История Великобритании

Морган Кеннет

Но я надеюсь, что приобщение россиян к британской истории не ограничится представлением о Британских островах как о живописном иноземном форпосте на противоположной от самой России стороне европейского континента. Я глубоко убежден в том, что моя страна явилась колыбелью ценностей, на которых учился весь мир, и ее пример оказал на мир благотворное воздействие. Не сложно рассказать историю Великобритании как историю становления свободы и демократии. Наш шестнадцатый век стал свидетелем возникновения Парламента, выражающего глас народа, с которым король или королева все больше и больше должны были считаться. Наш семнадцатый век в результате двух крупных восстаний стал свидетелем крушения монархической тирании, передачи политической власти Парламенту, становления эффективной независимой от политиков судебной системы и зарождения философии прав человека и свободы личности, призванной объяснить эти радикальные изменения. Восемнадцатый и девятнадцатый века на фоне динамичного социального развития в результате сочетания таких факторов, как ограничение функций правительства, диктатура закона и права личности, стали свидетелями превращения Великобритании в первую в мире индустриальную державу и первую европейскую массовую демократию, которая благодаря этому в двадцатом столетии сумела противостоять вызовам, грозящим ей тоталитаризмом и тиранией. Как британец я сегодня с некоторой гордостью могу смотреть на мир, доминирующие ценности и устремления которого – свобода, демократия, диктатура закона, права человека –

в значительной мере сформировались на примере Великобритании.

Поэтому я весьма рад, что пришло то время, когда Оксфордская история Великобритании впервые издается на русском языке. Я знаю, что эта книга расскажет российской аудитории не только о ярких случаях, событиях и особенностях характеров выдающихся людей, что, с моей точки зрения, делает историю такой привлекательной для чтения, но и о креативности и неутомимости британцев, позволивших им проложить исторический курс и сформировать для себя систему социальных и политических ценностей, которым решили следовать столь многие страны.

Эта замечательная книга, ставшая для британских читателей тем самым карамзинским «объяснением настоящего и примером для будущего», теперь станет тем же и для российских читателей. Как посол Великобритании в России я рад всему, что поможет сблизить наши страны. И я уверен, что книга сможет это сделать.

Сэр Энтони Расселл Брентон,

Посол Великобритании в Российской Федерации

Предисловие редактора английского издания

Исключительность, даже уникальность британцев долгое время воспринималась как нечто само собой разумеющееся и иностранцами, и внутри страны. Заморские гости – от вездесущих венецианских купцов конца XV в. и таких интеллектуалов, как Вольтер и Токвилль, до американских журналистов XX в. – все были уверены в особых качествах британского общества. В той или иной мере это положение разделяют и современные британские историки, даже если они придерживаются противоположных идеологических взглядов: и сэр Уинстон Черчилль, и Джордж Оруэлл – оба патриоты. Но о природе или сущности «британскости» британцев легче говорить, чем найти ее определение и тем более объяснить ее. Лишь очень немногие попытки так или иначе выкристаллизовать это свойство можно считать более или менее успешными. Одной из наиболее известных, обращенных непосредственно и исключительно к английскому народу, стала впервые опубликованная в 1926 г. замечательная обзорная «История Англии» Дж.М.Тревельяна. Автор сосредоточил свое внимание на ряде тем, которые, по его убеждению, обусловливают особый английский опыт на протяжении веков – географическая отдаленность от континентальной Европы с постепенным наращиванием морского могущества; широкая социальная мобильность, в рамках которой ранний переход от феодализма позволил создать новые индустриальные и коммерческие предприятия; плавная преемственность культуры с времен Чосера и Уиклифа до наших дней, а также тема, особенно любезная сердцу такого старого поздневикторианского либерала, как Тревельян, – продолжительная политическая и законодательная эволюция, выразившаяся в долговременности существования парламентских институтов и главенства закона. Уверенный в себе, живой, энергичный и прогрессивный остров сумел колонизировать и цивилизовать мир. Ни одну из тем Тревельяна нельзя исключить. В то же время ни одна из них не может быть воспринята однозначно в конце XX в. – в это мучительное, обуреваемое сомнениями время с твердо укрепившимся недоверием к национальным и расовым стереотипам. Задача попытаться ухватить самую сущность британского опыта все еще остается такой же насущной и привлекательной, как и раньше.

