она уезжала, и та ответила вроде бы совершенно искренне:
– Я ухаживала за доньей Мариной. – И добавила, не давая Марухе опомниться: – Она постоянно про вас вспоминает и передает привет.
А затем как бы невзначай ввернула, что Злыдень теперь охраняет Марину, поэтому его тут не видать. С той поры, куда бы Дамарис ни уходила, она всегда возвращалась с новостями о Марине. И чем охотнее ими делилась, тем меньше доверия они вызывали. Заканчивалось все ритуальной фразой:
– Донья Марина поживает прекрасно!
У Марухи не было оснований доверять Дамарис больше, чем Монаху или другим охранникам. Но и совсем никому не верить тоже вряд ли было разумно: в той ситуации, в которой они оказались, могло произойти что угодно. Хотя будь Марина жива, их, наверное, не лишали бы возможности послушать новости… Или от них скрывают что-то другое, еще более ужасное?
В разгоряченном воображении Марухи мелькали разные картины, вплоть до самых фантастических. Она старалась скрывать свою тревогу от Беатрис, боясь, что та не выдержит правды. Но на самом деле Беатрис это не грозило. Она даже мысли не допускала о том, что Марину могли убить. Сны, которые ей тогда снились, тоже настраивали ее на безмятежный лад. То брат Альберто, которого она видела отчетливо, как наяву, подробно докладывал об усилиях, которые он предпринимает для их освобождения, говорил, что все будет хорошо, надо только чуточку потерпеть – и они окажутся на свободе. То отец приносил успокоительное известие, что с кредитными карточками, которые она забыла в сумке, ничего не случилось. Эти видения были настолько реальными, что Беатрис сама не могла определить, где сон, а где явь.
В те дни Маруху и Беатрис стерег семнадцатилетний парень по прозвищу Пророк Иона. Он имел обыкновение с семи утра включать гнусавый магнитофон и слушать музыку. Любимые песни он включал на полную громкость и наслаждался ими до полного одурения, подпевая что было мочи:
Сучья жизнь у меня,Сучья, собачья.Ну зачем же, зачем,Ввязался в это я?!В спокойную минуту Иона любил побеседовать с Беатрис о своей семье. Но никогда не договаривал до конца, а лишь загадочно вздыхал:
– Если б вы знали, кто мой отец!
Ответа они так и не узнали, и нераскрытая тайна, – как и многие другие тайны, в которых не посвящали их охранники, – придавала обстановке, в которой жили заложницы, еще больше фантасмагоричности.
Дворецкий, отвечавший за благополучие в доме, вероятно, доложил начальству о том, что пленницы нервничают. Во всяком случае, двое шефов внезапно явились их успокаивать. Телевизор и радиоприемник, правда, опять не вернули, но зато постарались улучшить бытовые условия. Пообещали привезти книги, но привезли всего несколько, в том числе роман Корин Тельядо. Еще принесли красочные журналы, но свежеизданного среди них не оказалось ни одного. Вместо тусклой синей лампочки вкрутили гораздо более мощную и разрешили включать свет на час в семь утра и в семь вечера, чтобы можно было читать. Впрочем, Беатрис и Маруха уже настолько привыкли к жизни в потемках, что яркий свет оказался для них невыносим. Кроме того, воздух от горящей лампы сильно разогревался, и в комнате становилось душно.
Маруха впала в апатию, как бывает с безнадежно больными людьми. Она сутками лежала на матрасе лицом к стене, притворяясь спящей, чтобы ни с кем не разговаривать, и почти ничего не ела. Беатрис заняла освободившуюся кровать и с головой погрузилась в разгадывание журнальных кроссвордов и головоломок. Как ни горестно, но суровая правда жизни действительно подтверждала поговорку: «Меньше народу – больше кислороду». И напряжения в комнате стало меньше, когда там осталось не пять человек, а четыре.