История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9
Шрифт:
Мои возражения на эти рассуждения вызвали только улыбки, но, предвидя войну, которую они мне сулят, я направилась на следующий день, в сопровождении гувернантки, к моей дорогой тете аббатисе, которая, в моем затруднении, не могла отказать мне в совете. Этот совет можно было рассматривать лишь как руководство к моим действиям, так как я начала с того, что сказала ей без уверток, что никогда не соглашусь на этот брак.
Она ответила, что ей представили графа, и что, по правде говоря, она нашла его невыносимым, но что она опасается, что меня к этому принудят.
Впечатление, которое произвело на меня это заявление, было столь сильно, что, не найдя в себе силы ответить, я заговорила о совсем других вещах, вплоть до окончания визита. Но, вернувшись домой, я приняла
Я заперлась у себя в кабинете и изложила в коротком письме все мое дело палачу моего отца, безжалостному Ойрас. Я закончила тем, что молила его о протекции, с тем, чтобы обрести такую у короля, с тем, чтобы гарантировать меня от любого насилия и любого опасения, что навлеку на себя немилость мадам принцессы ди Брезил при моем твердом решении выйти замуж только тогда, когда я сама свободно это решу.
Я отправила ему письмо на следующий день с пажом. Не предполагая в министре наличия гуманного сердца, я рассчитывала, что задену его сердце мужчины. Я рассчитывала на его гордость; я чувствовала уверенность, что, поступив со мной по справедливости, он решит, что убедит меня в том, что не был несправедлив и по отношению к моему отцу. Я не обманулась в своих ожиданиях.
Через день молодой джентльмен пришел мне сказать от его имени, попросив выслушать его приватно, что я должна отвечать всем тем, кто мне советует согласиться на этот брак, что я соглашусь на него, только когда меня убедят, что Е.А.В [21] этого хочет. Министр передавал мне извинения в том, что, по известным соображениям не отвечает мне письменно. Посланец, сказав мне эти несколько слов, ушел, отвесив мне глубокий реверанс и не ожидая никакого ответа, но вы не можете себе представить ни моего удивления при появлении этого молодого человека, ни впечатления, которое он произвел на мой ум.
21
Ее Апостолическое Величество.
Сказанного им было более чем достаточно, чтобы меня успокоить, потому что министр не мог бы мне выдать этого мнения, если бы не хотел меня уверить, что принцесса более не будет вмешиваться в дело моего брака; но эта мысль тут же меня покинула, как только ушел молодой человек. Я проводила его глазами, удивленная, а мгновение спустя, удивленная моим удивлением, я ощутила себя глупой, и я засмеялась, издеваясь над собой. Я была охвачена изумлением от того впечатления, которое произвел на меня этот молодой человек, однако это изумление постепенно сошло на нет в немного дней, потому что, увидев его случайно на следующей неделе в церкви, я сначала его не узнала; но в дальнейшем впечатление риватноушения на жизнь короля усилилось. Повсюду, где я шла, я его встречала — в театрах, на прогулках и всегда, когда садилась в мою коляску, выходя из дома, где была с визитом.
По прошествии трех-четырех месяцев, если случалось, что я не встречала его в церкви, куда заходила, я ощущала беспокойство.
Я видела почти каждый день господ де Ф-и у моей двоюродной бабушки, но, поскольку не было больше вопросов о моем замужестве, от них мне было ни жарко ни холодно. Я простила их, но я не чувствовала себя счастливой. Молодой человек, имени которого я не знала, представал в моем воображении всякий раз, когда я видела моих пажей, и невольный вздох, исходящий из моей груди, заставлял меня краснеть; мне было досадно оттого, что я догадывалась о причине.
