История русской риторики. Хрестоматия

Аннушкин Владимир Иванович

Не забудем, что основанием всякого рода красноречия служит основательность мысли. Несмотря на то, что Демосфен говорил толпе афинских граждан, речи его построены на строгих умствованиях. Он почитал необходимым убеждение ума слушателей, чтобы после преклонить волю и располагать всеми качествами душевными. В этом заключалась сила и могущество речей его для слушателей; в этом тайна и удивление, какое они доселе возбуждают в читателях. Вот образцы, которыми должны бы руководствоваться ораторы, а не следовать тщеславным декламаторам, унижающим красноречие. Кто готовится к речам советовательным, тот должен прежде всего овладеть предметом, о котором намерен говорить, приобресть все относящиеся к этому предмету сведения, убедительность доказательств – это главное основание речи. От такого приготовления речь становится сильною и мужественною; украшения явятся сами собою, и они не должны озабочивать оратора: «cura sit verborum, sollicitudo rerum» – о словах надобно стараться, о мыслях заботиться. Изучающие искусство красноречия

должны помнить эти слова Квинтилиана.

Но может ли слово того быть могущественно, кто сам не убежден, в чем хочет убедить других? Истинный оратор никогда не будет основываться на таких доказательствах или мнениях, справедливостью которых сам не проникнут. Никто не бывает красноречивым, говоря противно мыслям своим, выражая не собственные свои чувствования. Одна только речь откровенная, один язык сердца нас убеждают. Высокое красноречие должно быть словом страсти или чувства самого живого. В них источники убеждения; они сообщают гению человека силу, которой не имеет он во всякое другое время. Напротив, сколь затруднительно положение оратора, когда он не чувствует того, что выражается словами, когда он высказывает чувства, которых не имеет.

Занимающиеся красноречием для приобретения навыка говорить, при рассматривании какого-либо предмета, иногда с намерением поддерживают сторону менее основательную; они испытывают силы свои в преодолении трудностей. Но подобное упражнение не послужит к усовершенствованию оратора; можно даже опасаться, что оно приучит к пустым и ничтожным противоречиям. Это еще допускается в обществе, где не говорится ни о каком важном предмете и где обращают внимание на блестящий разговор. Гораздо лучше защищать мнение, в котором мы сами убеждены, и для доказательства справедливости его употреблять доводы истинные, которыми мы сами проникнуты. Таким только способом можно привыкнуть к размышлению основательному, к сильному и пламенному изложению мыслей. Там, где рассуждают о делах государственных, навык говорить не по убеждению может подать невыгодное понятие о характере; иногда игра ума покажет совершенное его отсутствие.

Предмет речей совещательных редко позволяет оратору заранее изготовлять их со всею подробностию; большею частию доказательства должны родиться во время состязаний. Невозможно предугадать направление стороны противной, и тот, кто надеется на речь, прежде обдуманную, нередко отвлекается от избранных им положений. Главные мысли часто изменяются, а вместе с тем уничтожаются и доводы. Не без основания все предубеждены против обыкновения приносить в совещательные собрания наперед заготовленные речи. Они бывают полезны при наличии прения, потому что оратор вправе избирать и ограничивать свой предмет. Но по мере усиления прений и опровержений с противной стороны подобные речи теряют силу, обращаются в декламацию, имеющую целию блистать внешними красотами, а не сущностью дела; и могут ли они убеждать наравне с речами, изливающимися прямо из уст оратора, хотя и несовершенно обработанными?

Из этого, однако, не следует, что не нужно обдумывать предмет и приготовлять то, о чем надобно говорить перед собранием. Напротив, кто пренебрегает этою предосторожностью или полагается на свою готовность, тот непременно привыкает говорить слабо и не в порядке. Размышление или приготовление полезно, когда объемлет целый предмет, а не какую-либо часть предмета. Что касается до основания самого предмета, то надобно совершенно им овладеть и знать все, что к нему относится. Излишняя заботливость о словах и выражениях придает речи изысканность и искусственность. Оратор, неуверенный в присутствии духа, еще не повелевающий своим словом, что приобретается одним только навыком, пусть выучивает наизусть всю речь, которую произнести желает. С большею уверенностью в слове он придет в состояние говорить без приготовления. Тогда пусть письменно изготовляет вступление, чтобы начинать без замешательства; для остального исследования может довольствоваться главными положениями, на которых намерен останавливаться, не заботясь о словах – они родятся в пылу произношения. Такие указания, содержащие все основание речи в малом объеме, полезны для начинающих и в том отношении, что приучают к точности, которую оратор скоро утрачивает, будучи обязан говорить часто; они заставляют внимательнее рассматривать предмет и располагать мысли методически, в строгом порядке.

