История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6
Шрифт:
Тут я слышу голос, который говорит, что это место аббата, и другой голос, который отвечает, что уже полчаса, как тот уехал. Почему уехал? — говорит третий, — он должен был оставаться здесь еще восемь дней. Говорят тихо, шушукаются, но отъезд аббата меня не интересует, я продолжаю есть, занимаясь только дамой, которая подкладывает мне лучшие куски. Я говорю Ледюку, который стоит позади моего стула, заказать мне шампанского; дама его любит, и я оказываюсь прав; весь стол тоже заказывает шампанского. Я вижу, что она развеселилась, я болтаю ей глупости и спрашиваю, всегда ли она требует доказательства правоты у тех, кто с ней заигрывает. Она отвечает, что те несколько не стоят и труда. Красива, с умом — я думаю о том, чтобы найти хороший предлог, чтобы отложить отъезд, и случай мне его предоставляет.
— Вот, —
— Очень кстати, потому что мой сосед меня утомлял.
— У него не было аппетита? — спрашиваю я.
— Ба! У игроков аппетит только на деньги.
— Обычно так; но у вас необыкновенные способности, потому что я в жизни не обедал два раза подряд.
— Это нарочно. Готова поспорить, что вы не будете ужинать.
— Спорим, что буду.
— Спорим на ужин, но я хочу видеть.
— Идет.
Весь стол аплодирует; дама краснеет от удовольствия, и я приказываю Ледюку пойти сказать кучеру, что я уезжаю только завтра.
— Я заказываю ужин, — говорит дама.
— Да, потому что это вы за него заплатите. Мое дело, в нашем споре, держаться стойко. Если я съем больше вас, я выиграл.
С окончанием обеда человек с импозантным лицом спросил карты и составил маленький банчок в фараон. Я подождал. Он положил перед собой двадцать пять пьемонтских пистолей и немного серебра, чтобы развлечь дам. В банке оказалось около сорока луи. В первой талье я оставался только зрителем и увидел, что банкёр играет честно. Когда он смешал карты для следующей тальи, красивая дама спросила меня, почему я не играю. Я ответил ей на ушко, что она заставила меня потерять аппетит к деньгам; она улыбнулась. После этого заявления, сочтя себя обязанным, я достал из кошелька сорок луи, и проиграл их в двух тальях. Я поднялся, ответив на соболезнования банкёра, что я никогда не рискую суммой, большей той, которая составляет банк. Кто-то из компании спросил меня, знаю ли я аббата Жильбера; я ответил, что был знаком с одним по Парижу, он был из Лиона и был должен мне свои уши, которые, соответственно, я ему отрежу повсюду, где его встречу. Спрашивавший мне не ответил, и компания хранила молчание, не показывая вида. Я увидел, что этот аббат Жильбер — это, должно быть, тот, чье место я занял. Увидев мой приезд, он улепетнул. Я доверил ему в моем доме в Малой Польше кольцо, которое стоило мне в Голландии пять тысяч флоринов, и на другой день он скрылся.
Когда все вышли из залы, я спросил Ледюка, хорошо ли я устроен. Он отвел меня в большую комнату без мебели в старом доме, в сотне шагов от гостиницы, в котором все остальные комнаты были заняты. Хозяин гостиницы мне сказал, что у него нет другой комнаты, кроме этой, и что он велит принести сейчас кровать, стулья и столы. Мне пришлось там устроиться. Я сказал Ледюку, чтобы ложился в той же комнате и чтобы принес туда весь мой багаж.
— Что вы сказали об аббате Жильбере? — спросил он. — Я узнал его только в момент, когда он уходил, и мне даже пришла в голову мысль схватить его за жилет.
— Это была мысль, которой нужно было последовать.
— Ну ладно, в следующий раз.
Выходя из этой комнаты, я вижу, что ко мне подходит человек, который говорит, что будет моим соседом, и предлагает проводить меня, если я хочу посмотреть фонтан. Я соглашаюсь. Это был мужчина высокого роста, худой, блондин, в свои пятьдесят лет сохранивший еще свои волосы, который, должно быть, был красив и чья вежливость, слишком навязчивая, должна была бы вызвать во мне подозрения; но мне нужен был кто-нибудь, чтобы немного поболтать. Итак, идя со мной к фонтану, он рассказал мне дорогой о людях, с которыми я обедал. Он начал с того, что сказал, что воды Экса хороши, но что никто из той компании, что я видел, не находится здесь с целью их принимать.
