История твоей жизни (сборник) (2014)
Шрифт:
Расставшись с караванщиками, я отправился в квартал Карх и долго стоял там над грудами кирпича, где была когда-то стена мечети. Раньше я никогда не видел этой картины воочию, но воображал ее бессчетное количество раз: достаточно сказать, что на протяжении двух десятилетий это зрелище каждую ночь являлось мне во сне. Увы, в прошлом мне нужно было только открыть глаза, чтобы избавиться от кошмара, но сейчас я не спал – а груды кирпичей никак не желали исчезать. Более того, теперь они выглядели грубо-вещественно, осязаемо-реально, и этого я уже не мог вынести. Отвернувшись, я побрел, куда несли меня ноги, не замечая ничего вокруг. Очнулся я только перед дверями своего прежнего дома, куда пришел, должно быть, просто по привычке. Когда-то я жил здесь с Наджией. Стоя на улице и не решаясь зайти внутрь, я предавался
Не знаю, сколько времени я так простоял. Очнулся я, только когда ко мне подошла какая-то молодая женщина.
– Прости, господин мой, – сказала она, – я ищу дом Фувада ибн-Аббаса. Не скажешь ли, где его найти?
– Вот этот дом, – сказал я, указывая на собственную дверь.
– А твое имя не Фувад ибн-Аббас?
– Да, это мое имя, – машинально ответил я, совершенно забыв, что как раз сейчас настоящий «я» должен был быть где-то на пути в Басру. – Но прошу тебя: кем бы ты ни была, оставь меня в покое. Сейчас я не могу с тобой говорить.
– Прости меня, господин, но мое дело очень важное. Меня зовут Маймуна, я помогаю табибам в бимаристане. Твоя жена скончалась у меня на руках.
Я повернулся к женщине.
– Ты провела с Наджией ее последние часы?
– Да, господин. Перед смертью она попросила меня кое-что тебе сказать, и я поклялась, что исполню ее желание.
– Что же она просила мне сказать, что?! – воскликнул я вне себя от волнения.
– Госпожа велела передать тебе, что она вспоминала тебя до самого конца и что, хотя ее жизнь оказалась слишком короткой, она чувствует себя счастливой, потому что Аллах послал ей тебя.
При этих словах по моим щекам заструились слезы, и Маймуна поспешно добавила:
– Прости, господин, если я причинила тебе боль…
– Мне не за что прощать тебя, дитя. Совсем наоборот – даже если бы я до конца дней моих ежечасно благодарил тебя за твои слова, я все равно остался бы перед тобой в неоплатном долгу.
– Скорбь никому ничего не должна, господин. Да пребудет с тобой мир и благословение Аллаха.
– И с тобой, дитя…
Маймуна ушла, а я отправился бродить по улицам родного Багдада. По моему лицу все еще текли слезы, но то были слезы не горя, а облегчения. Вспоминая слова Башарата, я поражался их глубине и мудрости. Прошлое и будущее ничем не отличаются друг от друга, сказал ученый. Человек не в силах изменить ни того, ни другого, зато он может лучше узнать и то, и другое. Мое путешествие в прошлое не отменило произошедших событий, но то, что мне удалось узнать, изменило все, и я наконец понял, что иначе просто не могло быть. Если наши жизни – это истории, которые рассказывает Аллах, то сами мы не только слушатели, но и участники событий и, проживая собственные жизни, извлекаем из них полезные уроки.
Наступила ночь, прозвучал сигнал погасить огни, а я все бродил по улицам Багдада в своей грязной и пыльной одежде, пока меня не остановила ночная стража. Воины спросили, кто я такой, и я назвал им свое имя и место жительства, но когда меня отвели к моему дому и предъявили соседям, никто из них не признал во мне Фувада ибн-Аббаса, который, как всем было хорошо известно, уехал из города три дня назад.
Так я оказался в городской тюрьме. Там я рассказал капитану городской стражи мою историю, и он нашел ее довольно занимательной, хотя и не поверил ни единому слову. Да и кто бы поверил?! Тогда я припомнил несколько фактов, относящихся к последним двадцати годам моей исполненной горестей жизни, и сообщил ему, что твой внук, о халиф, родится альбиносом. Через несколько дней распространившиеся по городу слухи подтвердили мои слова. Дошли они и до капитана, и он доставил меня к старшине квартала, а тот, выслушав мою историю, велел отправить меня во дворец к твоему визирю. Когда же и визирь узнал о моих злоключениях, он счел возможным привести меня в этот зал и поставить пред твоими очами, о халиф, надежда и опора правоверных!
