История с продолжением

Белецкая Екатерина

– Нет, – Пятый посмотрел на Лену, которая стояла у окна, положив ладони на холодное стекло, и беззвучно плакала, – про то, стоит ли мне жить, или нет, мы уже говорили. И решили, что не стоит. И хватит об этом.

Лена выбежала вон из комнаты, Валентина поспешила за ней, утешать. Из кухни раздавались приглушенные рыдания и голос Валентины: “Ленок… ну, зайка… ну не надо… возьми себя в руки… ты же ему этим не поможешь…”.

– Пятый, не стоит при них об этом говорить, хорошо? – на лице Гаяровского проступило тяжелое, подавленное выражение. – Они так стараются тебе помочь, вытащить тебя. Не заставляй Лену плакать, а Валю – злиться. Они тебя любят. Будь я на твоём месте, я бы только ради них выжил.

– Я

не могу, – с отчаянием сказал Пятый. – Понимаете? – голос его дрогнул. – Столько лет… столько смертей… Вадим Алексеевич, я вас умоляю… помогите мне уйти! Или, хотя бы, не препятствуйте… Я обещаю, больше я не буду пробовать столь радикальных методов. Ей Богу, не буду, – Пятый облизал пересохшие губы. – Но я прошу только одно… чуть меньше… боли… пожалуйста…

Гаяровский сел рядом с ним на кровать.

– Хорошо, – он медленно кивнул, – я помогу тебе. Конечно, грех на душу я не возьму, но от боли сходить с ума ты больше не будешь. Давай договоримся: я обеспечу тебе лекарство… до конца, а ты, в свою очередь, больше не станешь делать попыток совершить суицид и… уйдёшь…

– …как человек, а не как малодушная сволочь, – прошептал Пятый. – По рукам. Именно об этом я вас и просил… хорошо, что вы меня… поняли… хоть кто-то меня понял… слава Богу…

– Не надо столь драматизировать, – попросил Гаяровский, – всё может ещё сто раз измениться, смею тебя заверить. Бывало, что и после худших травм люди вставали на ноги…

– Ко мне это не относится по очень простой причине: я этого не хочу. Чтобы жить, надо иметь… какой-то стимул… а у меня его нет. Человек может жить литературой, музыкой, искусством, любовью, ненавистью, жадностью, даже похотью… но если убрать этот фактор, жизнь становиться пустой… не просто пустой, а бессмысленной. Хотя, пока что у меня есть стимул, о котором, слава Богу, никто не догадывается, и, надеюсь, не узнает, до срока… Я был не прав, когда попытался решить свои… проблемы таким простым способом. К сожалению, так просто не получится. Это я уже понял.

– Пятый, ты помнишь свои беседы… в больнице? С заочниками?

Пятый кивнул. Это были приятные воспоминания, и они вдруг налетели на него, как волна, как музыка, как ветер… И он с большим трудом заставил себя ответить на вопрос Гаяровского.

– Кто же ты? – спросил тот с тихим отчаянием в голосе.

– Теперь – никто. А раньше… не могу перевести… нет аналога… простите…

Он уснул. Мгновенно отойдя от реальности, он снова попал туда, откуда шел. Эти сны-воспоминания носили столь навязчивый характер, что поначалу Пятый удивлялся – как же он мог запомнить столь большой объём событий практически без искажений и так предельно ярко. Потом удивление на короткий срок уступило место страху. А потом стало всё равно. В том человеке в снах Пятый с трудом различал себя, он поражался – неужели я? Как же так? Не может быть… А сон, между тем, нёс его всё дальше и дальше, и не было рядом ни Валентины, ни Лены, всё ещё плакавшей в кухне, ни Гаяровского, а была больница… и мартовский вечер… и тишина коридора, после того, как ушли посетители, закончился ужин и наступил отбой… и невнятные весенние шумы за окнами… оживающие ветер и вода…

* * *

Ужин уже прошёл, больные разбрелись по палатам. Пятый с Лином всё ещё отсыпались. У Пятого наступило обострение туберкулёза, Лин был ранен, и Гаяровский разрешил привезти их в больницу. Валентина не преминула воспользоваться приглашением (туберкулёзный больной дома, да ещё отношения с Лином находились далеко не в лучшей стадии) и привезла обоих.

