История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
Шрифт:
Станкевича и кружок Герцена. Первый стал с энтузиазмом изучать
немецкую идеалистическую философию – Шеллинга, Фихте и Гегеля.
Кружок Герцена сосредоточился на политических и социальных
вопросах – и первым ввел в оборот доктрины идеалистического
социализма Сен-Симона и Фурье.
Московский университет стал тиглем, где все классы
сплавлялись в неклассовую интеллигенцию. Разночинцы становились
все более и более важным элементом в этой смеси, и,
и другие были крупными землевладельцами, основным лидером
западников был Белинский, плебей, с обостренной плебейской
гордостью.
Несмотря на все возрастающий плебейский элемент, московские
кружки сохраняли полуаристократический характер и поддерживали
тесные связи с мыслящей частью московского общества.
Дебаты по философским, историческим и литературным
вопросам – главная и прославленная достопримечательность
мыслящей Москвы конца тридцатых-сороковых годов – происходили
в салонах Елагиных, Свербеевых, Хомяковых, у Чаадаева, у
Каролины Павловой. В этих салонах выковалась новая русская
культура, очень отличавшаяся от ломоносовской, карамзинской и
пушкинской. Несмотря на то, что многие выдающиеся мыслители
тридцатых и сороковых годов не оставили в литературе заметного
следа – частично по причине жестокой цензуры, частично по причине
глубоко въевшегося аристократического дилетантизма, – стало
традицией включать, или хоть упоминать, имена основных
представителей мыслящей Москвы в каждой истории литературы.
Старшим из них был Петр Яковлевич Чаадаев (1794–1856), в
молодости гвардеец, гусар, либерал и друг Пушкина. В двадцатые
годы он предался мистическому христианству с сильным креном в
сторону Рима. Около 1830 г. он, по просьбе одного из друзей,
написал свои Философические письма(на французском языке) – о
смысле истории. В них содержалась беспощадная критика русской
истории с римско-католической точки зрения. Поначалу они не
предназначались для печати, но в конце концов Чаадаева уговорили
напечатать их в надеждинском Телескопе. Первое письмо появилось
там в 1836 г. Оно благополучно прошло через цензуру, но при
появлении в печати произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Телескоп
был запрещен, а Чаадаев официально объявлен
сумасшедшим и помещен под врачебное наблюдение. После этого
Чаадаев продолжал жить в Москве, окруженный ореолом
мученичества и отваги в глазах молодых западников, видевших в нем
вождя и патриарха, несмотря на его католичество. Эта
глаза фигура с высоким лысым лбом служила главным украшением
салонов, где Чаадаев продолжал до самого конца вести словесную
войну с националистами. Его писания, хотя и незначительные по
объему, обеспечили ему видное место в истории русской мысли, ибо,
что бы мы ни думали об его выводах, он определил некоторые из
важнейших проблем русской истории и русской цивилизации с
поразительной широтой исторического охвата и безграничной
смелостью.
Самым замечательным из московских журналистов был Михаил
Петрович Погодин (1800–1875). Сын крепостного, добившегося всего
своими руками, Погодин учился в Московском университете вместе с
будущими любомудрами и подружился с ними. Он стал профессором
русской истории и благодаря неустанным разысканиям собрал
исключительно ценную коллекцию древнерусских документов.
Будучи в силу своего происхождения более деловым человеком, чем
его аристократические друзья, он стал их издателем и редактором их
журналов, из которых важнейшим был Москвитянин(1841–1856).
Как личность Погодин гораздо интереснее, чем как писатель.
В сущности, он один из самых любопытных и сложных характеров
современной русской истории, соединяющий в себе самые
противоречивые черты: патологическую скупость и бескорыстную
любовь к древней Руси; высокую культуру и склад ума
провинциального купца; природную трусость и способность к
гражданскому мужеству, как в истории с запиской, которую он во
время Крымской войны адресовал Николаю I и в которой он открыто
критиковал все его царствование. Всем знавшим его он внушал более
или менее сильное отвращение; и все-таки была в нем такая
значительность и внутренняя сила, что гениальный и сумасбродный
Аполлон Григорьев взирал на него снизу вверх и считал его своим
единственным учителем и руководителем.
Литературная биография Погодина чрезвычайно интересна.
В течение пятидесяти лет он был центром литературной Москвы, и
его биография (в двадцати четырех томах!), написанная Барсуковым,
фактически представляет собой историю русской литературной
жизни с 1825 по 1875 гг. Но литературные труды Погодина не займут
нас надолго. Как историк он был великий собиратель древностей и
Quellen-forscher(источниковед), но был лишен конструктивного
гения. Как публицисту ему очень мешало отсутствие искренности и