Теперь и ты, владыка, знаешь мою историю, которая удивительным образом догнала мою жизнь, и только ты, о мудрейший из мудрых, можешь решить, что будет со мной дальше. Мне известно множество событий, которые произошли – или произойдут – в Багдаде в течение ближайших двадцати лет, но я ничего не знаю о том, какой будет моя собственная дальнейшая судьба. У меня совсем не осталось денег, чтобы вернуться в Каир и пройти сквозь Врата лет в обратном направлении, и все же я почитаю себя счастливейшим из смертных, ибо я один из немногих, кто сумел побывать в прошлом и узнать, какие средства великий Аллах дарует своим последователям для исправления собственных ошибок. Я буду счастлив, о халиф, открыть тебе будущее и рассказать все, что мне известно о грядущих событиях, однако самым драгоценным своим знанием я считаю слова, которые сказал мне Башарат. Ничто не в силах перечеркнуть прошлое. У человека, желающего исправить совершенную им ошибку, есть только покаяние, искупление и прощение. И хотя кому-то может показаться, что это совсем немного, на самом деле этого больше чем достаточно!
Перевод с английского: В.А. Гришечкин, 2007
Вавилонская башня
Лежала бы башня поперек долины Сеннаарской, два дня ходу понадобилось бы, чтобы пройти от одного ее конца до другого. Но башня стоит, и требуется полный месяц и еще половина, чтобы взобраться от ее основания до вершины, даже если человек не обременен грузом. Однако редкие мужи поднимаются с пустыми руками: большинство волочет за собой тачку с кирпичами. Четыре месяца минет с того дня, когда кирпич, уложенный в тачку, окажется у стены, дабы успокоиться в ней. Хиллала всю жизнь прожил в Эламе. О Вавилоне он знал лишь то, что там скупают эламскую медь. Медные слитки грузили на корабли, а те держали путь по Каруну в Нижнее море [49] и оттуда уже поднимались вверх по Евфрату. Хиллала и остальные рудокопы двигались посуху с торговым караваном, везущим ядра для катапульт. Они шли пыльной дорогой, которая, петляя по предгорьям вниз через долинки, вывела их наконец на зеленые поля, расчерченные каналами и насыпями.
49
Персидский залив. – Примеч. пер.
Никто из них прежде не видел башни. Она показалась им за много лиг: тоненькая, как ниточка из льняной кудели, линия колыхалась в знойном мареве, вздымалась из корки грязи, какой предстал сам Вавилон. Когда они подошли ближе, корка выросла в могучие городские стены, но башня заслонила все. Когда они опустили взгляд на речную пойму, то увидели шрамы, которые она оставила вокруг города: сам Евфрат протекал теперь по широкому низкому ложу, вычерпанному ради глины для кирпичей. К югу от города рядами выстроились печи для обжига, ныне остывшие.
Когда они подошли к городским воротам, башня нависла над Хиллалой. Он и вообразить не мог подобной громады: единый столп, в обхват, наверное, больше храма, а все-таки возносится так высоко, что исчезает из виду. Рудокопы шли, запрокинув головы и щурясь на солнце.
Нанни, друг Хиллалы, ткнул его в бок локтем, преисполнясь страха.
– И мы на это полезем? На самый верх?
– Поднимемся, чтобы рыть. Это… против естества.
Рудокопы достигли главных ворот в западной стене, откуда как раз выходил другой караван. Все притиснулись друг к другу в узкой полоске тени от стен, а Бели, старший над ними, крикнул привратникам, стоявшим на башнях:
– Мы рудокопы, призванные из земли Эламской.
Привратники обрадовались.
– Это вы прокопаетесь через свод небес? – вопросил один.
– Мы.
Веселился город. Праздник начался восемь дней назад, когда на высоту отправили последние кирпичи, и продолжится еще два. Каждые день и ночь город танцевал, пел и пировал.
Бок о бок с кирпичниками пировали тягловые, чьи мышцы были как связки канатов от бесконечных штурмов башни. Всякое утро какая-нибудь артель начинала восхождение с тачками, они взбирались четыре дня, передавали свой груз следующей артели и на пятый возвращались порожними в город. Одна другую сменяли артели до самой вершины, но только самые нижние пировали с городом. Тем, кто жил наверху, послали достаточно мяса и вина, чтобы праздник растянулся на весь столп.