История
Шрифт:
Когда Клеомен через глашатая потребовал изгнать Клисфена и запятнанных скверной, сам Клисфен тайно бежал из города. Тем не менее Клеомен явился в Афины с небольшим отрядом и по прибытии изгнал 700 семейств, запятнанных скверной, по указанию Исагора. Затем царь вновь сделал попытку распустить совет [641] и отдать всю власть в руки 300 приверженцев Исагора. Когда совет воспротивился и не пожелал подчиниться, Клеомен, Исагор и их приверженцы захватили акрополь. Остальные же афиняне объединились и осаждали [акрополь] два дня. А на третий день они заключили [с осажденными] соглашение, по которому все лакедемоняне покинули страну. Тогда исполнилось прорицание, данное Клеомену. Ведь, когда Клеомен поднялся на акрополь, чтобы занять его, он вступил также в священный покой богини [642] якобы с целью помолиться ей. Не успел царь переступить порог, как жрица поднялась с седалища
Геродот имеет в виду совет пятисот, состоявший из представителей отдельных фил.
Т. е. святилище Афины в Эрехфейоне.
Так-то сторонники Исагора были заключены в оковы и казнены. Афиняне же после этого возвратили Клисфена и 700 семейств, изгнанных Клеоменом, и отправили посольство в Сарды заключить союз с персами: [643] они были убеждены ведь, что предстоит война с Клеоменом и лакедемонянами. Когда посольство прибыло в Сарды и изложило свое поручение, то Артафрен, сын Гистаспа, сатрап Сард, спросил: «Что это за народ, где обитает и почему ищет союза с персами». Получив разъяснение послов, сатрап дал им такой краткий ответ: «Если афиняне дадут царю землю и воду, то он заключит союз, если же нет, то пусть уходят». Послы же, желая заключить союз, согласились, приняв это на свою ответственность. Впрочем, по возвращении на родину они подверглись суровому осуждению за эти самостоятельные действия.
Клисфен признал протекторат Персии. Геродот, близкий к Алкмеонидам, изображает дело так, будто послы действовали на свой страх и риск, так как после персидских войн этот поступок считался позорным (ср.: С. Я. Лурье. История, стр. 159).
Между тем Клеомен считал себя крайне оскорбленным афинянами на словах и на деле и стал собирать войско со всего Пелопоннеса. О цели похода царь, правда, умалчивал, хотя желал отомстить афинскому народу и поставить тираном Исагора (Исагор ведь вместе с ним покинул акрополь). Так вот, Клеомен с большим войском вступил в Элевсин, а беотийцы по уговору заняли Эною и Гисии, пограничные селения в Аттике. А с другой стороны напали халкидяне и стали опустошать аттические поля. Афиняне же хоть и оказались между двух огней, но решили потом припомнить это беотийцам и халкидянам и выступили против пелопоннесцев в Элевсине.
Когда оба войска должны были уже сойтись для битвы, сначала коринфяне сообразили, что поступают несправедливо, одумались и возвратились домой. За ними последовал Демарат, сын Аристона, второй спартанский царь, стоявший во главе лакедемонского войска вместе с Клеоменом. До этого времени он был в согласии с Клеоменом. Из-за этой-то распри в Спарте был издан закон, запрещающий обоим царям вместе идти в поход (прежде ведь отправлялись в поход оба царя). А когда теперь один из царей был отстранен от начальства над войском, то и один из Тиндаридов должен был оставаться дома: ведь до этого оба Тиндарида как помощники и защитники выступали в поход [со спартанским войском]. [644]
Замечание Геродота следует понимать так, что с этого времени с началом войны призывали в помощники не обоих Диоскуров, а только одного. По верованию спартанцев, Диоскуры сопровождали войско в походе. Спартанские цари были земными воплощениями Диоскуров.
И вот когда остальные союзники в Элевсине увидели, что лакедемонские цари в распре, а коринфяне покинули боевые ряды, то и сами также возвратились домой. Так-то дорийцы в четвертый раз вторглись в Аттику. Дважды приходили они врагами и дважды — на защиту афинской демократии. Первый раз — в то время, когда основали Мегары (этот поход будет, пожалуй, правильно отнести ко временам афинского царя Кодра).Второй же и третий раз спартанское войско вышло из Спарты, чтобы изгнать Писистратидов. А четвертое вторжение — теперешнее, когда Клеомен во главе пелопоннесцев вступил в Элевсин. Так-то теперь в четвертый раз дорийцы проникли в Аттическую землю.
