История руссов. Славяне или норманны?
Шрифт:
Здесь интересно будет коснуться взаимоотношений между южнорусскими и новгородскими летописями. Взаимоотношение вскрывается планом изложения в южнорусской летописи.
Летопись начинает от Сотворения мира, т. е. исходит от общего к частному: сначала земля делится на три «жребия» между сыновьями Ноя, причем славянская группа народов попадает в «Афетов жребий». Потом человечество распадается на 72 «языка», один из них славянский.
Далее, в разных списках идет маловразумительная фраза, читаемая во всех списках по-разному:
«От сих же 70 и дву языку бысть язык Словенеск от племени же Афетова, нарицаемии Норци, иже суть Словене» (Ипатьевский
Д. С. Лихачев дает к этому отрывку следующий комментарий: «Нарци, или Норики — жители Норика, древней провинции Римской империи по течению Дуная. В VI веке здесь уже жили славяне. Поэтому, очевидно, а может быть и вследствие какого-либо предания, норики и были отождествлены на Руси со славянами».
В одном из очерков мы уже указывали, что искать исторических сведений, относящихся к VI веку, в русской летописи нет решительно оснований, даже события 2-й половины IX века русская летопись вынуждена была заимствовать из греческих источников. Далее, никакой логической связи между голым названием нориков и славянами нет. Если русский летописец знал что-то о нориках, то не одно их имя, а что-то с ними связанное, но об этом ни слова.
Дело объясняется, по-видимому, проще: «норци», «нарци», «нииорици» — это испорченное «новгородци», они-то и назывались всегда «словенами»; в одних случаях, где слово кратко, оно, вероятно, утратило знак сокращения — «титло», столь частый в церковно-славянском языке; там, где слово длинно (вроде нелепого «нииорици»), очевидно, протограф был испорчен, и переписчики читали слово на разные лады, а догадаться, что речь идет о новгородцах, не могли.
Таким образом, летопись, идя от общего к частному, доходит в делении земли не до нориков (ни к селу ни к городу!), а до новгородцев, ибо рукопись, надо полагать, была новгородской и составитель ее доводил дробление «земли» до своих читателей, указывая им их место в истории.
Что составители или переписчики летописей интересовались своим прошлым, видно из Псковской 1-й летописи: «а о Плескове граде от летописания не обретается воспомянуто… только уведохом, яко был уже в то время. как наехали Рюрик братьею из Варяг в Словене княжити, понеже поведает, яко Игорь Рюрикович поят себе жену Олгу от Плескова».
Сравнивая новгородские летописи с южными, нельзя не заметить, что первые в начальной своей части (да и вообще) являются большей частью только сокращенными копиями вторых в отношении южнорусских событий (в Новгороде не очень-то интересовались югом, в особенности марьяжными делами).
Очевидно, новгородские летописи, которыми мы располагаем, базировались на южнорусском первотексте, однако стройный план введения в летопись, построенный от Сотворения мира с указанием места новгородцев среди других народов мира, показывает, что составитель летописи был новгородцем. Это видно и из проскальзывающего там и сям недовольства «Русью», и из того, что новгородские летописи в начальной своей части дают подробности, значительно уклоняющиеся от других летописей, наконец, из существования апокрифической Иоакимовской (опять-таки новгородской летописи), сообщающей сведения о Новгороде, совершенно отсутствующие в других летописях.
Надо думать, что протограф русской летописи был новгородским. Южнорусский свод использовал не его, а испорченную или нечетко написанную его копию — отсюда и пошли странствовать по всем спискам «норди».
Составители же новгородских летописей, дошедших до нас, не имели под руками новгородского протографа, а использовали его только через посредство южнорусского свода с добавлением кое-чего, вероятно, просто по памяти. Этот вопрос заслуживает, конечно, специального исследования.
Вернемся, однако, к нашему отрывку. Мы выяснили, что отрывок, который считался Шлёцером неопровержимым доказательством норманской теории, вовсе этого не доказывает, он говорит только, что варяги стали называть новгородцев не «словенами», а «Русью». Называли они их так очень давно, но когда варяги делали это, сидя дома, то новгородцев это не касалось, когда же это случилось на Новгородской земле, это задело летописца-новгородца, и он отметил это в летописи.
Итак, одно из основных доказательств норманской теории является несостоятельным. Означает ли это, что норманская теория нами опровергнута? Конечно, нет! Опровергнуто только одно доказательство.
Здесь уместно будет сказать несколько слов о положении проблемы о происхождении Руси. В настоящее время все самые солидные советские работы, например, «История культуры Древней Руси» и другие, единогласно признают норманскую теорию «ненаучной» и даже «антинаучной». Многие считают, что, вообще, призвание варягов — это сплошная выдумка и только. Разбирать этот вопрос считается в России, по-видимому, признаком дурного тона, — вопрос уже давно решен (очевидно, в ЦК партии).
Признавая норманскую теорию крайне сомнительной, мы не можем не отметить, что ее «антинаучность» еще никем не доказана. В советской исторической литературе есть немало работ, заключающих в себе чрезвычайно солидные аргументы против норманской теории, но нет ни одной работы суммарного характера, где вопрос этот был бы подвергнут основательному и объективному пересмотру, работы, в которой на каждое утверждение норманистов последовало бы солидное возражение.
Для нас, живущих в государствах со свободным научным мнением, не является еще доказательством «антинаучности» норманской теории то, что против нее в ЦК коммунистической партии.
Истинность науки определяется прежде всего свободой от политического давления. Режимы приходят и уходят, а наука остается. Джордано Бруно можно было сжечь со всеми его творениями, но идей его уничтожить невозможно, ибо они содержат истину.
Правда, и наука, это долгий и сложный путь ошибок по дороге к истине, но истину выясняют не политические деятели, а ученые. Даже если в каком-то отдельном случае ученые ошибаются, то ошибку в науке нельзя исправить постановлением ЦК партии, а только внутренним ростом науки.
Таким образом, сторонники норманской теории находятся только по сю сторону «железной завесы», если они имеются и по ту сторону, то они предпочитают молчать.
Здешние историки-норманисты — это прежде всего историки стиля «модерн», т. е. начала нынешнего столетия; они о славянстве «руси» привыкли говорить с оттенком пренебрежения: это, мол, устаревшая теория славянофилов!
Прежде всего, «славянофильство» — это не какая-то блажь, а имеет глубокие корни. Вот отрывок из Воскресенской летописи: «…и пришедше словене с Дуная и седше у езера Ладожського, и оттоле прииде и седоша около озера Илменя, и прозвашася иным именем, и нарекошася русь рекы ради Руссы, иже впадоша во езеро Илмень».