История русской литературы XIX века. В 3 ч. Ч. 1 (1795—1830)
Шрифт:
Крылов сочинил «басню в басне», когда мораль представляет собой не афористически краткий и энергичный вывод, а пространный рассказ, в котором дается разрешение философского спора — нужны или не нужны науки, нужны или не нужны ученые в государстве:
Однажды «древний царь» впал в «страшное сомненье»: Не более ль вреда, чем пользы, от наук?
Этот вопрос намекал на известное сочинение французского просветителя Руссо, который на предложение Дижонской академии сочинил трактат, отрицательно оценивавший влияние искусств и наук на нравы. Царь в басне не знает, как ему поступить:
То есть, ученым вон из царства убираться,
Или по-прежнему в том царстве оставаться?
Он решил собрать совет. Одни говорили, что «неученье тьма», а наука «к счастию ведет людей».
Другие утверждали,
Что люди от наук лишь только хуже стали...
Здесь опять отражены споры среди просветителей. «Другие» у Крылова явно повторяют мнение Руссо. Сторонники же науки придерживаются
В басне утверждается, что само просвещение — благо, и тот, кто не ищет истины, обедняет себя и обрекает на невежество и духовную нищету. Другая крайность — дерзкие умы, которые противопоставляют свою гордыню реальному положению вещей и действуют по личному произволу. Иначе говоря, своеволие человеческой мысли искажает понятие о просвещении, науке и оборачивается «безумием», гибельным для самого гордеца и для других людей. Басня направлена против «дерзких умов», ввергающих человечество в пучину насилия, бедствий и зла. Нет сомнения, что Крылов держал а памяти послереволюционную историю Франции. Но басня Крылова заключает в себе и более широкий смысл: она осуждает всякий «дерзкий ум», не считающийся с реальностью. Крылов прав, когда он порицает умозрительные теории. Он прав и в том случае, когда некий «дерзкий ум» навязывает свою волю народам, презирая их. Крылов убежден, что любое насилие становится в конечном итоге злом. Отсюда было недалеко до того, чтобы всякую теорию, зовущую к новым, более совершенным общественным отношениям, объявить ложной и абстрактной. К чести Крылова, он такого шага не сделал. Он снял просвещение с недосягаемого пьедестала, на который его поставили блестящие мыслители XVIII в., и установил над ними контроль повседневной жизни, позволивший защитить полезную науку от бесполезных умствований.
В итоге своих размышлений Крылов отверг «головные» теории и увлекающиеся ими «дерзкие» умы. Тем самым он держится эволюционных взглядов на историю. Но это только одна сторона медали.
Н.И. Гнедич оставил в записной книжке любопытную запись: «Есть люди (и таков мой почтенный сосед), которые, не имея понятия о лучшем состоянии общества или правительства, с гордостью утверждают, что иначе и быть не может. Они согласны в том, убеждаясь очевидностями, что существующий порядок соединен с большим злом, но утешают себя мыслию, что другой порядок невозможен...» 63 Под «почтенным соседом» Гнедич, скорее всего, подразумевал Крылова. Судя по записи, между Гнедичем и Крыловым не однажды заходили разговоры о «существующем порядке». Крылов, следует из слов Гнедича, соглашался, что пребывающий в России режим «соединен с большим злом». Иначе говоря, он относился к нему весьма критически, не принимая социальных и нравственных язв. Гнедич был, возможно, не совсем точен, утверждая, будто у Крылова нет «понятия о лучшем состоянии общества или правительства». Такое понятие у Крылова, несомненно, было, потому что иначе исчез бы желаемый идеал, на котором Крылов основывал свой смех. Но слова «не имея понятия о лучшем состоянии общества и правительства» могут значить и другое: в точности неизвестно, каково это «лучшее состояние общества и правительства», т. е. нельзя пускаться в плавание, не зная, чего именно хочешь достичь и не сообразуясь с подстерегающими опасностями. Благие пожелания могут обернуться еще худшей бедой.
Слова «другой порядок невозможен», по-видимому, надо понимать в том смысле, что сложившееся социальное устройство — закономерный результат исторического развития и что насильственное изменение социально-общественных условий — бесплодная иллюзия, чреватая еще большим злом.
В басне «Водолазы» Крылов явно склоняется к «средней» точке зрения:
Другой,
Трудов ни мало не жалея,
И выбирать умея Себе по силе глубину,
Богатых жемчугов нырял искать по дну,
И жил, всечасно богатея.