Находясь в таком состоянии, я зашла как-то утром в комнату моей горничной, привлеченная звуком незнакомого голоса; я вижу разложенные на столе кружева, и стоящую перед ними девушку, которая делает мне реверанс, и, поскольку меня сначала заинтересовали только кружева, я на нее не посмотрела. Не найдя светлых, которые я хотела, я сказала об этом, и девушка ответила, что принесет их на следующий день, и, говоря ей, что она
— Вы знаете эту девушку? — спросила я спокойно у моей горничной. Та ответила, что до сего дня никогда ее не видела. Я ушла к себе.
Размышляя в одиночестве об этом сходстве, я, наконец, перестала этим заниматься, сочтя, что это смешно, но решила поговорить с этой девушкой и постараться узнать, кто она. Она, возможно, была сестрой моего молодого человека.
Она не замедлила явиться на следующий день в то же время с коробкой, полной кружев, и когда мне о ней сказали, я не замедлила пригласить ее зайти в мою комнату. Я обратилась к ней, не без некоторого волнения, и она, отвечая, не могла не посмотреть на меня, и тогда, убедившись, что я не ошиблась, я не нашла в себе силы задать ей вопросы, которые задумала, так как там присутствовала моя горничная. Но когда, выбрав несколько кружев, я сказала ей пойти взять денег, чтобы заплатить, мое изумление достигло высшей степени — замаскированная персона упала передо мной на колени.
— Решите, мадам, — сказал мне он, — жить мне или умереть; я уверен, что вы меня узнаете.
— Да, я узнаю вас и не могу сказать ничего иного, как то, что вы сошли с ума.
— Я вас обожаю.
— Встаньте, потому что сейчас войдет моя горничная.
— Она посвящена в тайну.
— Что я слышу!
Однако он поднялся, и моя невозмутимая служанка отдала ему его деньги. Уложив в свою коробку оставшиеся кружева, он сделал мне реверанс и ушел.
После его ухода было бы вполне естественно, если бы я поговорила с горничной и мой долг требовал, чтобы я немедленно дала ей отставку, но я не слышала этого повеления, и, соответственно, я пренебрегла бы законом, который предписывал мне мой долг, если бы я к нему обратилась.
Оставшись одна у себя в кабинете и обдумывая этот факт, я увидела, что слишком поздно уже решиться следовать законным путем. Мне надо бы было немедленно велеть арестовать отважного молодого человека, заставив признаться мою служанку, но мое сердце за него заступалось, и, вследствие такого снисхождения, осуждение моей горничной становилось абсурдным. Я ничего не сделала и заставила себя поверить, что она не догадалась, что он сказал мне о том, что она посвящена в тайну. Я решила отвлечься от происшедшего, надеясь, что более его не увижу, и случившееся станет как бы не бывшим.
Но эта надежда перешла в настоящий страх по прошествии двух недель, когда я более не видела молодого человека нигде из тех мест, где случай или его любовь дали бы мне возможность его встретить. Я ощутила неодолимое желание узнать хотя бы его имя, и только моя служанка могла мне его сказать, потому что я не могла и подумать пойти узнать о нем у графа д'Ойрас. Я ее ненавидела, когда, видя ее у себя, представляла, что она, возможно, знает, что ее преступление мне известно, и радуется страху, который я должна испытывать, будучи от нее зависимой. Она могла даже счесть мою сдержанность к обстоятельствам в ущерб моей чести и решить, что я его люблю. Это предположение, когда я думала о его возможности, меня оскорбляло, приводило меня в отчаяние. Что же касается юного сорвиголовы, который вызвал у меня настоящий гнев, мне казалось, что следует его опасаться, и, будучи уверенной, что он не может догадаться, что я его люблю, мне достаточно было знать, что он должен быть убежден в том, что я им пренебрегаю. Эта уверенность служила для меня отмщением в моменты, когда мое тщеславие возрастало выше моей любви; но она приводила меня в отчаяние в другие моменты, когда я думала, помимо своей воли, что он, может быть, решился больше не думать обо мне, и что он уже меня забыл. Вы видите, что я боролась с собой, и чем дольше длилась борьба, тем сомнительней была победа.