История Византийской Империи. Том 3
Шрифт:
По словам жития Кирилла, Константин Философ видел в Херсоне Евангелие и Псалтирь, написанные русскими письменами, а также и человека, у которого он мог выучиться этому языку. Это в высшей степени важное место истолковывается различно. Наиболее вероятным можно считать то толкование, что то был перевод Евангелия и Псалтири на язык варягов-руси, т. е. германский-готский язык. Это толкование, установленное профессорами Голубинским и Малышевским, считается в настоящее время общепринятым, за исключением небольшой партии консервативного направления, объясняющей это место в смысле славяно-русского письма. Мы не можем стать на сторону этого толкования хотя бы потому, что тогда бы теряла смысл вся легенда об изобретении письмен. Несомненно, более значения для занимающей нас темы имеет знаменитое место писателя X в. Черноризца Храбра [105] .
[105] Оно читается в рукописи XIV в. Моск. Синод. Библ.
«Прежде
У Черноризца Храбра встречаем, кроме того, прекрасное замечание, характеризующее самый процесс составления письмен:
«Аще ли кто речет, яко нестъ устрэил добре, понеже ся построяютъ и еще, ответ речем сим: и гречески такожде многащи суть постраяли Акила и Симмах, удобе бо есть послежде потворити, неже пръвое сътворити» (т. е. легче доделывать и поправлять, чем впервые создавать).
Известие Храбра и по своей реальности, и по близости к эпохе Кирилла и Мефодия, и, главное, по уменью автора вникнуть в существо трактуемого вопроса заслуживает внимательного к нему отношения. Нам думается, что его слова о чертах и резах положительно обязывают исследователя о славянских письменах начать именно с вопроса о древнейших знаках письма, которыми пользовались славяне до изобретения азбуки св. Кириллом. В настоящее время, с увеличением и расширением круга археологического материала, которым захватываются разнообразные народности и на отдаленных стадиях развития и в которых отразились попытки выразить знаками на разных предметах мысли и слова, нельзя более делать заключения о кириллице и глаголице на основании лишь данных греческого, латинского и других алфавитов. Черноризец Храбр недаром свой трактат о письменах начал с речи о древних чертах и резах. Вопрос о знаках письма, употреблявшихся до изобретения алфавита и даже рядом с алфавитом, может быть с успехом поставлен для разрешения занимающей нас здесь проблемы. В настоящее время раскопками в Крите обнаружены предметы со знаками письма, восходящими за 1500–2000 лет до Р. X. Рядом с этим выступает особенно устойчивый и до известной степени однородный материал. Это знаки на камне, подвергшемся уже обработке и приготовленном для кладки стен. Не может не поразить то наблюдение, что, будучи вырублены за три тысячи с половиной лет, они представляют такие сочетания линий и знаков, которые сближают их с употребительными и в настоящее время фигурами и линиями на камне, на дереве и т. п. А небольшое число из этих знаков прямо наводит на мысль о некоторых буквах греческого и славянского алфавитов. Характер постоянства и устойчивости каменотесных знаков в особенности придает этому материалу важное значение. Не достойно ли особенного внимания то обстоятельство, что большинство знаков на камнях дворца полумифического Миноса мы находим в Болгарии на тесаных камнях, вошедших в постройку дворца, в котором жили Крум и Омортаг. Болгарские постройки в Абобе относятся к VIII в., а критские на полторы тысячи с лишком лет раньше Р. X. Каменотесные знаки не есть письмо, но это уже один из способов схватить мысль или слово и задержать его условным знаком на вещественном предмете (21). Что должно придавать особенное значение каменотесным знакам в вопросе об изобретении славянского алфавита — безразлично, кириллицы и глаголицы, — это прежде всего их древность, превосходящая появление греческого алфавита, затем твердость и устойчивость на протяжении трех тысяч с лишком лет и, наконец, их распространенность и общедоступность. Специальная литература о древнегерманских и славянских рунах (22) представила достаточные указания, что в образовании древних алфавитов участвовали и те знаки, которыми первобытные народы пользовались для разных потребностей обиходной жизни. Самым существенным в выводах датского ученого Виммера по отношению к изучению рун следует признать, что греческий и римский алфавиты лежат в основании рунического письма.
Таким образом, в настоящее время имеется обширный материал как в знаках письма, открытых раскопками в Крите, так равно на строительном материале в Трое и, наконец, в каменотесных знаках, отмеченных в Абобе (23), который остался не привлеченным к изучению вопроса о графике у славян в только что появившейся «Энциклопедии славянской филологии».
Многочисленные образцы древнейших знаков письма могут давать основание для расширения поля исследования с целью выяснения первичных элементов в образовании кириллицы и глаголицы. И во-первых, на основании этих образцов можно думать, что первоначальные стихии европейских алфавитов, латинского и греческого, были в готовности задолго до появления письменности на этих языках; во-вторых, представленный материал, при всей отдаленности и раздельности его частей как в хронологическом, так и в географическом отношении, может давать некоторые данные для суждения о сравнительном старшинстве кириллицы перед глаголицей. По нашему мнению, глаголица поздней кириллицы и с палеографической точки зрения обличает искусственную переделку кирилловских знаков. Ни с одним из древних алфавитов глаголица не имеет такой вне спора стоящей связи, какую имеет кириллица [106] .
[106] Последующий текст — отрывок, который сохранился в рукописи из утраченных двух страниц корректуры. (Ред.)
