Итальянец
Шрифт:
Эти раздумья вызвали у Винченцио множество предположений о ночном визите монаха; о сне, предшествовавшем его появлению; ведь стражники заявили, что ни единая душа не вошла в дверь; все эти необъяснимые подробности, да еще устрашающее лицо незнакомца, казалось, говорили о том, что перед юношей стоит не кто иной, как выходец из иного мира.
«Я слышал: дух погибшего от руки убийцы жаждет справедливости и является на землю в зримом облике», — подумал Вивальди, но тут же подавил эту смутно забрезжившую мысль; хотя воображение его и тяготело ко всему чудесному и сам он склонен был разделять представления,
Когда члены трибунала пришли наконец к соглашению относительно дальнейшей процедуры, первым был вызван Скедони — на предмет опознания обвинителя. Обратился к нему тот же самый инквизитор, который ранее допрашивал Вивальди:
— Отец Скедони, монах обители Спирито-Санто в Неаполе, в миру именуемый Ферандо, граф ди Бруно, ответьте на предложенные вам вопросы. Известно ли вам имя человека, выступающего сейчас вашим обвинителем?
— Я не отзываюсь на титул графа ди Бруно, — ответил духовник, — но могу заявить, что этот человек мне известен. Его зовут Никола ди Дзампари.
— Какое положение он занимает?
— Он принадлежит братии доминиканского монастыря Спирито-Санто. О семействе его я знаю мало.
— Где вы с ним виделись?
— В Неаполе, где он проживал в течение нескольких лет под одним кровом со мной, когда я находился в монастыре Сан-Анджоло, а затем в монастыре Спирито-Санто.
— Вы обитали в монастыре Сан-Анджоло?
— Да, — подтвердил Скедони. — Именно там мы сошлись с ним на основе взаимной дружеской доверительности.
— А теперь считаете свое доверие обманутым? — спросил инквизитор. — И несомненно, раскаиваетесь в собственной опрометчивости?
Проницательный Скедони вовремя заметил расставленную инквизитором ловушку.
— Я сокрушаюсь о том, что столкнулся с неблагодарностью, — спокойно ответил он, — все то, что я ему доверил, вполне невинно и не дает мне теперь повода для раскаяния.
— Выходит, упомянутый Никола ди Дзампари обнаружил по отношению к вам неблагодарность? Вы оказывали ему какие-то услуги?
— Причину его вражды мне нетрудно объяснить, — явно уклоняясь от ответа, заметил Скедони.
— Объясни же, — сурово приказал монах.
Скедони заколебался: его очевидно смущало какое-то
внезапно пришедшее в голову соображение.
— Заклинаю тебя именем твоего почившего брата, — проговорил монах, — открой причину моей вражды к тебе!
Вивальди, пораженный тоном, каким монах произнес эти слова, впился в него взглядом, однако совершенно не мог понять, какие чувства выразились на его лице.
Инквизитор потребовал от Скедони объяснений; тот не смог ответить немедленно, но, взяв себя в руки, сказал:
— Я обещал моему обвинителю по имени Никола ди Дзампари содействовать его повышению в сане с помощью капитала, которым тогда располагал, — правда, он был невелик. Некоторые привходящие обстоятельства внушили мне уверенность, что я смогу сделать даже больше, чем обещал. Окрыленный надеждами, он ждал их осуществления —
Скедони умолк, и на лице его появилось выражение неудовольствия и беспокойства. Его противник по-прежнему молчал, но на губах его заиграла улыбка злобного торжества.
— Вы должны также назвать оказанные вам услуги, — заявил инквизитор, — важность которых была соизмерима с обещанным вами вознаграждением.
— Эти услуги были неоценимы для меня, — проговорил Скедони после минутного колебания, — хотя ди Дзампари они ничего не стоили; я находил утешение в его дружеском сочувствии и понимании, и благодарность говорила мне, что за это отплатить нельзя.
— Дружеское сочувствие? — воскликнул главный инквизитор. — Нас заставляют поверить, будто человек, возводящий лживое обвинение столь страшного свойства, способен вместе с тем проявлять сочувствие и дружбу? Вам следует признать, что вы обещали ди Дзампари награду за услуги далеко не такие бескорыстные; в противном случае мы должны признать его обвинение справедливым. Ваши утверждения непоследовательны — и доводы слишком легковесны: они никого не могут убедить.
— Я сказал правду, — высокомерно бросил Скедони.
— Когда именно? — спросил инквизитор. — Одно ваше утверждение противоречит другому!
Скедони молчал. Вивальди терялся в догадках, чем вызвано это гордое молчание — сознанием правоты или же раскаянием.
— Судя по вашим показаниям, — продолжал инквизитор, — неблагодарность проявили именно вы, а не ваш обвинитель: ведь он относился к вам с добротой, оставшейся с вашей стороны без ответа! Что еще вы имеете сказать?
Скедони безмолвствовал.
— Итак, других объяснений у вас нет?
Скедони склонил голову. Инквизитор потребовал затем объяснений у монаха.
— Мне нечего объяснять, — со злобным торжеством произнес тот, — обвиняемый все объяснил за меня!
— Следовательно, мы должны заключить, что он сказал правду — и вы действительно монах из монастыря Спирито-Санто в Неаполе? — спросил инквизитор.
— Вам, святой отец, — ответил незнакомец проникновенно, — лучше знать об этом.
Вивальди с волнением вслушивался в их разговор.
Инквизитор поднялся с кресла и торжественно провозгласил:
— Тогда я заявляю, что вы не принадлежите монастырской братии Неаполя.
— Из ваших слов, — негромко сказал главный инквизитор, — я заключаю, что вы считаете отца Скедони виновным.
Голос инквизитора был таким тихим, что Вивальди не смог ничего разобрать. Ответ инквизитора на слова незнакомца поверг его в полное недоумение. Вряд ли, думал юноша, инквизитор отважился бы на столь безапелляционное утверждение, если бы полагался только на свои догадки; удивило Вивальди и то, что тот, как выяснилось, знаком с ди Дзампари, хотя держался с ним как с чужим. Вивальди был поражен этим не меньше, чем если бы обнаружил в инквизиторе столь же бесхитростный характер, как у себя самого. С другой стороны, сам он так часто встречал ди Дзампари в крепости Палуцци в облачении монаха, что не решился бы оспаривать свидетельство Скедони.