История похищения
Шрифт:
Рассказ унтер-офицера почти слово в слово повторяет те показания Ричарда Бесерры прокуратуре. Позднее Ричард добавил к своим показаниям, что видел человека, стрелявшего в него и в Диану. Тот стоял метрах в пятнадцати, вытянув руки вперед и чуть отклонившись влево.
– Услышав выстрелы, я тут же бросился на землю, – сказал Ричард.
В отношении пули, которой была убита Диана, технический анализ показал, что она вошла в левый отдел поясницы и, пролетев вверх, сместилась вправо. Судя по характеру повреждений, пуля двигалась с высокой скоростью, от двух до трех тысяч футов в секунду, что примерно в три раза превышает скорость звука. Извлечь ее из тела не удалось, поскольку она распалась на три части, что соответственно изменило ее вес и форму. Однако последствия дальнейшего движения этих фрагментов также были смертельными. Почти наверняка можно сказать, что пуля калибра 5,56 мм выпущена из оружия, технические характеристики сходны или даже полностью совпадают с армейской универсальной винтовкой AUG австрийского производства, найденной на месте происшествия и не имеющейся на вооружении полиции. В отчете о вскрытии тела в качестве примечания говорилось: «Ожидаемая продолжительность жизни Дианы могла составить еще около пятнадцати лет».
Самым интригующим в этой истории было то, что на борту вертолета, перевозившего раненую Диану в Медельин, оказался некий мирный житель в наручниках. Два полицейских агента показали, что он выглядел как крестьянин лет тридцати пяти – сорока, смуглый, коротко подстриженный, довольно плотного телосложения, ростом метр семьдесят или чуть поменьше. На голове у него была матерчатая шляпа. Его задержали в ходе операции и как раз пытались выяснить, кто он такой, когда раздались выстрелы. Тогда пришлось надеть на него наручники и посадить в вертолет. Один из агентов добавил, что передал крестьянина унтер-офицеру, а тот допросил его в присутствии других полицейских и выпустил неподалеку от того места, где его обнаружили.
– Он тут ни при чем, – заявили полицейские, – выстрелы раздавались снизу, а мужчина был с нами наверху.
Эта версия опровергала утверждение, что мужчина был в вертолете. Однако члены экипажа настаивали на том, что они его там видели. Другие показания были еще более странными. Стрелок вертолета, старший капрал Луис Карлос Риос Рамирес, не сомневался в том, что мужчина летел с ними, а затем его в тот же день отправили назад, в зону оперативных действий.
Таинственный сюжет продолжился и 26 января, поскольку в районе Хирадорта, неподалеку от Медельина, обнаружили труп некоего Хосе Умберто Васкеса Муньоса, убитого тремя пулями девятимиллиметрового калибра, одна из которых угодила в грудь, а две – в голову. В картотеке следственного отдела имелась информация, что Муньос – член Медельинского картеля, за которым числятся тяжкие преступления. Следователи пометили его фотографию цифрой пять, смешали с фотографиями других преступников и показали тем, кто побывал в плену вместе с Дианой Турбай.
Эро Бусс сказал:
– Мне тут никто не знаком, но человек на снимке номер пять немного похож на бандита, которого я видел в первые дни после похищения.
Асусена Льевано сказала, что мужчина с пятой фотографии, только без усов, напоминает ночного охранника, который дежурил в доме, куда их с Дианой привезли в начале заточения. Ричард Бесерра узнал на снимке мужчину в наручниках, сидевшего в вертолете, однако пояснил:
– Форма лица похожа, но до конца я не уверен.
Орландо Асеведо тоже его узнал.
Наконец труп опознала жена Васкеса Муньоса, показавшая под присягой, что 25 января 1991 года в восемь часов утра ее муж вышел из дома и начал ловить такси. Но внезапно на него набросились двое полицейских, подъехавших на мотоциклах, и двое штатских и затолкнули его в машину. Он успел только вскрикнуть:
– Ана Лусия!
Но его уже увезли. Впрочем, показания жены во внимание не приняли, потому что больше свидетелей похищения Васкеса Муньоса не было.
«Таким образом, – говорилось в докладе Генпрокуратуры, – учитывая представленные доказательства, можно утверждать, что до начала операции в усадьбе Ла-Бола некоторые сотрудники полиции, отвечавшие за операцию, знали от задержанного Васкеса Муньоса, что в данном месте скрывают журналистов, и, весьма вероятно, после окончания операции информатор был убит». Подтвердился и факт двух других загадочных смертей во время облавы в Ла-Боле.