Цель данной книги – выделить и раскрыть основные элементы этого опыта на протяжении истории Британии, с раннего периода римского завоевания до конца XX в. Она не имеет отношения к постоянно меняющейся концепции «национального характера» – трудному и, возможно, неблагодарному предприятию, даже если рассматривать только англичан, и практически неосуществимому, если учитывать еще и совершенно особые традиции валлийцев, шотландцев и ирландцев. Книга скорее стремится раскрыть основные политические, социальные, экономические, религиозные, интеллектуальные и культурные особенности Британских островов в той степени, в какой они проявляли себя в тот или иной исторический период, и показать, как профессиональные ученые пытались их изучить. Поэтому проблема существования «британского национального характера» или его отсутствия рассматривается здесь скорее подспудно, чем открыто. Читателю будет предоставлена возможность делать собственные выводы и составить собственную точку зрения. Это, что в таких случаях неизбежно, – коллективный труд, написанный в тесном сотрудничестве десятью профессиональными историками. Коллективный подход обусловлен тем, что эпоха, когда один универсальный ум, например такой, как у Тревельяна, имел возможность и полномочия одинаково легко справляться со всеми аспектами британской истории, возможно, умерла вместе с либеральной интеллигенцией где-то после 1914 г. Сегодня, когда титаны эпохи Возрождения исчезли с лица Земли, такой универсализм невозможен с практической точки зрения, да и нежелателен. Зато каждая крупная фаза истории Британии здесь глубоко изучена специалистом в своей области, а результаты исследований представлены в виде, доступном для широкой аудитории. Основной посыл этой книги заключается в том, что она посвящена истории Великобритании – двух отдельных мультикультурных островов, а не только преимущественно Англии, как раньше. Этому способствовало и то обстоятельство, что из десяти авторов трое – валлийцы, а двое – шотландцы! Географические и другие отличия Британии от континентальной Европы и остального мира складывались постоянно, но то же самое можно сказать и о экономических, интеллектуальных, культурных и религиозных связях, посредством которых Британия и заморские страны помогали друг другу в формировании собственного опыта. Потребность в динамичном освоении, колонизации и завоевании со времен Тюдоров до наших дней, приведшая в свое время к созданию величайшей в мире империи, также придает прогрессивность историческому развитию Британии. В этой книге Британия остается географическим островом, знакомым всем школьникам. Но это остров, чья физическая изолированность (со времен прибытия сюда первых римских легионов) всегда рассматривалась в широком контексте связей с континентальной Европой, а затем – с Северной Америкой, Африкой, Азией и Австралией.

Эти главы помогут показать, как в свете современных исследований разрушаются старые стереотипы. «Анархия» середины XII в., хаос Войны Роз, неотвратимость гражданских войн, спокойствие викторианской Англии, знакомые читателям «1066 и тому подобное», опадут, как осенние листья. К тому же представление о том, что британская история, в отличие от истории других, менее успешных наций, отличается особой плавностью и мирной последовательностью, как оказалось, нуждается в серьезном критическом анализе. История британского народа – это целый комплекс событий, иногда жестоких и революционных, в ней присутствуют и распад, и резкие перемены как темпа, так и курса. Идея спокойного, непрерывного эволюционного прогресса даже в Англии, не говоря уже о бурной, изломанной, даже шизофренической истории кельтских народов, предстает здесь не более чем мифом, пригодным лишь для исторической свалки, как и романтические истории о столетиях «золотого века» после времен короля Артура.

В Римской Британии, как показал Питер Сэлуэй, отмечались устойчивые, сменяющие друг друга периоды социального подъема и преобразований

задолго до окончательного изгнания римлян в начале V в. Джон Блэр описывает династические беспорядки и значительный рост городов в англосаксонский период, окончательный и жестокий конец которому положила битва при Гастингсе. Джон Гиллинхэм описывает картину завоеваний в период раннего Средневековья, отмеченных частыми поражениями на французской и британской земле, а напряженность в обществе вследствие этих испытаний в конце XIII в. возросла до такой степени, что можно было подумать, будто страна находится на грани классовых войн. Хотя этого удалось избежать, в период позднего Средневековья, как пишет Ральф Гриффитс, вслед за продолжительными войнами во Франции в самой Британии XV в. последовали аристократические беспорядки; но одновременно страна восстанавливалась после эпидемий чумы и социальных потрясений. Эпоха Тюдоров, описываемая золотистыми красками в патриотических излияниях последующих поколений, как показал Джон Гай, на самом деле была отмечена значительным ростом населения, с которым не справлялись экономические ресурсы, религиозным конфликтом и угрозой иностранного вторжения. Последующие политические и религиозные проблемы, доставшиеся в наследство династии Стюартов, проанализированы Джоном Морриллом в истории столетия, на протяжении которого – несмотря на явное прекращение внутреннего беззакония – две гражданские войны, казнь короля, установление республики, Реставрация и затем революция следовали друг за другом без передышки. Видимая внешняя стабильность, процветание и культурная экспансивность георгианской эпохи, как показал Пол Лэнгфорд, создали условия для бурного, невиданного в мировой истории роста промышленности, торговли и техники, а также для восприятия новых революционных импульсов, поступавших из североамериканских колоний и республиканской Франции. Так или иначе, образ Эдуарда Гиббона, автора истории Римской империи при Антонинах и их преемниках, спасающегося бегством из его любимой Франции от лютующих якобинцев, достаточно символичен. Вначале XIX в., как объясняет Кристофер Харви, революционной малярии, бушевавшей в других странах Европы, в Британии удалось избежать. Вместо этого новая эпоха принесла существенные перемены в социальное устройство и идею правового сообщества, а также ощутимое классовое разделение, что позволило Марксу считать Великобританию передовой линией революционного апокалипсиса. Конец XIX – начало XX в., как подчеркивает Х.К.Дж.Мэттью, быстро изменили ситуацию в стране от вежливой самоуверенности времен Всемирной выставки до тревожных настроений на рубеже веков (fin de siecle) с присущими этому времени социальными трениями, империалистическим неврозом и чувством национальной уязвимости. В годы после 1914 г., описанные автором этого предисловия, произошли две мировые войны, экономические кризисы 30-х и 70-х годов и насильное смещение Британии с занимаемых позиций. Таким образом, история Британии это не гармоничная последовательность, разворачивающаяся от события к событию и от статуса к договору, как это представляли себе викторианские интеллектуалы. Это драматическая, красочная, часто жестокая история многовекового общества и его культуры, вычленяемая из политической, экономической и интеллектуальной чехарды человеческого опыта. Британия во многих отношениях стала капитанской рубкой человечества.

