История Спарты (период архаики и классики)
Шрифт:
Хотя, скорее всего, они утверждались народным собранием, но предварительный отбор вряд ли зависел от апеллы. Важно отметить также и то, что в источниках нет никаких следов, указывающих на решение "кадрового вопроса" с помощью жребия.
Фактически в Спарте всегда существовал привилегированный круг граждан, которые благодаря знатности, богатству или личным заслугам легче достигали влияния и высших должностей. Спарта не знала олигархических гетерий наподобие афинских, объединяющих людей равного рождения, равного образа жизни и равных интересов. Спартанская высшая знать не могла себя демонстративно отделять от основной массы спартиатов. Но скрытые формы отъединения все-таки существовали. Благодаря аристократическому устройству сисситий с их цензовым и выборным характером членов, спартанская знать, возможно, могла формировать "свои" сисситии по квазисословному принципу. Туда, как в закрытые элитарные клубы нового времени, попадала только избранная публика. Той же цели - сословному размежеванию общества - служили отчасти и такие институты, как корпус "всадников", малая экклесия и герусия [014_57] .
014_57
Выбор в герусию осуществлялся по принципу, который Аристотель называет "династическим", т. е. учитывающим интересы узкой группы семей (Pol. V, 5, 8, 1306 а 18-19 - th;n dЖ ai{resin dunasteutikhv) [014_58] . Здесь оказывались или представители высшей знати, или те политические лидеры, которые сделали себе карьеру благодаря личным заслугам. Существование такого органа, как герусия, свидетельствует о том, что внутри спартанской государственной системы всегда оставались элементы наследственной аристократии [014_59] .
014_58
По мнению Аристотеля, для аристократических государств губителен т. н. династический выбор: "Олигархия разрушается и в том случае, когда в ней образуется другая олигархия. Бывает это тогда, когда при немногочисленности полноправных граждан к занятию высших должностей допускаются не все эти немногие" (Pol. V, 5, 8, 1306 а 13-16). Плутарх прямо говорит, что в герусию избирались те из граждан, достигших 60 лет, "кто будет признан лучшим по доблести" (to;n a[riston) (Lyc. 26, 1). Но русский перевод не передает той социальной сущности, которая ясно прослеживается в греческом подлиннике. По-гречески "лучший по добродетели, или доблести" - это всегда аристократ, человек, принадлежащий к высшим слоям общества.
014_59
Эд. Вилль считает, что геронты бесспорно кооптировались из среды древней аристократии. Даже в эфорат, по его мнению, аристократы старались "протолкнуть" своих (Will Ed. Le monde grec et l'Orient. T. I. Paris, 1972. P. 439).
Одни и те же люди из строго очерченного круга семей в течение жизни последовательно перемещались из самого элитного военного подразделения - корпуса "всадников" - на высшие военные и гражданские должности. По словам М. Арнхейма, "остаточные следы неравенства в Спарте проявлялись главным образом в исключительном доступе аристократии в герусию" [014_60] . Аристократический совет старейшин, напоминающий афинский ареопаг, был противовесом "демократической" диктатуре эфоров. Таким образом, аристократия в Спарте сохранила для себя ниши, в которых могла чувствовать себя вполне комфортно и если не de jure, то de facto влиять на политический курс своего государства.
014_60
Arnheim M. T. W. Aristocracy in Greek Society. P. 88.
2. СПАРТАНСКИЕ ПАРФЕНИИ
Становление гражданского общества в Спарте было долгим и нелегким процессом. В разные периоды своей истории спартанцы по-разному решали и проблему гражданства. Община, для которой гражданский стасис был равнозначен физической гибели, должна была проявлять особую заботу об единстве и согласии граждан. Это всегда оставалось для Спарты первостепенной задачей. Способы, с помощью которых спартанский полис старался преодолеть кризис и восстановить гражданский мир, можно условно разделить на два основных варианта: "выталкивание" за пределы гражданства всех "нежелательных элементов" или, наоборот, кооптирование из среды неграждан или полуграждан новых членов гражданского сообщества. К первому варианту относились парфении и гипомейоны, ко второму - неодамоды и мофаки.
Цель настоящего раздела - еще раз проанализировать античную традицию о спартанских парфениях и попытаться выделить из нее историческое ядро. Аристотель в "Политике" перечисляет пять известных ему случаев в спартанской истории, которые были чреваты гражданскими смутами. Из этих пяти, хронологически расположенных между концом VIII и началом IV в., два, по крайней мере, относятся к рассматриваемому нами периоду, т. е. к концу VIII в., - это дело парфениев и требование передела земли (V, 6, 1306 b 29-1307 a) [015_61] .
015_61
Надо, однако, заметить, что Аристотель, говоря о требовании передела земли, привязывает его к Мессенской войне и своим источником называет поэму Тиртея "Благозаконие". Большинство исследователей вполне справедливо считает, что Тиртей был современником и участником Второй Мессенской войны и, следовательно, Аристотель имел в виду именно эту войну (их аргументацию приводит Арнхейм: Arnheim M. T. W. Aristocracy in Greek Society. P. 86). Как нам кажется, требование передела земли было постоянным лозунгом беднейшей части спартиатов в течение всей эпохи Мессенских войн. Дело парфениев - лишь один из эпизодов борьбы народа за свои экономические и политические права.