Отдел особых расследований, наоборот, пришел к выводу, что нет оснований утверждать, будто бы генерал Гомес Падилья или какие-то другие высшие чины колумбийской полиции были в курсе этих перипетий. Оружие, из которого смертельно ранили Диану, никем из полицейских не применялось. Спецназовцы, действовавшие в усадьбе Ла-Бола, несут ответственность не за ее смерть, а за гибель трех человек, трупы которых были обнаружены в районе оперативных действий. Поэтому в отношении военного следователя 93-го участка, его секретарши, а также экспертов департамента безопасности в Боготе будет официально проведено дисциплинарное расследование в связи с допущенными нарушениями принципиального и процессуального характера.
После публикации доклада Вильямисар почувствовал, что теперь у него есть повод написать Эскобару новое письмо. Как обычно, он послал его через братьев Очоа, присовокупив отдельное письмо к Марухе, которое слезно умолял ей передать. Пользуясь случаем, Вильямисар решил немного, в пределах школьной программы, просветить Эскобара относительно того, что власть в государстве делится на исполнительную, законодательную и судебную. И донести до него, что в рамках, определенных Конституцией и законами страны, президенту очень трудно управлять такой многочисленной и сложно устроенной организацией, как армия. Однако, признавал Альберто, Эскобар правильно критикует нарушение полицией прав человека и вполне справедливо требует гарантий для себя, родных и друзей в случае явки с повинной. «Я согласен с Вами, – говорилось в письме, – что наши цели в этой борьбы совпадают: мы хотим спасти свою жизнь и жизнь наших близких, хотим, чтобы в стране воцарился мир». Исходя из общности целей Вильямисар предложил выработать и совместную стратегию.
В ответе Эскобара, присланном через несколько дней, чувствовалось, что его самолюбие уязвлено попыткой Альберто преподать ему урок обществоведения. «Я прекрасно знаю, что в стране власть у президента, конгресса, полиции и армии, – писал Эскобар. – Но мне известно и другое: командует всем именно президент». И далее на четырех страницах следовали жалобы на произвол полицейских; по сути, никакой новой аргументации не приводилось, добавлялись лишь новые факты. Эскобар отрицал причастность Невыдаванцев к гибели Дианы. Они ее не убивали и никогда не пытались убить, иначе не стали бы выводить пленницу из дома и переодевать в черное, чтобы с вертолетов ее приняли за крестьянку. «Заложник ценится, только пока он живой», – подчеркнул Эскобар. На прощание же, без всяких околичностей и реверансов, Пабло позволил себе неслыханное заявление: «Не переживайте из-за того, что Вы когда-то публично требовали моей экстрадиции. Поверьте, все будет хорошо, и Вам не на что будет обижаться. Ведь у нас с Вами общие задачи: Вы защищаете свою семью, я – свою». Вильямисар соотнес этот пассаж с предыдущим, в котором чувствовалось, что Эскобару стыдно держать в заложницах Маруху, когда война идет на самом деле не с ней, а с ее мужем. Дело в том, что Вильямисар уже говорил ему об этом, только в несколько иных выражениях. «Как же так? Мы с Вами воюем, а в заложниках держат мою жену?» – вопрошал Альберто и предложил себя вместо Марухи, чтобы вести переговоры напрямую. Эскобар отказался.
К тому моменту Вильямисар уже раз двадцать, а то и больше, побывал в тюрьме у Очоа. И всякий раз наслаждался кулинарными шедеврами, которые обитательницы Ла-Ломы приносили с массой предосторожностей, опасаясь покушений. Постепенно Альберто и Очоа узнавали друг друга и проникались взаимным доверием. Они часами обсуждали каждую фразу и каждый жест Эскобара, стараясь угадать его скрытые намерения. Вильямисар почти всегда возвращался в Боготу последним рейсом. В аэропорту его встречал сын Андрес, которому нередко приходилось за компанию с папой пить минеральную воду, тогда как папа снимал накопившееся напряжение более крепкими напитками. Вильямисар держал слово и вел затворнический образ жизни: если с кем-то и виделся, то только по делу. Когда напряжение становилось невыносимым, он выходил на террасу, глядел в ту сторону, где, по его мнению, скрывали Маруху, и часами мысленно с ней беседовал, пока его не одолевал сон. А в шесть утра Альберто уже снова был на ногах, готовый к новому туру борьбы. Получив ответ на письмо или узнав какие-то другие интересные новости, Марта Ньевес или Мария Лия звонили Вильямисару по телефону, ограничиваясь одной-единственной фразой:
– Доктор! Завтра в десять.
В промежутках между звонками Альберто работал над телепрограммой «Колумбия требует!», задуманной на основе рассказов Беатрис об условиях содержания заложников. Идея, принадлежавшая Норе Санин, директору Национальной Ассоциации СМИ, была подхвачена Марией дель Росарио Ортис, близкой подругой Марухи и племянницей Эрнандо Сантоса, которой активно помогали ее муж-журналист, Глория де Галан и остальные члены семьи Вильямисаров: Моника, Алехандра, Хуана и их братья.