История похищения
Шрифт:
– Тут полно патрулей. Если нас остановят, скажем, что вы моя жена. Мы вас везем в больницу. Вы такая бледная, это сойдет за правду.
Беатрис, немного успокоившись, съехидничала:
– В больницу с заклеенными глазами?
– А вам сделали операцию на глазах, – не растерялся мужчина. – Я вас посажу поближе и обниму за плечи.
Тревога похитителей была оправданна. Как раз в тот момент в нескольких районах Боготы горело семь городских автобусов, в которые городские отряды повстанцев подбросили зажигательные бомбы. Одновременно с этим бойцы ФАРК взорвали динамитом опору высоковольтной линии передач в поселке Какеса, пригороде Боготы, и пытались захватить сам поселок. Поэтому столичная полиция предприняла определенные действия для восстановления порядка, но для посторонних наблюдателей это было почти незаметно. На улицах, как всегда по четвергам в семь часов вечера, было шумно, полно машин, шоферы томились на светофоре, резко тормозили, чтобы избежать столкновения, посылали друг друга по матушке…
Похитители напряженно молчали.
– Мы сейчас вас высадим, – наконец сказал один из них. – Выходите быстро, а потом не спеша сосчитайте до тридцати – и можно будет отклеить пластырь. Идите вперед не оглядываясь и садитесь в первое попавшееся такси.
Беатрис сунули в руку купюру, свернутую в трубочку.
– Это на такси, – пояснил мужчина. – Тут пять тысяч.
Пряча деньги в карман брюк, Беатрис обнаружила еще одну таблетку транквилизатора и поспешила ее принять. Примерно через полчаса машина остановилась. Все тот же голос на прощание предупредил:
– Если скажете журналистам, что Марина Монтойя была с вами, мы убьем донью Маруху.
Мужчины засуетились, высаживая Беатрис, которая по-прежнему ничего не видела. Они страшно нервничали, толкались, отдавали противоречивые команды, чертыхались. Наконец Беатрис почувствовала под ногами землю.
– Все нормально, я уже стою, – сказала она.
Она застыла на тротуаре, прислушиваясь. Мужчины сели в машину и дали по газам. И тут же рванулась с места другая машина, которая, как только теперь догадалась Беатрис, следовала за ними. Беатрис не стала считать до тридцати, как ей велели. Вытянув руки вперед, она сделала пару шагов, и ей показалось, что она стоит посреди улицы. Она рывком отклеила пластырь и мгновенно узнала район Нормандия. В свое время Беатрис часто навещала здесь подругу, торговавшую украшениями. Она посмотрела на окна, в которых горел свет. Какое тут самое приветливое? Ей было стыдно ловить такси в таком затрапезном виде, поэтому она хотела попроситься в какую-нибудь квартиру и позвонить оттуда домой, чтобы за ней приехали. Но внезапно прямо перед ней остановилось желтое такси, вполне приличного вида. Молодой стройный шофер спросил:
– Вам куда?
Беатрис села в машину и только потом сообразила, что вряд ли такси очутилось здесь случайно. Впрочем, как ни странно, сознание того, что это последнее звено, связывающее ее с похитителями, придало Беатрис уверенности. Таксист спросил адрес, она по привычке ответила шепотом и не сразу догадалась, почему он ее не слышит. Лишь когда шофер повторил вопрос в третий раз, до Беатрис наконец дошло, в чем дело, и она ответила нормально.
Вечер был холодный, небо ясное, даже звезды кое-где мерцали. Водитель разговаривал с Беатрис мало, исключительно по необходимости, но внимательно следил за ней в зеркало заднего вида. Чем ближе такси подъезжало к дому, тем чаще и томительнее становились остановки на светофорах. За два квартала до дома она попросила водителя ехать помедленнее, думая увидеть репортеров, которых похитители наверняка уже оповестили о ее приезде. Но никого не было. Вот уже и дом впереди, но, как ни странно, Беатрис не испытывала ни особого волнения, ни восторга.
