История жизни, история души. Том 2
Шрифт:
Но время бежит, и завтра уже будем заказывать обратные билеты. Побывали мы и в Литве — в Паланге, красивом курортном местечке, и в чудесной Клайпеде, старинном портовом городе. Всё время грустим, что вас нет с нами, и стараемся всё увидеть и за вас. Крепко, крепко вас целуем и Нютю, если приехала!
Ваши А. и А.
19 июля 1960
Дорогие Лиленька и Зина, с ужасом каждый день узнаю по радио о том, какая жара стоит, представляю себе, как это для вас мучительно. Включаете ли хоть вентилятор, он ведь немного помогает? Здесь и в солнечные дни прохладно, и вообще частые дожди, так что всё время свежо, вот для вас был бы идеальный климат, только добраться до него далеко. Вчера утром случайно оказалась возле церкви, она была открыта, зашла, и, подумайте, какое чудо - был Сергий Радонежский,
Священник здесь не старый, в моих годах, Зинин земляк, белорус, и служит хорошо, но всё слышатся белорусские нотки в произношении.
Бедный он очень, приход бедный, а церковь хорошая, не тронутая войной.
Посылаю вам картинки здешние, м. б. пригодятся кого-нб. с чем-нб. поздравить!
Целуем крепко
А. и А.
Купила здесь «Житие прот<опопа> Аввакума» - изумительно! Привезу почитать вам.
1 Отец Зинаиды Митрофановны Ширкевич, Митрофан Иванович, долгие годы был священником в деревне Кубок Невельского уезда Витебской губ. (ныне Псковской обл.). Он принадлежал к типу священнослужителей, названных И.В. Цветаевым «священниками-земледельцами».
Э.Г. Казакевичу
23 <июля> I9601
Милый Эммануил Генрихович, я, хамка, только сейчас собралась написать Вам, спросить о здоровье Галины Осиповны. А собиралась каждый день, и каждый день был свободен. Но на душе была такая муть и тоска, что вместо письма получился бы сплошной скулёж, а
кому нужны такие вести с рубежей нашей Родины? Ибо мы с А<дой> А<лександровной> осваиваем балтийские рубежи, гуляем по Латвии автобусным и пешим ходом и всему удивляемся, а паче всего тому, что способность удивляться не перегорела в нас.
Тут всё ещё напоминает о прошлой войне, хотя на местах, где были дома, разбиты красивые скверы, и в семьях, куда не вернулись мужчины, подросли сыновья... Здесь все всё помнят, чем главным образом и отличаются от русских. На нашей землице что ни посей — всё вырастет, а на здешней почве туго-туго пробиваются «ростки нового».
Наша штаб-квартира — в Либаве2, занятный тихий городок, похож на немецкий, одних церквей не сосчитать, в воскресенье я сигаю из костела в православный собор, оттуда — к баптистам, оттуда — к староверам, оттуда — обратно к католикам, только вот синагогу взорвали фрицы. Кладбища — изумительные — православное, католическое, просто немецкое и немецкое-баронское, а главное — еврейское совершенно поразительное.
Одним словом, как видите, развлекаюсь, как умею. Идёшь-идёшь по улочке — и вот тебе дом, в котором Петр I останавливался, и всё вокруг - так, как тогда, та же мостовая и тумбы-коновязи, и остальные дома - те же.
И море. «Приедается всё, лишь тебе не дано примелькаться»...3
А сколько же здесь морячков и, соответственно, притончиков и недобитых бардачков! Правда, в некоторых из них вполне мирно и достойно проживают ответственные сов. работники, «сушатся пеленки, жарится пирог»...4 но зато в других всё, как в лучших портовых городах мира — ставни закрыты, а двери гостеприимно распахнуты, а на пороге стоит этакая особа со свалявшимся перманентом и в стоптанных шикарных туфлях времен Ульманиса5 и орлиным оком озирает окрестности. Кстати, вернее некстати, «порядочные» женщины здесь не курят, и я ежечасно рискую, что меня — меня! какой-нб. недальновидный пограничник примет за б...югу, pardon!
Уже скоро едем обратно, мечтаем завернуть в Таллин, если выйдет с деньгами и вообще. Очень, очень Вас прошу, напишите мне словечко на Тарусу - как дела дома и в Красноярске, как Галино здоровье? В Москве буду только проездом, постараюсь позвонить вам, но вряд ли кого-нб. застану — вы все, верно, на даче. Поцелуйте за нас обеих Галю и девочек. Желаем вам всем всего самого доброго и радостного!