Во всех родах совещательного красноречия всего важнее ясный метод, соответствующий предмету. Под методом мы не разумеем правильных подразделений, как то бывает в проповеди: в совещательном собрании излишняя дробность разделения тягостна для слушающих, разве только в том случае, когда оратор пользуется особенною доверенностью или когда предмет, по своей важности, этого требует. Одно исчисление главных и подчиненных предложений пугает слушателей, предвещая длинную речь. Притом главное разделение не должно быть обнаружено, но ему необходимо следовать в развитии речи. Оратору нужно наперед распределить свои мысли и усвоить их прежде произношения; это вспомоществование памяти дает возможность говорить последовательно и без замешательства, которого не избегнет тот, кто не составил себе никакого начертания. Порядок необходим и в отношении к самым слушателям, если только хотим произвести на них желаемое впечатление. Он придает словам нашим силу и ясность, способствует

нам следить ход речи и вполне обнимать доказательства оратора. Самое изящество речи требует порядка в ней, как и во всяком художественном произведении; без него оратор не достигает цели своей, и часто самое блистательное красноречие нимало не убеждает.<… >

Что касается до слога, то он должен быть обилен и естествен; здесь изысканность неуместна – она препятствует убеждению. Этому роду красноречия приличествует слог сильный и мужественный, украшенный язык – все это производит поразительные впечатления. В метафорах блестящих, одушевленных, изобразительных слушатели оставляют без внимания некоторые неправильности, заметные в других сочинениях. В быстром разговоре блеск украшений поражает нас – тут не замечается и самая неточность.

Прилична ли совещательному красноречию более сжатость или обилие? В этом трудно определить границы. Обыкновенно предпочитают развитие предмета обильное. Но крайность и тут опасна: оратор часто теряет более в силе речи, нежели сколько выигрывает в ясности. Без сомнения, обращаясь к собранию, не говорят отрывистыми предложениями и краткими изречениями; необходимо развивать свои мысли, чтобы передать их другим. Часто это намерение употребляют во зло. Не забудем, что как бы приятно мы не передавали другим мысли свои, внимание слушателей утомляется, а как скоро слушатели почувствовали утомление, тогда бессильно красноречие. Речь слабая и многословная не может нравиться: лучше недосказать, нежели говорить слишком много; лучше мысль свою показать с одной какой-либо стороны в самом ярком свете и при этом оставить слушателей, нежели представить ее во всех возможных видах, обилием слов утомить внимание слушателей и оставить их тогда, как они уже пресыщены и утомлены. Произношению пред собранием людей различного звания и различных характеров речь твердая и смелая наиболее приличествует. Надменность и самонадеянность отвращают от себя; не должно подавать даже мысли о подобных чувствованиях. Но убеждение имеет свой особенный тон, свойственный человеку самому скромному, уверенному в излагаемом деле: это более всего действует на убеждение других. Напротив, кто произносит слабо и с сомнением, обнаруживая, что и сам не вполне убежден в своем мнении, тот в состоянии ли передать его другим?

Вот условия изящества совещательного красноречия, основанные на началах психологических и наблюдениями над произведениями ораторов. Цель этого рода ораторской деятельности – убеждение, рождающееся от познания истины. Доказательства и развитие дела служат здесь основанием. Надобно быть проникнуту справедливостью мнения своего, выражать истинные чувствования, а не притворные. Философский элемент речи, или рассуждение, должно основываться на деле, а не на словах. Порядок и ясное расположение необходимы. Выражение требуется сильное и одушевленное, однако среди самого пламени речи не надобно забывать приличий в отношении к слушателям. Слог пусть будет лучше свободный и легкий, сильный и изобразительный, нежели слишком обильный; в произношении нужна твердость и определительность. Наконец, оратор должен помнить, что впечатление, производимое речью щеголеватою и искусственною, кратковременно; напротив, действие ума точного и основательного сильно продолжительно.<… >

Вопросы и задания

1. Что такое словесность как наука? Как понимает И. И. Давыдов разницу между наукой и искусством?

2. Философия словесности состоит из теории языка, изящной речи и слога. Что является предметом каждой науки?

3. Как понимаются И. И. Давыдовым поэзия и красноречие?

4. Что требуется, по мысли автора, для «преуспеяния» в искусстве красноречия?

5. Как объясняет И. И. Давыдов терминслово(см. чтение второе)?

6. Какие советы дает И. И. Давыдов к построению убедительной речи? Можно ли после этих советов предполагать, что он был «напыщенным» человеком?

7. Как И. И. Давыдов рекомендует готовить ораторскую речь? Каким должен бытьслогоратора?

В. Т. Плаксин

Учебный курс словесности (1843–1844)

Василий Тимофеевич Плаксин (1795–1869) – преподаватель и теоретик, писатель. Сын сельского священника, окончил Рязанскую духовную семинарию в 1816 г., затем поступил в Главный педагогический институт в Санкт-Петербурге (1819 г.), откуда в 1822 г. был уволен «по неблагонадежности к учительскому званию». На следующий год Плаксин был принят в Департамент народного просвещения канцеляристом. Начав педагогическую деятельность в 1827 г. в Морском кадетском корпусе по приглашению И. Ф. Крузенштерна, Плаксин продолжал оставаться преподавателем русской словесности более 40 лет. Он «получил лекции» русской словесности и истории русской литературы в Артиллерийском училище (1828–1847), во 2-м Кадетском корпусе (1829–1832), в Технологическом институте (1829–1838), в Академии художеств (1830–1839), в Школе гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров (1830–1839, 1855–1860), в 1-м Кадетском корпусе (1835–1864 – «наставник-наблюдатель русской словесности») и в разных пансионах и частных домах.