История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
Шрифт:
Было и в самом деле поразительно, насколько остро и крепко стояла её грудь, и сосок сам был похож на новую, маленькую, недавно распустившуюся грудь. Я с восхищением рассматривала это чудо, не обращая внимания на то, что Рудольф забрался мне под рубашку и зажал в руке мою грудь.
– Ну, что скажете? – спросил Рудольф, обращаясь к отцу.
– Очень красивая… очень красивая…
Отец не в силах был больше сдерживаться. Он протянул руку и заставил колыхаться грудь Ценци вверх и вниз. А она только смеялась.
– Ответный подарок… господин сосед… – рассмеялся
Тогда отец взял в руку грудь целиком. Ценци подступила к нему ближе и продолжала смеяться.
– Ценци, – скомандовал Рудольф, – поиграй немного с хозяином.
Она послушно расстегнула моему отцу брюки, и я увидела, как ловко она выловила лосося и как поглаживала его, затем добавила к этому ещё и яйца и нежно потёрла их. При этом она смотрела отцу прямо в лицо и смеялась.
– Если вы желаете отсношать Ценци, прошу вас… с удовольствием вам позволяю… – воскликнул Рудольф, – это всего лишь ответный подарок, господин сосед.
Мой отец предоставил Ценци и дальше начищать себе штык и ничего не ответил.
– Ценци, – приказал Рудольф, – хозяин может тебя отпудрить, понятно?
Ценци по-своему истолковала эти слова и, подняв юбки, собралась, было, устроиться на коленях моего отца.
– Ценци, – строго прикрикнул Рудольф, – что делают в первую очередь?
Она проворно опустилась на колени, и длинная сосиска, торчавшая из штанов, в мгновение ока полностью исчезла у неё во рту.
Рудольф поднялся из-за стола:
– В таком случае я оставляю её вам, господин сосед, – проговорил он, – а Пеперль забираю с собой, вы не против?
Мой отец только утвердительно кивнул головой.
Однако Рудольф ещё раз подошёл к нему.
– Прекрати-ка пока лизать, Ценци, – сказал он.
Она остановилась и посмотрела на него.
– Слушайте внимательно, господин сосед, – повторил Рудольф. – Я оставляю вам Ценци, и вы сношаете Ценци, а я увожу с собой Пеперль и сношаю Пеперль.
– Да идите же, наконец, – пропыхтел отец, поднялся на ноги и грубо швырнул Ценци на кровать. Она громко расхохоталась. Но он бросился на неё, и она с юркостью угря мгновенно наставила его на правильный путь. Мы видели, как он принялся наносить удары, и услышали, как Ценци при этом нашёптывала:
– Только хорошенько сношай… только хорошенько отпудри… как следует… сде-ла-ешь, да-а?
Рудольф внезапно пришёл в возбуждение и я тоже.
– Ага, коль так, – сказал он, – тогда и нам тоже стесняться особенно нечего.
С этими словами он бросил меня на другую кровать, сам лёг сверху, и я приняла его удары.
Получился великолепный квартет.
Отец басил, тяжело дыша:
– Давай сюда титьки… так… старательней жопой подмахивай… вот так хорошо…
Рудольф пыхтел:
– Едрёна вошь… вот это здорово… такое мне нравится… только не торопись, у нас море времени.
Я визжала:
– У меня подкатывает… у меня подкатывает… отец… Рудольф… у меня подкатывает.
А Ценци шепеляво присюсюкивала:
– Ах… трахай меня… сделай мне ребёнка… трахай меня… да… откуси мне титьку… откуси мне титьку… Рудольф… он меня сношает… он сношает меня…
Отец и Рудольф брызнули один за другим, и их рык, стоны, предсмертный хрип и сопение слились в единый хор с визгом, вздохами и охами моими и Ценци и со страшным скрипом обеих кроватей.
Когда мы кончили, Рудольф крикнул своей Ценци:
– Пойдём, спать пора…
Та вывернулась из-под моего отца, и Рудольф сказал на прощание:
– Да, господин сосед, второй номер каждый исполнит уже со своей.
Мой отец без промедления перекочевал ко мне и тут же взялся играть грудями, а я стремилась снова поставить во весь рост его меньшого братца, свою постельную затычку.
Поскольку сделать это сразу никак не удавалось, я прибегла к приёму, которому недавно научил меня Рудольф. Я сделала ему на лицо компресс из своего паштета и взяла его стебель в рот как освежительный леденец, и позднее, когда мы наслаждались плодами подобной кулинарии, и я уже смогла перевернуться, чтобы расположиться под отцом, мы услышали донесшийся из кухни голос Ценци:
– Трахай меня… Руди… трахай меня… ты делаешь это лучше всех… ах, Руди… Руди… как много членов уже перебывало во мне… но ты делаешь это лучше всех… трахай ещё… так… так… вынимай… заводи… а-а… а-а… я исполню всё, что ты хочешь, Руди…
А Рудольф сказал:
– Заткни пасть, глупая гусыня… подставь манду, как следует, и не мешай мне сношаться…
– Она это хорошо делала? – спросила я, когда отец начал наносить первые удары.
– Да… очень хорошо… она так тепло и так крепко сжимала его…
– Лучше меня? – спросила я и пустилась пританцовывать попкой.
– Нет… нет… ах… энергичней попкой… ещё энергичней…
А я в ответ:
– Трахай меня… Трахай меня… хорошо… так… ты делаешь это лучше всех…
Этому я только что научилась у Ценци.
Отныне Ценци просто осталась жить с нами. Она спала с Рудольфом на кухне, а днём расхаживала по моей комнате, раскачивая своими остренькими грудями. Она была неприятна мне. Однако, очень желая понравиться, держалась со мной всегда так приветливо и так терпеливо и послушно подлаживалась во всём, что я вскорости к ней привыкла. Иногда она спала с отцом, и в такие ночи я ложилась с Рудольфом. Отец и Рудольф отлично уживались друг с другом и по настроению делили нас между собой. Теперь Рудольф никогда не проводил половой акт наскоро, ибо, оставшись без работы, ему некуда было торопиться. Он нередко целый день оставался дома, и тогда принимался сразу за нас обоих.
Однажды я возвращалась домой и, свернув под арку ворот, наткнулась на Ценци, которую как раз в этот момент схватил за грудь господин Горак. Я прошла мимо, Ценци крикнула мне «Сервус!», а Горак даже не обратил на меня внимания.
Наверху Рудольф сидел в кухне.
– Ты не видела Ценци? – спросил он меня.
Я не упустила случая подложить ей свинью и сказала:
– Видела, она стоит внизу под аркой.
– С кем? – заинтересованно спросил Рудольф.
– С господином Гораком, – сказала я.