История украинского народа. Автобиография

Грушевський Михайло Сергійович

печати в 1858 г, Это было очень ценное единение, так как раньше украинские народники нередко тяготели в сторону реакционного великорусского славянофильства, встречая со стороны «западников» иногда довольно и резкое неприязненное отношение (как резкая до неприличия выходка Белинского по адресу Шевченка). Теперь завязываются прочные связи украинства с прогрессивными великорусскими течениями, много обещавшие той и другой стороне.

С этой точки зрения перерыв, произведенный цензурными стеснениями, рассеявшими петербургский кружок, был особенно неблагоприятен для украинского движения. Интеллигенция великорусская, а с нею и украинская (в России) продолжала жить кипучею жизнью; время выдвигало один за другим новые вопросы « политического и общественного характера. Украинское же национальное движение, прерванное в своем органическом развитии почти десятилетним аптрактом, когда получило возможность проявить признаки жизни, принуждено

было начать с того, на чем его представители остановились во время «Основы», т. е. историко-этнографических интересов и элементарных для этого нового времени, неясных народнических стремлений. Вследствие этого прогрессивной части общества оно казалось каким-то анахронизмом и с тех нор сделалось для нее предметом снисходительного сожаления — или даже известной неприязни.

Деятельность кружка «Основы* была прекращена в 1863 г., когда на украинофилов было брошено подозрение в связях с польским движением, и «польская интрига» стала с тех пор для известной части печати в России обычным оружием борьбы против украинского движения. Этих глашатаев «польской интриги* не смущало то обстоятельство, что именно с польской стороны новое украинство встречалось с ожесточенной враждой. В разгар украинофильского движения в начале 1800-х гг. польские помещики Киевской губ. засынали администрацию доносами на украинофилов, обвиняя их в стремлении ниспровергнуть существующий строй, а галицкие Поляки, считая местное украинское движение интригой австрийского правительства, усердно стараются вооружить это последнее против представителей украинского движения, обвиняя их в анархизме и тяготении к России.

Неосведомленность правительственных сфер давала благоприятную почву для противоукраинской агитации. Подвергались запрещению такие вполне невинные украинофильские органы, как «Чернигове Листок*. Издание украинских учебников встретилось с непреодолимыми затруднениями. Начались гонения на воскресные щколы. Целый ряд представителей украинского движения подвергся административным высылкам и разным преследованиям.

М.С, Грушевский

Наконец, на украинскую литературу обрушивается полная проскрипция. Министр внутренних дел (Балуев), ссылаясь на мнение большинства Малороссиян, которые якобы «весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может» , полагает начало новому курсу правительственной политики по отношению к украинскому движению. Подозревая в украинском движении влияние «политических замыслов Польши», а в распространении грамотности и просвещения среди народа лишь благовидный предлог для политической пропаганды, он в 1863 г. предлагает цензурному ведомству разрешить к печати на украинском языке только беллетристику, а книг учебных, популярно научного и религиозного содержания и вообще предназначаемых для народа не разрешать впредь до сношения министра с другими ведомствами¹,

Против такого огульного воспрещения решительно восстал министр народного просвещения (Головин), находя неуместным проектированный министром внутренних дел поход против украинского языка, как такового. «Сущность сочинения», — писал он в своем возражении — «мысли, изложенные в оном, и вообще учение, которое оно распространяет, а отнюдь не язык или наречие, на котором оно записано, составляют основание к запрещению или дозволению той или другой книги, и старапие литераторов обработать грамматически каждый язык или наречие и для сего писать на нем и печатать — весьма полезно в видах народного просвещения и заслуживает полного уважения»². Тем не менее, распоряжение Валуева осталось в силе, было очень энергично поддержано со стороны духовного ведомства, наложившего в это время свое вето на издание священного писания на украинском языке, а не в меру ретивая цензура перестала разрешать к печати вообще все написанное на украинском языке — даже и беллетристику.

Литературная работа была остановлена в России почти на целое десятилетие. Но развернувшуюся энергию движения нельзя было остановить этими репрессиями и в результата эта первая проскрипция украинского слова в России вызвала первый исход украинских деятелей из России в Галицию.

¹ «Чтобы к печати дозволялись только такие произведения на этом (малороссийском) языке, которые принадлежат к области изящной литературы, пропуском же книг на малороссийском языке как духовного содержания, так учебных и вообще назначаемых для первоначального чтения народа, приостановиться (Отношение министра в книге М. Лемке Эпоха ценаурных реформ, стр. 302).

² Там же, стр. 306.

@ 367

Лнтератураю начатках литературы на народном языке упомянутая работа П. Житепкого об «Энеиде» и указанные выше работы Н. Петрова и В. Перетца; Для литературы XIX в.; Н, Петров; Очерки украинской литературы XIX в., 1883, и обширный разбор это книги И. Дашкевича в отчете о 18 присуждении премия Уварова петербургской академией;

Огоновский: «История литературы русской», Львов, II—IV, 1886—1894, и новые, более популярные очерки Ив. Франка» Иарнс украинсько-руськой лигературн (1910) и С. Ефремова; История украинского письменства (1911). Для 40-х годов; Ал. Грушевский; Б сорокових рокнв (Записки тов. Шевченка г. 83, 85 и 89), и статьи в Журнале Мин. нар. проев, и Известиях петерб. академии (1908—1913). О кружке «Основы* — И. Стешенко «Украннськи шестидесятники», в Записках Киев, укр. и. тов т. II.

XXIX. УКРАИНСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ В АВСТРО-ВЕНГРИИ.

В Галицин наличность известного культурного и национального роста, созданного подъемом ее единственной тогдашней интеллигенции — униатского духовенства, вполне определенно дает себя чувствовать в первые десятилетия XIX в. Вопрос о преподавательском языке в народных школах, в которых польская шляхта хотела заменить украинский язык польским, существенно задев национальные интересы Русин, послужить поводом к первым вполне определенным выступлениям с их стороны в защиту своих национальных прав. В 1816 г. митрополит Левицкий по инициативе каноника Могильницкого, крупнейшего из представителей нарастающего культурно-национального движения, «обратился к правительству с ходатайством о введении преподавания на русинском языке во всех народных школах. Когда же комиссия по школьному вопресу постановила уже известное нам решение о введении в народных школах преподавания на польском языке, митрополит внес протест против этого. Несколько позже (1822) Могильницкий предложил мемориал в защиту полноправности и важности русинского (украинского) языка; выраженные тут мысли были затем развиты им в трактат «Ведомость о русском языке»¹, изданном в 1829 г, в нольском извлечении, по адресу польской шляхты, под названием: «Rozprawa о jezyku ruskira». Это быль первый ученый трактат в защиту украинского языка и поэтому перепечатывался много раз в Австрии и в России — все в том же сокращенном виде². По инициативе того же Могильницкого основано было в Перемышле в 1816 г. первое русинское общество для распространения просвещения среди народа на народном языке; впрочем, несмотря на свой очень скромный, клерикальный характер, общество это встретило сильнейшее противодействие со стороны польского духовенства и базилиаа и сразу все заглохло.

Гораздо успешнее были труды по организации русинских частных (церковных) школ, которыми приходилось вознаграждать население за

¹ Напомню, что в этом «этимологическом» правописании и нужно читать как и.

^г Полный текст издан только теперь — Украинско-Русский Архив т. V, 1910.

утрату официальной народной школы, получившей польский характер после известного нам решения школьной комиссии. Стараниями духовенства, душею которых был тот же Могильницкий, в короткое время создана была очень значительная сеть начальных (приходских) и низших (т. н. тривиальных) школ: напр. в 1833 г. в неремышльской епархии считалось 385 приходских («парохиальных») и 24 «тривиальные» школы. Для приготовления учителей была организована своего рода учительская семинария в Перемышле. Для потребностей этой новой школы составлялись учебники; являлась надобность в грамматике языка, который должен был служить и языком преподавания и предметом «литературной обработки, и это обстоятельство ставило на очередь вопрос об отношении литературного и преподавательского языка к народной стихии.

В 1820-х годах этот вопрос еще не имеет позднейшей остроты и принципиальности. Авторы первых известных нам грамматик склоняются к народной стихии, хотя и считают нужным «очищать от грубых заблуждений простонародной речи», приближая ее к старой книжной и церковнославянской речи. На такой точке зрения стоит Могильницкий в своей оставшейся неизданной, недавно отысканной «Грамматике языка словено-русского», составленной в 1820-х гг., и другой перемышльский каноник Лавривский, приготовлявший также грамматику (известную лишь в рукописных фрагментах).

Принципиальным и жгучим вопрос делается в 1830-х гг., когда народный язык получает новых убежденных и горячих сторонников. Тут сказывалось уже непосредственное влияние и славянского возрождения, один из видных деятелей которого Б. Копитар специально интересовался украинской народностью и усиленно советовал галицким Ружнам развивать книжный язык на чистой основе народного. Еще более влияли, конечно первые пробы литературной обработки народного языка в восточной Украине. Начинается полемика между защитниками церковного книжного языка и народной речи. Автор первой печатной западноукраинской грамматики, Мих. Лучкай, из угорской Украины, и автор первой галицкой грамматики Иосиф Левицкий, склонявшиеся в сторону книжного языка (а первый и в сторону литературного великорусского), вызывают протест со стороны галицкого грамматика Юсифа Лозинского, довольно решительно (ее без непосредственного влияния Копитара) ставшего на сторону народного языка (1833—34).