История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
Шрифт:
Я в страхе смотрела на него.
– Я видел, – резким тоном продолжал он, – как ты вытащила у него хвост из штанов… а потом он поволок тебя на кровать.
Я была раздавлена.
– Ну, – расхохотался он и схватил меня за подбородок, так что я не могла не поднять на него глаза, – или, скажешь, это тоже неправда?
Я потупила перед ним взор и молчала.
– Так, – решительно произнёс он, – и поскольку фройляйн Пепи вела себя по отношению ко мне нагло и дерзко, я
К подобному развороту событий я была не готова. Меня охватил жуткий страх.
Он наслаждался моим бессилием и ещё больше терзал меня:
– Вас обоих посадят за решётку… тебя и твоего бравого папашу!
– Нет! – вырвалось у меня.
– Нет? – переспросил он. – Нет? А вот мы это вскоре узнаем, если потребуется, то я ведь и под присягой могу подтвердить то, что видел.
С этими словами он направился, было, к выходу:
– А теперь я пойду…
Я бросилась между ним и дверью.
– Прошу вас, – смущённо пролепетала я.
– Здесь вообще и просить больше не о чем. – Он собрался взяться за дверную ручку.
Я широко раскинула руки, преграждая ему дорогу:
– Прошу вас.
– О чём просишь-то? – язвительно откликнулся он.
Я прошептала:
– Я прошу вас… господин Рудольф, извинить меня за то… что я была дерзка с вами…
– Ага, – торжествуя, вскричал он, – что это теперь вдруг, а?
Я продолжала настойчивей:
– Пожалуйста, господин Рудольф, не ходите в полицию, прошу вас.
– Ну, нет уж, – пригрозил он, – я непременно пойду в полицию, как пить дать!
Я залилась слезами.
– Прошу вас, господин Рудольф, не ходите, я же ни в чём не виновата.
– В чём ты не виновата?
– В том… что отец меня…
– Неужели? – сказал он и вплотную наклонился ко мне. – А разве ты не виновата в том, что оттолкнула меня в тот день, когда я хотел тебя немножко потрогать?
Он слегка коснулся моей груди.
– Я никогда больше так не сделаю, – плакала я.
– В таком случае, ты позволишь мне сейчас поиграть титьками, а?
– Да, господин Рудольф.
Он сдёрнул с меня рубашку, взял мои груди в руки и указательными пальцами поиграл сосками.
– Теперь я имею право делать это, а? – насмешливо спросил он.
– Да, да, – сказала я, покорно предоставив себя обстоятельствам.
Он стоя потёрся ширинкой о мою плюшку:
– А эту там… – выжидательным тоном поинтересовался он, – её я теперь тоже имею право… а?
– Да, господин Рудольф.
Я утратила всякую волю.
– Неужели? – осклабился он. – Так, может, ты ещё хотела бы, чтобы я тебя посношал?
Для меня это было единственным спасением:
– Да, господин Рудольф.
– А я вовсе не желаю тебя сношать, – со смехом воскликнул он, – я желаю только пойти в полицию.
Я заплакала навзрыд. А он продолжал:
– Разве что ты сама меня хорошенько попросишь тебя отпудрить, а?
– Я очень прошу, господин Рудольф.
– Погоди-ка.
Он быстрее заиграл моей грудью.
– Прошу вас… – повторила я.
– Ну, продолжай же, – крикнул он и ткнул меня под живот.
– Я прошу… господина Рудольфа… меня отпудрить… – послушно произнесла я.
– Тогда пойдём.
Он отпустил меня и направился к кровати.
Я безвольно последовала за ним.
– Ложись! – приказал он.
Я сделала это.
– Подними одежду!
Я повиновалась.
Он рассматривал, как я укладывалась перед ним.
Потом скомандовал дальше:
– Расстегни мне ширинку!
Это я тоже выполнила. Наружу выпрыгнул его хвост. Он представлял собой тонкую белую макаронину, косо поднимавшуюся кверху.
Теперь он забрался в кровать, лёг на меня и сказал:
– Так, а вставлять внутрь ты тоже должна сама.
Я схватила его хвост и ввела в себя. От приятности, которую я невольно испытала при этом, и, освободившись, наконец, от страха перед полицией, я облегчённо вздохнула.
Рудольф вошёл в ножны почти по самую рукоятку, однако лежал неподвижно.
– Теперь тебе нужно ещё сказать: «Господин Рудольф, долбите меня, пожалуйста».
– Прошу вас, господин Рудольф, долбите, пожалуйста, – это я произнесла охотно.
Грудь у меня была обнажена. Он схватил её, играл ею и возил внизу туда и обратно своим червяком. Я презирала его, я его ненавидела, но я ничего не могла с собой поделать, меня обуяла похоть. Ибо теперь он сношал, при каждом ударе полностью извлекая кайло, чтобы затем снова медленно до конца им всверлиться.
После десятого или одиннадцатого удара его кинжала я начала подмахивать попкой и отказывалась уже понимать, почему я так отчаянно противилась этому приключению.
– А-а… а-а… – вскрикивал он, – теперь я часто буду сношать Пеперль, так?
И я отвечала:
– Крепче… быстрее… у меня подкатывает… ах… да… будете сношать часто?
– Вот так-то правильно… – кивнул он, – так мы с тобой поладим…
– Ах, – пролепетала я, – на меня накатывает… брызгайте, пожалуйста, господин Рудольф.
– Не торопись… – возразил он, – … у меня достаточно времени.
Он неизменно сохранял один и тот же темп.
Вдруг он, не приостанавливаясь, спросил: