История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 4. Дионис, Логос, Судьба. Греческая религия и философия от эпохи колонизации до Александра

Мень Александр

В 395 году корабль уже несет его к берегам Греции. Он весь во власти впечатлений от виденного и слышанного, полон планов и замыслов. Он думает о незыблемом Благе, к которому должны стремиться все люди и по которому обязаны измерять свои поступки, о всеобъемлющем Единстве и вечных законах, отраженных в мире, как облака в ровной глади моря. Ему грезится идеальная страна, где все приведено в согласие с мировым божественным Порядком.

И вот наконец Пирейская гавань, покинутая Платоном четыре года назад. Он уехал растерянным и разбитым, а возвращается одушевленным готовностью начать борьбу за Сократову правду.

В городе все до боли напоминает об учителе, о беседах с ним, о его последних днях… Платон встречает

прежних знакомых, узнает городские новости. Кто теперь очередной «властитель дум» переменчивых афинян? Опять софисты? Да, снова эти ловкие краснобаи завладели всеобщим вниманием. Их не станут судить, как Сократа: они теперь уже ни на что не покушаются и готовы с легкостью отказываться от того, что защищали полчаса назад. Не ирония ли судьбы, что Сократа считали софистом? Ведь все его служение было направлено против их недостойной игры в мудрость.

Платон ставит своей задачей раскрыть людям глаза: он объявляет войну софистам. Один за другим пишет он диалоги, в которых вновь оживает Сократ и встает на защиту достоверного знания.

Что такое риторика, которую пропагандируют софисты? — спрашивает в одном диалоге Сократ. Она учит убеждать? Но убеждение требуется и в других областях знания. Постепенно выясняется, что ни о каком подлинном знании софисты и не помышляют, довольствуясь лишь словесными победами на суде или в собрании. На чем играет искусный оратор, заинтересованный в такого рода победе? На человеческих слабостях; он просто повар, приготовляющий вкусную пищу для гурманов. Его «угодничество» имеет вид науки, но на самом деле оно отдает шарлатанством. «Знать существо дела красноречию нет никакой нужды, надо только отыскать какое-то средство убеждения, чтобы казаться невеждам большим знатоком, чем истинные знатоки» [12].

Пусть риторика действительно способствует успеху, но достаточно ли этого для человека? Вспомним тиранов: не руководствуясь разумом, а опираясь на успех и силу, служили ли они доброму?

Собеседник Сократа вынужден в конце концов признать, что такие люди — рабы зла и им не только не следует завидовать, но нужно жалеть их, как потерявших человеческое достоинство.

Платон подводит читателя к мысли, что не стоит быть даже великим царем, если в своих поступках не руководствуешься принципами Добра. Добро не есть признак, но объективное божественное Начало. Поэтому поиск истины есть в одно и то же время стремление к Добру. А зло, даже если оно побеждает, остается всего лишь болезнью души, безумием.

* * *

Платон меньше всего был похож на Фалеса или Анаксагора, которые неохотно отрывались от «созерцания небес». Его влекли земные дела. Посещение чужих стран, особенно Египта, пробудило в нем страсть к социальным проектам. Платон страдал, видя жалкое нравственное состояние отечества. Язвы несовершенной политической системы заставляли его постоянно думать о том, возможно ли построить государство на основе божественной гармонии и порядка.

Философу было известно, что первыми эту мысль выдвигали пифагорейцы. В Южной Италии они еще кое-где пользовались влиянием: именно с ними решил обсудить Платон волнующий его вопрос.

В 391 году он отправился в старую спартанскую колонию Тарент, где правил пифагореец Архит. Это был замечательный человек, сочетавший в себе государственного мужа, философа, математика и писателя [13]. Знакомство с ним оказало на Платона влияние едва ли меньшее, чем встреча с Сократом.

Архит приобщил его к миру пифагорейской теософии и древней орфической мудрости. Он указал ему на математические структуры как на основы мирового целого. Но главное — Архит посвятил Платона в учение о бессмертии души и воздаянии.

Перед

Платоном открылись новые захватывающие горизонты. Ему казалось, что теперь он может ясно истолковать намеки Сократа на жизнь, продолжающуюся после смерти тела. Не о ней ли говорил учитель, покидая своих друзей? Не есть ли переменчивый мир, о котором учил Гераклит, лишь оболочка реальности? Подлинно бессмертны только истина и дух. Можно ли поверить, что дух Сократа исчез, уничтожился? Не чувствует ли сам Платон, что некая высшая сущность учителя оказалась сильнее тления?

Мысли Платона о возможности справедливого общества также как будто находили подтверждение в Таренте. Сам Архит представлялся ему воплощением сократовского идеала мудрого правителя. Пифагорейский философ боролся с ростом имущественного неравенства: по его настоянию богатые тарентцы «делили свое имущество с бедными».

Пифагорейцы в свою очередь увидели в Платоне человека, в котором они давно нуждались. Они искали вождя, способного распространить их идеи по другим городам «Великой Греции». Они рекомендуют Платону отправиться на остров Сицилию, в Сиракузы. Философ внезапно оказывается втянутым в политику. В Сиракузы он везет с собой план реформы. В основе ее лежит мысль, что общественный и экономический строй не есть нечто безразличное в нравственном отношении. Государственный порядок есть воплощение морального состояния граждан. А сами нравственные принципы коренятся в том вечном Добре, которое должно определять жизнь каждого человека. Отсюда вывод, что социальное переустройство неотделимо от внутреннего преобразования людей. Это была глубокая идея, верность которой трудно оспаривать. Как бы впоследствии ни пытались ее затушевать, она может служить надежным ориентиром сократовской философии. Если отрицать объективное значение справедливости, то непонятно, например, почему плохо неравенство и угнетение. Ведь, горькие для одних, они вполне устраивают других. Поэтому отказ от единой правды обычно приводит лишь к смене форм несправедливости.

Тезис о тесной связи социального порядка с этическими ценностями Платон развивал в своей книге «Государство», которую писал много лет. В первой ее части, созданной в период знакомства с Архитом, философ доказывал, что справедливость противоположна «праву сильного». Справедливый человек стремится послужить благу других людей не меньше, чем своему собственному. Само общество складывается не случайно, а потому, что люди нуждаются друг в друге. Труд есть нечто, связующее людей. Землепашец необходим строителю, ремесленник — им обоим, а все нуждаются в справедливом и мудром правителе или правителях.

Поскольку основы справедливости нужно искать в мире духовном, то для управления городом более всего подходит человек, приобщенный к истинной мудрости. Это было развитием мысли Сократа о том, что власть должна быть отдана «искуснейшим». Но Платону мало, чтобы государственные мужи были людьми высокого умственного и образовательного ценза. Он выдвигает утопический и довольно сомнительный план, согласно которому «философам» отдается безраздельная власть в государстве.

Пример Архита казался Платону доказательством верности этого принципа. «Пока в государствах, — говорил он, — не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино — государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди — а их много, — которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор… государствам не избавиться от зол» [14]. Иными словами, Платон хотел превратить философию и науку (ибо тогда они были едины) в главенствующую политическую силу. Это чем-то напоминает современную теорию «технократии».