История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта
Шрифт:
Один дворянин предложил сделать набор в полицию — по одному крестьянину от каждых двадцати пяти; сотня голосов прервали его: «Страна требует большей жертвы, необходимо отдать одного крепостного из десяти, и все отобранные должны быть полностью вооружены, экипированы и обеспечены провизией на три месяца». Только московское правительство предложило восемьдесят тысяч человек и огромное количество припасов.
Все немедленно проголосовали за эту меру, хотя наиболее видные дворяне после собрания ворчали по поводу ее экстравагантности: «Разве опасность столь велика? Разве для нашей защиты нет русской армии, в рядах которой, как нам говорили, всё еще находятся четыреста тысяч солдат? Почему нас лишают такого количества крестьян? Их служба, как было сказано, станет временной,
Александр говорил потом речь и купцам, но более кратко. Он заставил прочесть им то воззвание, в котором Наполеон назывался коварным Молохом, явившимся с изменой в душе и лояльными словами на устах, чтобы стереть Россию с лица земли!
Говорят, что при этих словах на всех мужественных загорелых лицах, которым длинные бороды придавали древний вид, внушительный и дикий, отразилась сильная ярость. Глаза засверкали, кулаки сжались, а заглушенные восклицания и скрежетание зубов указывали на силу возмущения. Результат не замедлил сказаться. Их избранный старшина оказался на высоте: он первый подписал пятьдесят тысяч рублей, две трети своего состояния, и на другой же день принес деньги.
Купцы разделяются на три класса, и каждому из них было предложено определить размеры своих взносов. Но один из них, причисленный к последнему классу, объявил вдруг, что его патриотизм не подчиняется никаким границам. Он тут же наложил на себя контрибуцию, далеко превышающую предложенную сумму. Другие последовали его примеру, в большей или меньшей степени.
Говорят, что этот патриотический дар Москвы достигал цифры в два миллиона рублей. Другие губернии повторили, точно эхо, этот национальный порыв Москвы.
Глава II
Между тем Смоленск был в руках врагов, Наполеон находился в Вязьме, Москва была охвачена тревогой, и хотя великая битва не была проиграна, но население уже начало покидать столицу.
Генерал-губернатор граф Ростопчин говорил женщинам в своих прокламациях, что он не держит их, поскольку чем меньше страха, тем меньше опасности; но их братья и мужья должны оставаться, или они покроют себя позором. Он добавил описание вражеской армии, которая, по его утверждению, состоит из 150 тысяч солдат, которые вынуждены поедать конину. Император Александр намерен вернуться в свою верную столицу; 83 тысячи русских, рекруты и полиция, вместе с 80 пушками идут в сторону Бородина, чтобы присоединиться к Кутузову.
В заключение он сказал: «Если этих сил недостаточно, то я скажу вам: идемте, мои друзья, жители Москвы, идемте в поход! Мы соберем сто тысяч человек: мы возьмем образ Богоматери и 150 пушек и разом покончим с этим делом».
Это совершенно оригинальное произведение, большинство прокламаций были написаны в библейском стиле и возвышенной прозой.
В то же время недалеко от Москвы, по приказанию Александра и под руководством одного германского фейерверкера, сооружали чудовищный воздушный шар. Этот громадный аэростат, снабженный крыльями, должен был парить над французской армией и, выбрав какого-нибудь командира, поразить его дождем из огня и железа. Сделано было несколько попыток, но они потерпели неудачу, так как постоянно ломались пружины, приводящие в движение крылья. Но губернатор Ростопчин, делая вид, что он не намерен покидать города, велел, как говорят, приготовить множество ракет и всяких воспламеняющихся веществ. Москва должна была превратиться в громадную адскую машину, ночной и внезапный взрыв которой должен был поглотить императора и его армию. Если бы даже враг избежал этой опасности, то всё же у него не осталось бы ни крова, ни ресурсов, а весь ужас этого страшного бедствия пал бы на него, так как его обвинили бы в нем, как это уже сделали в Смоленске, Дорогобуже, Вязьме и Гжатске, и тогда взрыв негодования заставил бы подняться всю Россию.