— Я единственный, — сказал он мне, — кто принимает их по необходимости, потому что болен туберкулезом; я худею с каждым днем, и если не найду хорошего лекарства, долго не проживу.
— Все эти господа, стало быть, прибыли сюда, лишь чтобы повеселиться?
— Чтобы играть. Они все пьемонтцы или савояры. Я единственный
— Это забавно. Без этого, вы полагаете, что она проявила бы сочувствие к своему влюбленному отцу?
— Это могло бы быть, потому что у нее очень добрый характер.
Глава XI
Мои приключения в Экс-ан-Савой. Моя вторая М.М. М-м Z.
Направляясь к фонтану в компании этого человека, который, не зная меня, болтал со мной наилучшим образом, без малейшего опасения, что я приду в ужас, и что он покажется мне первостатейным мерзавцем, я подумал, что, полагая во мне ум того же пошиба, что и у него, он считает, что оказывает мне большую честь. Но, желая узнать его получше, я сказал:
— Несмотря на суровость маркиза, вашего отца, вы живете вполне в достатке.
— Очень плохо. У меня есть пенсион от департамента иностранных дел, как курьера, удалившегося со службы. Я оставляю его своей жене на жизнь, а сам обеспечиваю себя, путешествуя. Я играю действительно хорошо в трик-трак и во все игры на деньги. Выигрывая чаще, чем проигрывая, я живу на это.
То, что вы мне рассказываете, известно ли это здешней компании?
— Всему свету. Зачем мне таиться? Я человек чести и при мне есть опасная шпага.
— Я в этом не сомневаюсь. Допускаете ли вы, что м-ль Дезармуаз имеет любовника? Если она красива…
— Очень красива; я не буду противиться этому; но моя жена набожна. Если вы будете в Лионе, я дам вам для нее письмо.
— Благодарю вас. Я направляюсь в Италию. Могу ли я спросить у вас, кто тот месье, что держал банк?
— Это известный Панкалье, маркиз де Прие со времени смерти своего отца, которого вы, будучи венецианцем, знаете как посла. Тот, кто спросил вас, знаете ли вы аббата Жильберта, это шевалье Z, муж дамы, которая пригласила вас поужинать с ней. Остальные все, кто граф, кто маркиз, — пьемонтцы или савояры; двое-трое из них — сыновья негоциантов, женщины все родственницы или подруги кого-то из компании. Они все профессиональные игроки, и очень умелые; когда иностранец здесь проезжает, если он играет, ему трудно от них ускользнуть, потому что они все в сговоре. Они рассчитывают с вас поживиться, берегитесь.
К вечеру мы вернулись в гостиницу, где нашли всех игроков, занятых азартной игрой. Мой новый друг участвовал на всех столах вместе с графом де Скарнафиш. Не присоединившись ни к какой партии, муж моей красотки предложил мне партию в фараон вдвоем, в одну талью, до сорока цехинов. Я кончил проигрывать эту сумму как раз, когда пригласили к столу. Дама и на этот раз была не менее весела, и честно оплатила свой проигрыш пари. Во время ужина она дала понять, весьма ясно, с помощью подмигиваний, значение которых я понимал очень хорошо, что хочет меня обмануть, так что я почувствовал себя вне опасности со стороны амура, но должен был оберегаться фортуны, всегда дружественной банкёрам в фараон, и это меня уже настораживало. Мне надо было бы уехать, но не хватало сил. Все, что я мог сделать, — это пообещать себе соблюдать осторожность и, располагая большой суммой денег в бумагах и достаточной — в наличности, выработать надежную систему поведения. Маркиз де Прие сразу после ужина составил банк, который, в золоте и серебре, мог стоить три сотни цехинов. Такая скудость показала мне, что я могу много проиграть, а выиграть мало, так как было очевидно, что он составил бы банк из тысячи цехинов, если бы они у него были. Я выложил перед собой пятнадцать золотых «лиссабонцев», сказав скромно, что когда я их проиграю, пойду спать. В середине третьей тальи я снял банк. Маркиз сказал, что добавит еще две сотни луи; я сказал, что хочу уехать рано утром, и ушел.