И наконец, чтение этих глав может создать ясное представление о том, что чувство национального самосознания британцев, хотя его и трудно определить, сохранилось и в постримскую, и в постнормандскую эпохи. Некоторые элементы этого самосознания, не обязательно тесно связанные друг с другом, легко проследить на протяжении веков. В разное время это кельтско-христианское сознание, пережившее римское завоевание; расцвет искусства, наблюдаемый в скульптуре и миниатюрах позднего англосаксонского периода; централизованная государственная и церковная система, созданная нормандцами и анжуйцами; яркое чувство принадлежности к английской нации, отраженное в поэзии и, возможно, даже в архитектуре XIV в. В сумерках эпохи Тюдоров пьесы Шекспира подтверждают рост чувства национального самосознания, хотя присутствие вездесущего елизаветинского валлийца Джона Ди, автора амбициозного термина «Британская империя», указывает и на более широкие горизонты. Равным образом, интеллектуальные ценности, воплощенные в революции 1688 г. – известной маколеевской «Славной революции», – способствовали сохранению глубинной социальной и культурной преемственности в XVII в., в то время как на поверхности бушевали страсти высокой политики. Общественная стабильность на протяжении большей части XVIII и XIX вв., вкупе с повсеместным и одновременным развитием промышленности, транспорта и средств связи, и, возможно, демократические достижения нынешнего века – политические и социальные – вдохнули новые силы в эту ощутимую струю национального самосознания. Во все решающие моменты британской истории общество было скорее сплоченным, чем разделенным. Классовых войн в период позднего Средневековья на самом деле не было, хотя такое определение имеет место; пророчество Маркса о мощном революционном подъеме в новое индустриальное время, к счастью, тоже не осуществилось. То, что Британия смогла справиться с напряжением политической революции еще в XVII в., а с индустриализацией – еще в XVIII в., в каждом случае задолго до других европейских наций, подтверждает наличие сильных корней у ее общественных институтов и ее культуры. Компромисс, в не меньшей степени, чем конфликт, играл центральную роль в нашей истории.

В своих разнообразных формах этот глубокий патриотизм, охватывающий валлийцев, шотландцев и жителей Ольстера уже на протяжении веков, – хотя никогда не присущий южным ирландцам, – выдержал испытание временем и остался неисчерпаемым. Видимые, узнаваемые символы нашего патриотического чувства сохранились до сих пор – Корона, Парламент, законотворчество, легитимность империи, стремление к индивидуализму и частной неприкосновенности, коллективный энтузиазм в досуге и спорте. Но что действительно поражает – это патриотизм, присущий самым строгим критикам существующего порядка, несмотря на их альтернативные сценарии общественного развития. Левеллеры, Даниель Дефо, Уильям Коббетт, Уильям Моррис, Р.Г.Тони, Джордж Оруэлл – все они в свое время выступали как пламенные, свободолюбивые противники социального неравенства и политической нестабильности. В то же время у каждого из них было глубокое, почти религиозное чувство особой цивилизационной сущности своей страны, народа, истории и судьбы. Противопоставляя это чувство преемственности в национальном развитии повторяющимся на протяжении веков разрушениям и кризисам, историк, пожалуй, достигает наивысшего оправдания, сталкивая британцев лицом к липу с их прошлым и с самими собой. Мы надеемся, что широкие крути читателей с помощью этой книги поймут себя, свое общество, соседей и окружающий мир с большей ясностью, тонкостью, энтузиазмом и даже с любовью.

Кеннет О. Морган

Оксфорд, ноябрь 1983 г.

В этом просмотренном и исправленном издании повествование доводится до 2000 г.

К.О.М.

Оксфорд, ноябрь 2000 г.

1. Римская Британия (около 55 до н.э. – около 440 н.э.) Питер Сэлуэй

Начала британской истории

В римский период численность населения Британии была максимальной за Средние века. На протяжении четырех веков Британия входила в качестве составной части в единую политическую систему, охватывавшую территорию от современной Турции до Португалии и от Красного моря до реки Тайн. Ее связи с Римом установились еще до завоевания, начатого императором Клавдием в 43 г. н.э., и продолжали сохраняться некоторое время после окончательного крушения римской власти. Таким образом, рассматриваемый нами период британской истории занимает около половины тысячелетия.