/Месяцеслов (Менологий) Василия, составляющий одну из драгоценнейших рукописей Ватикана (Соd. gr. 1613), по всей вероятности, попал в руки иностранной колонии, жившей в Константинополе во время расхищения города в 1204 г. В XIV в. он принадлежал Варфоломею Дэиакомо из Генуи, а потом в XV в. был собственностью Сфорцы, миланского герцога. В XVI в. рукопись находилась во владении фамилии Сфондрато, один из коих, Николо, был кардиналом и потом папой под именем Григория XIV (1590). В 1615 г. знаменитый кодекс был подарен папе Павлу V, вследствие чего ему была обеспечена сохранность и доступность для ученых исследований на будущее время. В 1727 г. последовало издание Менологий кардиналом Альбани (24), а в нынешнем столетии появилось превосходное фототипическое издание этого несравненного памятника византийского искусства (25), которое позволяет благодаря исчерпывающему комментарию, сопутствующему изданию, составить об нем полное представление.
Кодекс состоит из 217 листов пергамента и принадлежит ко времени царя Василия. Цену кодексу сообщают миниатюры, редкие по тщательности исполнения и разнообразия. В настоящее время нельзя больше колебаться относительно принадлежности кодекса именно времени Василия II главнейше потому, что в нем есть несколько святых, живших уже после Василия I. Нельзя с такой же положительностью думать, что в этом Менологий сохранился именно тот [107] /
[107] Обрыв фразы. (Ред.)
Глава XIII
СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. ПАТРИАРХ НИКОЛАЙ МИСТИК
И ВОПРОС О ЧЕТВЕРТОМ БРАКЕ. ХАРАКТЕРИСТИКА ЛЬВА VI
Важные события, происходившие на окраинах империи, необходимо отвлекавшие наше внимание к перифериям, не позволяли ознакомиться с ближайшей обстановкой, в какой происходило царствование Льва. Как ни мало зависели внешние события от личной воли царя, тем не менее нельзя не признать, что Лев Мудрый своим личным характером, своими личными склонностями и привязанностями наложил известный отпечаток на историю своего времени. Само собой разумеется, непосредственное влияние этого самодержца, ни разу не принимавшего участия во внешних войнах, выразилось главным образом в сфере дворцовых и внутренних отношений, на подборе высших лиц военной и гражданской администрации, и в особенности на церковных делах, которые, впрочем, весьма тесно связаны были с политикой.
Царь Лев VI не предназначался для престола, так как был вторым сыном Василия, рожденным от Евдокии Ингерины, любовницы Михаила III. Но когда старший сын царя Василия Константин неожиданно умер в 879 г., Лев оказался наследником престола вопреки желаниям отца и, по обычаям того времени, назначен был вторым царем. В 881 г. для него была избрана невеста, происходившая из патрикианского рода Константина Мартинакия, по имени Феофано. Этот брак оказался далеко не счастливым, хотя по всем признакам вина была не на стороне царицы (1).
/Среди придворных обратила на себя внимание молодого царя дочь этериарха Стилиана Чауша по имени Зоя, с которою он вступил в интимные отношения. Когда эта связь сделалась гласной, царь Василий принял суровые меры против своего сына (2), но это не восстановило добрых семейных отношений между супругами, напротив, внесло в царскую семью охлаждение и раздор между сыном и отцом. Трудно выяснить тайные пружины, которыми придворная интрига пыталась питать нерасположение между Василием и его сыном. Не подлежит сомнению то, что под конец жизни Василия отношения его к сыну весьма обострились и что любимец его, архиепископ Феодор Сантаварин, искусно воспользовался душевным настроением царя, удрученного смертью любимого сына Константина, чтобы вооружить отца против сына. Известно, что незадолго до смерти Василий даже подверг заключению своего сына и устранил от службы многих лиц, преданных царевичу. Не останавливаясь на подробностях этой семейной драмы, мы должны приходить к заключению, что Лев не был подготовлен к правительственным делам и что его кабинетная и литературная роль, составляющая характерную особенность двух царей династии — Льва и его сына Константина Порфирородного, — является результатом обстановки, в которой ему пришлось жить, и литературных вкусов, преобладавших в высшем обществе в X в./
По смерти Василия (в сентябре 886 г.) Лев вместе с младшим братом Александром стали разделять царскую власть. Двоевластие ограничивалось, впрочем, формой, так как Александр довольствовался лишь внешними отличиями и почестями и не вмешивался в правительственные дела. По существу при Льве продолжалась та же правительственная система, какая установлена была Василием, с тем лишь различием, что второй царь Македонской династии принес на престол прекрасное образование, теоретическую подготовку, изучение философов и ораторов, вообще тот изящный умственный и художественный склад, которым характеризуется византинизм занимающего нас времени. Византийский самодержец больше выделялся своими философскими, ораторскими и литературными способностями, чем правительственными дарованиями, умными системами и теоретическими построениями в искусстве побеждать врага, чем практическим искусством в военном и административном деле. Во внешней политике не первые представители династии дали дальнейшее движение византинизму, благодаря чему он мог пережить напор печенегов и турок-сельджуков и выстоять против европейских крестоносцев, но, несомненно, этим первым царям Македонского дома, Василию, Льву и Константину, принадлежит большая заслуга в истории европейской культуры: они придали Македонскому периоду его неотъемлемое достоинство и безраздельную славу тем, что под их покровительством и по их инициативе возник в Византии период оживления науки и искусства, давший прекрасные художественные и литературные памятники, усвоенные впоследствии всем европейским человечеством.