История с продолжением

Белецкая Екатерина

– Вместе с тобой! – огрызнулся Лин. – Зачем ты суёшь мокрое полотенце внутрь? Не проще его повесить?… Да не на мою кровать, а на свою, идиот! И мыло тоже не убирай, я сейчас мыться пойду… Студенты есть на сегодня?

– А как же, – Пятый прилёг на кровать и с наслаждением вытянулся во весь рост. Он положил руки под голову, зевнул, и, повернувшись к Лину, спросил:

– Что мы сегодня читаем?

– Что попросят, – откликнулся тот, – я думаю, какую-нибудь очередную гадость в духе прошлых бесед… Они, видимо, решили, что мы – ходячие справочники по органике. Не знаю, как я, ну уж ты-то –

точно. Вполне возможно, что тебя впоследствии разберут на сувениры. Или на наглядные пособия.

Пятый швырнул в Лина мокрым полотенцем, которое он так и не повесил на спинку кровати. Тот ответил, швырнув журнал.

– Спасибо, – парировал Пятый, – очень познавательно… Что это такое?… А, вот, нашёл. “Крестьянка”. Лин, ты деградируешь, ты об этом знаешь? Как ты можешь это читать? Неужели не противно?

– Не противней, чем тебе, – парировал Лин, – сейчас “Крестьянку” читаешь ты.

– Я не читаю, я перелистываю, – Пятый положил журнал на тумбочку и повернулся к Лину. – Ты помнишь, в каком кислотном режиме осуществляется первичная обработка препарата при подготовке к тестированию? Начальный курс.

Лин нахмурился, немного подумал и ответил.

– Правильно, – похвалил его Пятый, – но не совсем. Ты температуру не ту назвал, олух. И когда ты запомнишь?

– Ты про температуру не спрашивал, – заартачился Лин, – только про кислотность… Скажи спасибо, что я назвал всё…

– Лучше бы не называл. За столько лет не запомнить столь очевидной вещи…

– Заладил! – Лин сел на кровати и принялся шарить под ней ногой, дабы выудить тапочки, которые, как назло, не желали находиться. – А сам ты… Что бы попроще предложить? Хотя бы… ну… предварительное изменение генетической структуры?… Слабо?

– Слабо, – признал Пятый, – что поделаешь. Ничего у меня не выйдет. Провалю я экзамен, выгонят меня из…

– Всё, я пошёл! – Лин резко вскочил и направился к двери. – Ненавижу, когда начинают прикалываться те, кто не умеют этого делать! Где мыло, придурок? Ты что, его съел?

– Выпил.

– Отдай! Если не отдашь добром, я не отвечаю за последствия, понял? И никакой Гаяровский не склеит обратно то, что от тебя останется!

– Мыло под тумбочкой, – отрапортовал Пятый, – ты его туда запинал, пока искал тапки… Кстати, по коридору в данный момент мотается Наташка, поэтому я тебя честно предупреждаю – опасность быть зацелованным до одурения многократно возросла. Хотя тебе это, кажется, нравилось…

– Я бегу, – Лин подмигнул и скрылся за дверью. Вскоре из коридора донёсся его голос, быстро удаляющийся: “Я отнял у этого ненормального мыло как раз в тот момент, когда он… ты не поверишь!”. Судя по всему, Лину и впрямь не поверили – в коридоре раздался смех. Через некоторое время голоса вернулись. Лин вещал. “…Так вот. Стоим мы на остановке, тут подходит автобус, а в нём – какая-то баба в рыжем парике продаёт билеты… ну, пока Пятый искал десять копеек… я подошёл сзади и снял парик… там так жарко было – не передать! Я просто пожалел женщину, ей Богу!… Нет, гривенник мы себе оставили… ей не до денег стало, сам не пойму до сих пор, из-за чего… Парик? Я ей его отдал, когда мы выходили. Зачем мне парик, сама посуди? Мои, если покрасить, будут не хуже…”.

“Ах, Лин,

Лин, – подумал Пятый, – всё-то тебе неймётся, милый… Это хорошо. Если тебе весело, значит, всё хорошо. Я не так волнуюсь. Пусть он что угодно вытворяет, Господи, лишь бы только не было больше этих срывов, когда он превращается невесть в кого… когда он… даже думать об этом не могу. Господи, только бы с ним всё обошлось, пожалуйста! – Пятый сел на кровати, откашлялся, отдышался немного. – Если ты действительно… есть… то пожалей Лина. Он добрый и никому не делал ничего дурного. Пусть мы и не братья по крови, но во всём остальном мы гораздо ближе, чем любые братья. И если для тебя это так важно, Господи, то, будь добр, не дай погибнуть моему брату”.

Дверь палаты приоткрылась, и в неё заглянул Лин. Он очень забавно выглядел в смешном тюрбане из полотенца на мокрых волосах, в расхристаном поношенном халате, с тапкой в правой руке и с улыбкой до ушей на лице. Он посмотрел на Пятого и улыбка сменилась выражением участия и озабоченности.

– Ты чего? – спросил Лин, входя в палату. – Случилось что-то?

– С чего ты взял? – удивился Пятый.

– Просто у тебя такое лицо…

– Задумался немного. – Пятый встал и потуже затянул пояс халата. – Ребята пришли?

– Ждут, – отрапортовал Лин.

– Тогда пойдём. И, будь любезен, обуйся.

– Она порвалась, – Лин помахал тапкой перед лицом Пятого, – Наташка сказала, что зашьёт…

* * *

Голос в отдалении.

– Спит?

– Не знаю. Посмотрим… – шаги, чужое напряженное дыхание. – Точно, всё ещё спит.

– Восемнадцать часов. Не слишком?

– Не смогли разбудить. Я поэтому и позвонила тебе.

– Валя, так нельзя. Он просто загнётся от обезвоживания. Ставь капельницу.

– Вадим, может, стимулируем как-то? Ему надо есть, он такой истощённый…

– Сам вижу, – неприкрытое раздражение в голосе, – опасно стимулировать, сердце слабое. Может не выдержать. Был бы здесь Лин…

– Вадь, не надо! Не растравливай понапрасну душу. Где теперь Лин – одному Богу известно…

– И вашему начальству. Ладно, рискнём, авось получится. Неси препараты и зови Елену. Сейчас мы сначала сердечное ему проколем, потом морфий, и только после этого – преднизолон. Проснётся – захочет есть. Только сразу предупреждаю – препарат гормональный, это раз. Усиливает работу почек и сгоняет внутренние отёки, это два. Пока ставь глюкозу, всё польза будет.

– Вадим, что делать?… Пока он спит… я скажу. Он, по-моему, сходит с ума. Такой странный стал в последнее время… заговаривается, не отвечает, вопросы идиотские задаёт… Я всё понимаю, но раньше он был… устойчивым, что ли… а теперь…

– А сама ты что думаешь? Тебе и в страшном сне не присниться то, что он сейчас испытывает. Валя, он же от боли умирает, понимаешь? Даже не от ран, а именно от боли. То, что мы его не вылечим – это однозначно, но мы обязаны, подчёркиваю, обязаны максимально облегчить ему мучения. И все твои выкладки насчёт того, что, если меньше колоть морфия, то он дольше проживёт, становятся совершенно не актуальными. Я говорил с ним, пока вас не было, помнишь, когда он пытался покончить с собой?