Итак, это вражеское войско бесславно распалось. Тогда афиняне, решив отомстить, сначала пошли войной на Халкиду. Беотийцы же выступили на помощь халкидянам к Еврипу. Заметив идущих на помощь беотийцев, афиняне решили прежде напасть на них, чем на халкидян. Афиняне вступили в сражение с беотийцами и одержали полную победу: множество врагов они перебили и 700 человек взяли в плен. Еще в тот же самый день афиняне переправились на Евбею, напали на халкидян и также одолели их. После победы они оставили 4000 клерухов-поселенцев на земле гиппоботов (гиппоботами назывались халкидские богачи). [645] Пленных халкидян вместе с беотийскими пленниками афиняне также бросили в оковах в темницу. Через некоторое время пленники, правда, были отпущены за выкуп в 2 мины. Оковы же, которыми они были связаны, афиняне повесили на акрополе. Оковы эти находились там еще и до моего времени и висели на стене, опаленной пожаром [в войне] с мидянами, против святилища на западной стороне. На десятую часть выкупа [за пленников] афиняне посвятили богине медную четверку коней. Она стоит сразу налево при входе в пропилеи на акрополе. Надпись на ней гласит:
В подлиннике pax]ez (толстопузые), т. е. богатые. Раздел земель крупных землевладельцев между мелкими крестьянами (клерухами) был главным средством афинского господства в завоеванной области. Гиппоботы (коневоды) — крупные землевладельцы в Халкиде на Евбее.
Итак, могущество Афин возрастало. Ясно, что равноправие для народа не только в одном отношении, но и вообще — драгоценное достояние. Ведь, пока афиняне были под властью тиранов, они не могли одолеть на войне ни одного из своих соседей. А теперь, освободившись от тирании, они заняли безусловно первенствующее положение. Поэтому, очевидно, под гнетом тиранов афиняне не желали сражаться как рабы, работающие на своего господина; теперь же после освобождения каждый стал стремиться к собственному благополучию.
Так обстояли дела у афинян. Фиванцы же после этого отправили послов в Дельфы вопросить оракул об отмщении афинянам. А Пифия ответила: одним им не удастся отомстить афинянам, и приказала фиванцам созвать «собрание, полное шума», [646] и просить о помощи ближайших соседей. По возвращении послы созвали народное собрание и сообщили изречение оракула. Узнав от послов, что им следует обратиться за помощью к ближайшим соседям, фиванцы сказали:
Ср.: Одиссея II, 150.
«Разве не ближайшие наши соседи танагрийцы, коронейцы и феспийцы? Они всегда ведь охотно сражаются на нашей стороне и помогают нам. Почему же нам нужно еще просить их об этом? Нет, нужно думать, что смысл изречения оракула иной!». [647]
Во время обсуждения [в собрании] один из слушателей сказал: «Мне думается, я понимаю, что имеет в виду наше изречение оракула. Как гласит сказание, у Асопа [648] было две дочери — Фива и Эгина. Они были сестрами, и поэтому, я полагаю, бог советует нам просить помощи у эгинцев». Так как никто, по-видимому, не мог дать лучшего совета, то фиванцы тотчас же отправили на Эгину послов, согласно изречению оракула, просить о помощи эгинцев как своих ближайших [родственников]. На просьбу фиванцев эгинцы обещали прислать им помощниками Эакидов. [649]
Туманный характер дельфийских изречений сближает их с загадками.
В Беотии, как и в Пелопоннесе, была река под названием Асоп. Эгина была мифической дочерью пелопоннесской реки Асопа. Ее именем назван остров Эгина в Сароническом заливе. Смешение, видимо, указывает на древнее прорицание оракула, которое было известно уже Пиндару.
Это место Геродота показывает, что статуэткам героев (бронзовым или из слоновой кости) приписывали сверхъестественную силу. Одна такая бронзовая статуэтка найдена в Олимпии у храма Геры.
Когда же фиванцы в союзе с Эакидами пытались напасть на афинян и потерпели тяжкое поражение, то снова отправили послов на Эгину: они отказываются от помощи Эакидов и просят о помощи людьми. Тогда эгинцы, кичась своим великим богатством, вспомнили о стародавней своей вражде к Афинам и по просьбе фиванцев начали теперь без объявления войну с афинянами. Ведь в то время как афиняне теснили беотийцев, эгинцы переправились на военных кораблях в Аттику и опустошили Фалер и много других мест на побережье. Этим они и нанесли великий урон афинянам.