Для спартанцев победа в Первой Мессенской войне (742-724 гг.), судя
015_62
Археологические данные являются дополнительным аргументом в пользу версии о наличии определенного политического акцента среди причин, приведших к основанию Тарента. Поскольку не зафиксировано находок лаконской керамики, датируемой VII в., то надо думать, что у Тарента вплоть до VI в., никаких контактов со Спартой не было. Должен был пройти, по крайней мере, век, пока сгладились и утихли взаимные обиды и претензии. В дальнейшем связь Тарента со Спартой была очень тесной. О результатах раскопок см.: Lo Porto F. G. Topogrofia antica di Taranto // Atti del 10 Convegno di Studi sulla Magna Grecia. Taranto, 1970. P. 356 ff.
Затянувшаяся на два десятилетия Первая Мессенская война не могла не породить внутренней социальной напряженности, и появление Тарента, конечно, было связано с социальным недовольством тех, кого традиция называет загадочным словом "парфении". Мы вряд ли когда-нибудь узнаем точно, кем были эти люди, но общее впечатление, которое остается после просеивания малодостоверной рационалистической поздней традиции, можно сформулировать так: парфении составляли некую группу, чей статус был понижен в силу какой-то ущербности их происхождения.
В научной литературе не раз уже высказывалось мнение, что раннеархаическая Спарта развивалась в том же направлении, что и вся остальная Греция. Такую точку зрения мы встречаем, например, у А. Тойнби. "В греческом мире, - пишет он, - VIII в. был веком, в котором социальное расщепление между аристократией и демосом было резко обозначено, и аристократическое меньшинство пользовалось значительными экономическими и политическими привилегиями. У нас нет данных, чтобы думать, будто Спарта в VIII в. была исключением из общего правила" [015_63] . Но, как нам кажется, А. Тойнби не совсем прав: архаическая Спарта была исключением из общего правила, ибо здесь уже прошли реформы Ликурга.
015_63
Toynbee A. Some Problems of Greek History. P. III. The Rise and Decline of Sparta. London, 1969. P. 215.
Первые признаки уже иного выбора появляются в Спарте именно в VIII в. Спартанское общество, как никакое другое, оказалось способным постоянно порождать внутри своей социальной структуры все новые и новые маргинальные группы, которые в конце концов и погубили само это общество. Эффективного же обратного механизма, несмотря на запоздалые и робкие паллиативы, так никогда выработано и не было. Спартанская олигантропия, которая ко времени царей-реформаторов Агиса и Клеомена привела Спарту к демографическому и социальному коллапсу, думается, берет свое начало именно в VIII в. И парфении для нас первые в длинном ряду тех, кого Спарта из века в век будет выдавливать из своего гражданского коллектива, стремясь с помощью подобного социального апартеида сохранить корпоративное единство "равных". В этом контексте история с парфениями интересна как раз тем, что в ней общегреческие тенденции переплелись уже со специфически спартанскими.
По словам П. Кэртлиджа, "рождение концепции гражданства и окончательное формирование полиса было феноменом десятилетий, лежащих вокруг семисотого года" [015_64] . И в Спарте именно в этот период предпринимались значительные усилия для консолидации гражданского сословия, в том числе и путем механического удаления тех социальных групп, которые по какой-либо причине не могли быть безболезненно для государства влиты в гражданский коллектив [015_65] . Тут Спарта двигалась в том же направлении, что и вся остальная Греция. Платон в "Законах", отмечая эту обычную для греческой практики манеру удалять прочь неимущие массы, рекомендует делать это "в высшей степени дружелюбно и смягчать их удаление названием "переселение"" (735 e - 736 a). Это как раз то, что имело место в случае с парфениями.
015_64
Cartledge P. Sparta and Lakonia. London, 1979. P. 123.
015_65
По мнению В. П. Яйленко, "пример с основанием парфениями Тарента... не может служить серьезным доводом в пользу прямо выраженной социальной обусловленности колонизации" (Яйленко В. П. Архаическая Греция и Ближний Восток. М., 1990. С. 70). Такое стремление приглушить значение социально-политического фактора в колониальной практике греков объясняется принципиальной установкой В. П. Яйленко, утверждающего, что "в реальных условиях небольшого и небогатого общества, каким был по преимуществу раннегреческий полис, не было и не могло быть серьезных различий в социальном статусе отдельных групп индивидуумов" (Там же. С. 107). С нашей точки зрения, это более чем спорное положение. Во-первых, вся наша традиция решительно свидетельствует об обратном - о росте социальных противоречий в период архаики. Во-вторых, бедность и богатство - весьма относительные понятия. По этому поводу М. Финли пишет: "Без сомнения, Помпей и Агенобарб посмеялись бы над претензиями на богатство пентакосиомедимнов... Но дело вовсе не в том, чтобы сравнивать цифры имущественных стандартов в различных обществах, но чтобы разместить их в определенном порядке внутри их собственного общества" (Finley M. Ancient Slavery and modern Ideology. London, 1980. P. 87). Острую полемику с В. П. Яйленко ведет Э. Д. Фролов. См.: Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. Л., 1988. С. 112 слл.