Счетчик показывал шестьсот песо. У шофера не нашлось сдачи с пяти тысяч, и Беатрис сказала, что пойдет домой разменять. Старик консьерж узнал ее и, не помня себя от радости, кинулся обнимать. Проводя в плену томительно долгие дни и полные ужаса ночи, Беатрис не сомневалась, что в момент встречи с близкими она испытает нечто, подобное тектоническому сдвигу: все ее существо будет потрясено. Но случилось наоборот: она была поразительно спокойна, ее внутреннее состояние напоминало тихую, безмятежную заводь. И только где-то глубоко-глубоко, на самом дне, еле ощутимо билось сердце, оглушенное транквилизаторами. Беатрис попросила консьержа расплатиться с таксистом и позвонила в свою квартиру.
Дверь открыл ее младший сын Габриэль. Крик его разнесся на весь дом:
– Мамааа!
На крик прибежала пятнадцатилетняя Каталина и бросилась маме на шею. Но тут же испуганно отпрянула:
– Мамочка! Ты почему так разговариваешь?
Этот маленький курьез разрядил обстановку. А Беатрис понадобилось еще несколько дней, чтобы перестать говорить шепотом: она делала это по привычке, даже когда вокруг было полно народу.
Дома ее ждали с утра. Три раза раздавались телефонные звонки, и какие-то неизвестные люди – наверняка из числа похитителей – объявляли, что сегодня Беатрис окажется на свободе. Звонило множество журналистов, пытавшихся узнать, когда именно это произойдет. После полудня слухи об освобождении сестры подтвердил и Альберто Вильямисар, которого оповестил по телефону Гидо Парра. Корреспонденты напряженно следили за развитием событий. За три минуты до приезда Беатрис одна из журналисток подбодрила Габриэля словами:
– Не волнуйся, сегодня маму отпустят.
И как раз когда Габриэль вешал трубку, раздался звонок в дверь.
Доктор Герреро дожидался жену в квартире Вильямисаров, предполагая, что Маруху освободят вместе с ней и они приедут туда. К семичасовому выпуску новостей он выпил три порции виски. Пленницы не появлялись. Герреро решил, что их в очередной раз обманули, и вернулся домой. Переодевшись в пижаму, он еще раз налил себе виски, лег в постель и включил «Радио Рекуэрдос», намереваясь задремать под убаюкивающие мелодии болеро. С тех пор как для него началось восхождение на Голгофу, он не брал в руки книг. Уже в полусне доктор услышал крик Габриэля.
Сохраняя завидное спокойствие, он вышел из спальни. Супруги, прожившие вместе двадцать пять лет, обнялись не спеша, не пролив ни слезинки, как будто расстались только вчера. Оба так часто предвкушали этот момент, что когда он наконец наступил, происходящее напоминало тысячу раз отрепетированный спектакль, который может растрогать кого угодно, но только не самих актеров.
Переступив порог квартиры, Беатрис тут же представила себе, как Маруха сидит в жалкой каморке одна-одинешенька, томясь неизвестностью, и позвонила Альберто Вильямисару. Он снял трубку после первого же звонка и, судя по голосу, был готов ко всему.
– Привет! Это я, Беатрис, – сказала она, но брат и так узнал ее по голосу. В ответ послышался глубокий, резкий вздох, похожий на кошачье шипение, а затем Вильямисар абсолютно бесстрастно спросил:
– Ты где?
– Дома.
– Прекрасно. Через десять минут я буду у тебя, – сказал Вильямисар. – До моего приезда ни с кем не разговаривай.
И действительно, он примчался ровно через десять минут, хотя когда Беатрис позвонила, уже укладывался ко сну. Вильямисар так спешил не только потому, что ему не терпелось поскорее обнять сестру и наконец-то получить из первых рук новости о похищенной жене. Помимо этого, важно было подготовить Беатрис к общению с журналистами и полицией. Его сын Андрес, заядлый гонщик, доставил отца точно в указанное время.
К этому моменту сумятица уже улеглась. Муж, дети, мать и две сестры Беатрис сидели в гостиной и жадно слушали ее рассказ. Альберто отметил, что сестра бледна – видимо, сказалось долгое заточение в темноте, – но зато помолодела: в спортивном костюме, туфлях без каблуков, с прической «конский хвост» она выглядела как школьница. На глаза Беатрис навернулись слезы, но брат не дал ей расплакаться, забросав вопросами про Маруху.
– Уверяю тебя, с ней все в порядке, – сказала Беатрис. – Там, конечно, тяжело, но терпимо. А Маруха – человек стойкий.