Она спрятана между двумя «крайностями» — «ленью» и «безумством». Один из братьев не напрягает усилий, другой дерзко бросает вызов стихии, превышающей его личные способности. Следовательно, для Крылова могущество людей в мире отнюдь не безгранично. Человек должен соразмерять свои силы, если хочет благосклонности природы и желает без ущерба для себя пользоваться ее дарами. Также обстоит дело и с социальным порядком. Покорно доверяться течению
В басне «Пруд и Река» Пруд хвастается своим нетрудовым беззаботным житьем.
...я в илистых и мягких берегах,
Как барыня в пуховиках,
Лежу и в неге и в покое...
Он нарисован Крыловым беспечным философом, с презрением созерцающим «суету мирскую». В басне осуждаются даровитые люди, которые, по словам Гоголя, дали «задремать своим способностям». Но басня имеет и более обобщенный смысл: Пруд лишен движения, Река не прекращает течения. Следовательно, закон жизни, по Крылову, состоит не в рутине, а в постоянной, неостановимой деятельности, притом приносящей пользу обществу.
В басне «Камень и Червяк» изображен Камень, скрывающий под скромностью вековую лень. Он обижается на дождик, который прошумел «часа два-три», но который все встретили с радостью. Камень недоволен.
Под видом Камня выведена знатная особа, занимающая высокую должность, но негодная к плодотворному и энергичному ее исполнению. Она кичится положением, длительным сроком службы и, ссылаясь на внешние обстоятельства, оставляет в стороне существо дела. Но как бы то ни было, в неподвижно лежащем Камне нет никакого «проку», тогда как «дождик» принес пользу. Крылов высмеивает бездеятельность, лень, апатию, неспособность к труду, подменяемые разговорами о мнимых заслугах. С его точки зрения, жизнь — это не застой, а движение. Не случайно одно из самых употребительных понятий в баснях Крылова — дело. Всем хороши незадачливые Музыканты — «в рот хмельного не берут», «с прекрасным поведеньем», но петь не умеют. Знаменит и Механики мудрец («Ларчик»), а открыть ларчик, как ни старался, не мог. Посрамлена Щука, взявшаяся ловить мышей («Щука и Кот»), высмеяны участники квартета, не могут добиться согласия Лебедь, Щука и Рак, «без умолку» трещит о своих делах Бочка («Две Бочки»), а пользы от нее нет. Крылов разнообразно изображает пустопорожнюю деятельность, всевозможные увертки своих персонажей от подлинного дела и неспособность к нему или неумение. Мерилом деятельности персонажей в баснях становится реальное дело. Так выясняется другая крайность, которую Крылов отрицает, — застой, рутина, лень. На одном полюсе оказываются «дерзкие безумцы», «мнимые мудрецы», ложные философы, которые наносят вред своим нежизненным суемудрием, а с другой — неподвижные, закосневшие Камни и покрытые тиной Пруды. Отсюда — позиция Крылова, заключающаяся в постепенном изменении и совершенствовании жизнью. Он понимает, что течение истории неостановимо, что жизнь не может застыть на месте, что, наконец, двигателем жизни является «дело», настойчивый, упорный труд. В основе исторического развития лежит совокупная деятельность людей, великих и малых, всего народа. Эта деятельность осуществляется не ради «головных» теорий, часто несбыточных или даже гибельных, а во имя самой жизни.
Крылов пришел к выводу, что рационально, посредством разума, понять историю нельзя, ибо неизвестно, какой смысл заключен в совокупной деятельности людей и какую цель она преследует, а также почему совершается именно таким, а не иным путем.
В басне «Крестьянин и Лошадь» молодая Лошадь возмущается поведением Крестьянина и ворчит, зачем, безумный, он изрыл целое поле и попусту бросал в него овес. Но, засеяв поле и собрав урожай, Крестьянин накормил ту же Лошадь. Мораль басни гласит:
Не так ли дерзко человек
О воле судит Провиденья.
В безумной слепоте своей.
Не ведая его ни цели, ни путей?
Если, однако, человек лишен возможности, как думал Крылов, отыскать Разум истории, ее смысл, то ничто не мешает ему оценить создающиеся в результате деятельности людей социальные отношения и саму эту деятельность с точки зрения ее нравственных итогов. Отсюда следует, что русская государственность («порядок») — явление исторически закономерное. Поэтому переданное Гнедичем выражение Крылова «другой порядок невозможен» надо понимать не только как отрицание насильственных, революционных перемен, но и в качестве исторически возникшей необходимости, с которой нельзя не считаться. Русское государство возникло не вследствие того, что народ был непросвещен и дал себя обвести, и не потому, что история преследовала какую-то неразумную цель или хитрые лукавцы сознательно направили ход жизни в сторону зла. Крылов отводит эти причины и сосредоточивается на нравственных следствиях закономерно сложившегося несправедливого социального строя.