История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
Шрифт:
хотя главные социалисты в романе изображены почти святыми. В следующем
своем романе, На ножах(1870–1871), Лесков пошел в изображении нигилистов
значительно дальше: они представлены как кучка мерзавцев и подлецов.
«Политические» романы – не лучшее из созданного Лесковым и не они создали
ему нынешнюю славу, слава эта основана на его рассказах. Но именно они
сделали Лескова жупелом всей радикальной литературы и лишили самых
влиятельных
объективности. Единственным, кто приветствовал, ценил и ободрял Лескова,
был знаменитый славянофильский критик Аполлон Григорьев, человек
гениальный, хотя и сумасбродный. Но в 1864 году Григорьев умер, и всей своей
позднейшей популярностью Лесков обязан только никем не направляемому
хорошему вкусу публики.
23
Популярность началась после публикации «хроники» Соборянев 1872 г. и
ряда рассказов, в основном из жизни духовенства, которые последовали за
хроникой и печатались до самого конца 70-х гг. В них Лесков является
защитником консервативных и православных идеалов, что привлекло к нему
благосклонное внимание высокопоставленных особ, в том числе супруги
Александра II, императрицы Марии Александровны. Благодаря вниманию
императрицы Лесков получил место в комитете министерства просвещения,
практически синекуру. В конце 70-х гг. он присоединился к кампании защиты
православия против пиетистской пропаганды лорда Рэдстока. Однако Лесков
никогда не был последовательным консерватором, и даже его поддержка
православия против протестантизма опиралась, как на главный аргумент, на
демократическое смирение, которым оно отличается от аристократического
индивидуализма «великосветского раскола», как он называл рэдстоковскую
секту. Его отношение к церковным учреждениям никогда не было до конца
покорным, и его христианство постепенно становилось все менее
традиционным и все более критическим. Рассказы из жизни духовенства,
написанные в начале 80-х гг., были в значительной степени сатирическими, и
из-за одного такого рассказа он потерял свое место в комитете. Лесков все
больше и больше подпадал под влияние Толстого и к концу жизни стал истовым
толстовцем. Измена консервативным принципам снова толкнула его к левому
крылу журнализма, и в последние годы он сотрудничал в основном в журналах
умеренно-радикального направления. Однако те, кто диктовал литературные
мнения, о Лескове не высказывались и относились к нему весьма холодно.
Когда в 1895 г. он умер, у него было множество читателей по всей России, но
мало друзей в литературных кругах. Говорят, незадолго
«Теперь меня читают за красоту моих выдумок, но через пятьдесят лет красота
поблекнет, и мои книжки будут читать только ради идей, которые там
содержатся». Это было удивительно дурное пророчество. Теперь, более чем
когда-либо, Лескова читают из-за несравненной формы, из-за стиля и манеры
рассказа – меньше всего из-за его идей. В сущности, немногие из его
поклонников понимают, какие у него были идеи. Не потому, что эти идеи
непонятны или так уж тщательно спрятаны, но просто потому, что внимание
поглощено совсем другим.
Самое поразительное и оригинальное у Лескова – это русский язык. Его
современники писали и старались писать ровным и гладким языком, избегая
слишком ярких или сомнительных оборотов. Лесков же жадно хватал каждое
неожиданное или живописное идиоматическое выражение. Все формы
профессионального или классового языка, всевозможные жаргонные словечки –
все это можно встретить на его страницах. Но особенно любил он комические
эффекты просторечного церковнославянского и каламбуры «народной
этимологии». Все это, конечно, непереводимо. Он, как и О. Генри, позволял
себе в этом отношении большие вольности и изобрел множество удачных и
неожиданных деформаций привычного смысла или привычного звучания.
Другая отличительная черта Лескова: он, как никто другой из современников,
владел даром рассказа. Как рассказчик он, пожалуй, занимает в современной
литературе первое место. Его рассказы – просто анекдоты, рассказанные с
колоссальным смаком и мастерством; даже в своих больших вещах он любит,
характеризуя своих персонажей, рассказать о них несколько анекдотов. Это
было противоположно традициям «серьезной» русской литературы и критики
стали считать его просто гаером. Самые оригинальные рассказы Лескова так
набиты всевозможными случаями и приключениями, что критикам, для которых
главное были идеи и тенденции, это казалось смешным и нелепым. Слишком
24
очевидно было, что Лесков просто наслаждается всеми этими эпизодами, как и
звуками и гротескными обличьями знакомых слов. Как ни старался он быть
моралистом и проповедником, он не мог пренебречь случаем рассказать
анекдот или скаламбурить. Толстой любил рассказы Лескова и наслаждался его
словесной эквилибристикой, но пенял ему на перенасыщенность его стиля. По
мнению Толстого, главным недостатком Лескова было то, что он не умел
удержать свой талант в рамках и «перегружал свой воз добром». Этот вкус к