Пятый проснулся около девяти вечера. Некоторое время он пролежал, наслаждаясь теплом и удобством кровати, затем решил, что всё же стоит выбраться из-под одеяла:

хотелось курить, есть, пить, вымыть голову, что-нибудь почитать… да мало ли ещё чего. Тут он, слава Богу, не пленник, может делать, что хочет. Он накинул халат, вышел в коридор и нос к носу столкнулся с санитаркой. Пятый её, конечно, узнал – Наташа. Очень приятный и милый человечек. Болтушка– хохотушка, душа отделения.

– Ой, Пятый! – от радости она аж подпрыгнула, ещё бы, знакомое лицо! И тут же бросилась на шею – целоваться. Пятый вежливо отодвинул её от себя со словами:

– Наталь, полегче! Смотри, не подцепи то, с чем я тут лежу… я тебя тоже рад видеть, как же…

– Слушай, а Лин?… – начала она, но осеклась.

– Здесь, – успокоил её Пятый, – спит пока. Как у тебя с биологией? Зачёт тогда сдала?

– А то! – Наташа усмехнулась и с видом превосходства добавила. – После твоего тогдашнего объяснения вся группа сдала на отлично, представляешь? Герасимовна охренела – двойки-то ставить некому! Вот злилась… Слушай, а может, ты нам сегодня расскажешь что-нибудь? Или лекцию прочтёшь? Ну, пожалуйста…

– Не ной, – строго сказал Пятый, – я же не отказывался, чего ты канючить начала?…

– Здорово! Я тогда наших соберу… только скажи, сегодня точно можно? – Наташа сразу оживилась, глаза заблестели. Пятый обречено кивнул, не зная – печалиться или радоваться. В больнице работало много студентов-заочников из мединститута, учиться и работать было чертовски сложно и Пятый их, конечно, по-своему жалел. Очень скоро эти студенты прознали, что в хирургии временами отлёживается талантливый биохимик, для которого все темы, ими изучаемые, не то, что являются проблемой, а совсем наоборот. Поначалу робко, а затем всё смелее, они стали просить Пятого о помощи. Он не отказывался, его развлекало общество этих ребят, да и возможность, пусть и маленькая, немного поработать головой. Из простых тем, которые зубрили студенты, он умудрялся создавать целые поэмы, шоу, сказки. Он и сам не заметил, как за четыре лёжки в больнице превратился в преподавателя. Студенты, однако, заметили. Они стали всё чаще и настойчивей называть свои ночные беседы с Пятым, а позже и с Лином, лекциями. Вот и сейчас…

– Во сколько? – спросила Наташа.

– Давай в одиннадцать. Пойдёт? Я просто помыться хотел, я же только сегодня к вам добрался. И рыжего надо дождаться, не то он может обидеться, что без него…

– Ладушки! – Наташа таки чмокнула его в щёку и умчалась – делиться радостной вестью с сокурсниками. Пятый покачал головой и направился к душевой комнате. По дороге он зашел на пост, попросил полотенце, мыло, немного потрепался с санитарками, с которыми тоже был знаком, и, наконец, пошёл туда, куда и собирался.

Из душа он вышел с твёрдым намерением перво-наперво разбудить рыжего, ведь обойтись без Лина во время беседы со студентами он не мог. Это была великолепная игра на диссонансе – строгость самого Пятого и неуёмная веселость рыжего прекрасно дополняли друг друга. Самым забавным во всей этой ситуации было то, что Лина, как лектора, никто не воспринимал всерьёз, все были уверенны, что нужными знаниями обладает только Пятый, хотя на самом деле уровень подготовки у друзей был совершенно идентичен. Похоже, что Лина такой расклад вполне устраивал.

Лин уже не спал. Он читал какой-то журнал, который обнаружил в тумбочке. Пятого он встретил словами:

– А ты знаешь, как удалить жирное пятно с платья? Ну, скажи, что не знаешь!

– Не знаю, – легко согласился Пятый. Уж что он знал, так это то, что с Лином в подобных вопросах лучше соглашаться и поддерживать игру.

– Нужно посыпать пятно солью… – Лин заглянул в журнал и добавил, – а затем выкинуть соль.

– Вместе с пятном? – поинтересовался Пятый, убирая полотенце и мыло в тумбочку.