Ваша АЭ
1 Первоначально письмо было датировано 23 июня, однако из содержания ясно, что оно относится к 23 июля.
2 До 1917 г. официальное название г Лиепая (Латвия).
3 Цитата из поэмы Б. Пастернака «Девятьсот пятый год» (1925-1926, гл. «Море»).
4 Цитата из стихотворения В. Инбер «Сороконожка».
5Карл Ульманис (1877-1942) - латышский государственный и политический деятель. В 1936-1940 гг. был премьер-министром правительства, а также Президентом Латвии.
В.Ф. Булгакову 1
21 октября 1960
Простите меня, дорогой Валентин Фёдорович, за молчание — я несколько дней была в Москве, и Ваши весточки приходили сюда2 без меня... Бесконечно благодарна Вам за воспоминания3, во-первых, и за желание перепечатать их для меня, во-вторых. Умоляю Вас, не торопитесь и не торопите машинистку, ведь самое главное то, что это — написано, а с получением могу ждать сколько угодно.
Ваша, очень для меня дорогая, книга4 сейчас кочует по друзьям и знакомым. Я, хоть и очень жадный (только в отношении книг, и то немногих!) - человек, всё же пустила её по рукам, и не жалею, т. к. каждый из прочитавших становится не только Вашим другом, но и посетителем той Ясной Поляны. Ваша книга — настоящее чудо настоящей любви, той скромной, самозабвенной и неприметной любви, на которой мир стоит.
Когда-то меня «гнали этапом» с Крайнего Севера в Мордовию -шла война, было голодно и страшно, долгие, дальние этапы грозили смертью. По дороге завезли меня в какой-то лагерь на несколько дней - менялся конвой. Отправили полы мыть в столовой; стояла зима, на чёрном полу вода замерзала, сил не было. А дело было ночью — мою, мою, тру, тру, вошел какой-то человек, тоже заключённый, — спросил меня, откуда я, куда, есть ли у меня деньги, продукты на такой долгий и страшный путь? Ушёл, потом вернулся, принёс подушечку-думку, мешочек сахару и 300 р. денег - большая сумма для заключённого! Даёт это всё мне - чужой человек чужому человеку... Я спрашиваю — как его имя? мол, приехав на место, напишу мужу, он вернёт Вам долг. А человек этот - высокий, худощавый, с живыми весёлыми глазами - отвечает: «Моё имя Вы вс равно забудете за долгую дорогу. Но если и не забудете и мужу напишете, и он мне “вернёт долг”, то денежный перевод меня не застанет, сегодня мы здесь, а завтра там - бесполезно всё это».
– «Но как же, - говорю я, — но кому же вернуть — я не могу так просто взять?» — «Когда у Вас будет возможность, — отвечает он, — “верните” тому, кто будет так же нуждаться, как Вы сейчас. А тот в свою очередь “вернёт” совсем другому, а тот - третьему... На том и стоим, милая девушка, так и живём!» Он поцеловал мне руку и ушёл - навсегда. Не знаю до сих пор, кто он, как его зовут, но долг этот отдавала десятки и сотни раз и буду отдавать, сколько жива буду. «Думка» его цела у меня и по сей день, а тот сахар и те деньги спасали мне жизнь в течение почти трёхмесячного «этапа».
Мне трудно объяснить Вам, в чём связь между Вашей книгой и этой историей - и множеством подобных историй, - но Вы сами это почувствуете. Какая-то есть великая «круговая порука добра»5, и Ваша книга - одно из звеньев этого необъятного круга. «На том и стоим, тем и живём».
Боюсь, что очень невнятно всё это написала, но сердцем Вы поймете то, что сердцем я хотела сказать6,
Приятельница, с которой живу вместе, недавно встретила здесь, в Тарусе, Паустовского, передала ему Ваш привет. Константин Георгиевич сказал, что отлично Вас помнит, и добавил к этому всякие милые и сердечные слова о Вас и о Вашей книге. Он неважно себя чувствует, страдает от астмы, особенно в такую неустойчивую погоду, как сейчас, но работает и иногда ходит на рыбную ловлю. Возвращается повеселевший и, конечно, без рыбы.