Таков был страшный план этого благородного потомка одного из самых великих завоевателей Азии. Этот план возник у него без особенных исканий, он был тщательно обдуман и приведен в исполнение безо всяких колебаний. Потом видели этого знатного русского в Париже. Это был вполне порядочный человек, хороший супруг и превосходный отец. Он был образован, и общество его доставляло удовольствие. Но, как и у многих его соотечественников, в нем соединялись современная культура и какая-то древняя отвага.
Отныне его имя принадлежит истории. Во всяком случае, он принимал наибольшее участие в этом великом жертвоприношении. Но оно было начато еще в Смоленске, и он только докончил его. Это решение, как и всё носящее такой величественный и целостный характер, великолепно. Мотивы, побудившие к нему, могли считаться достаточными и были оправданы успехом. Самоотвержение же было настолько неслыханным и необыкновенным, что историк невольно останавливается перед этим фактом, стараясь в него вникнуть, понять и поразмыслить о нем [23] !
23
Мы знаем, что граф Ростопчин писал о своей непричастности к этому делу; но прислушаемся к мнениям русских и французов, которые были свидетелями и участниками великой драмы. Все без исключения приписывают этому дворянину честь благородного решения. Некоторые склонны думать, что граф Ростопчин, который всё еще исполнен духа, обессмертившего его имя, отказывает в бессмертии великому действию лишь потому, что он, как замечательный герой, оставляет всю славу этого своему народу.
Этот человек, среди великой империи, почти уже разрушенной, один твердым взглядом смотрел в глаза надвигающейся опасности. Он ее измерял, оценивал и осмелился решить, быть может, без всякого полномочия, какая громадная часть общих и частных интересов должна быть принесена ей в жертву. Подданный государства, он решал его участь без согласия своего государя. Сам дворянин, он обрекал на разрушение дворцы всех дворян, не спрашивая на это их согласия. Покровитель, вследствие занимаемой им должности, многочисленной толпы богатых коммерсантов в одной из самых больших столиц Европы, он приносил в жертву все эти богатства, все эти учреждения и весь город. Он сам отдал в жертву пламени один из своих самых богатых и самых красивых дворцов и, гордый, спокойный и удовлетворенный, остался непоколебимым среди всех этих людей, пострадавших в своих интересах, разоренных и возмущенных.
Какой праведный и сильный мотив придал этому человеку потрясающую уверенность? Решив разрушить Москву, он думал в первую очередь не о том, чтобы уморить врага голодом, и не о том, чтобы лишить французскую армию крыши над головой. Пожар должен был сделать вражеский поход в Москву бесцельным.
В этом великом кризисе, переживаемом Россией, Ростопчин видел главным образом две опасности: одна, угрожавшая национальной гордости, — это подписание позорного мира в Москве, к которому будет принужден император, другая — скорее политическая, нежели военная. Тут он боялся обольщений врага больше, нежели его оружия, и революции боялся больше, нежели завоевания.
Не желая заключения договора, Ростопчин предвидел, что в такой многолюдной столице, как Москва, которую сами русские называют оракулом и примером для всей империи, Наполеон должен будет прибегнуть к революционному оружию, единственному, которое останется у него для окончания дела. Вот почему Ростопчин и решил воздвигнуть огненную преграду между этим великим полководцем и всеми слабостями, откуда бы они ни исходили, со стороны престола или со стороны его соотечественников, дворян или сенаторов. В особенности же нужна была эта преграда между народом-рабом и солдатами свободного и обладающего собственностью народа, между французами и массой ремесленников и купцов, образующих в Москве зачатки среднего класса, — того самого, ради которого совершилась Французская революция.