Итальянец
Шрифт:
Джеронимо засмеялся и принялся было вновь запирать замок, но Вивальди, испуганный возможными последствиями его гнева и несколько успокоенный равнодушием проводника к их отказу следовать за ним, попытался его утихомирить и приободрить Эллену; и в том и в другом он преуспел.
Следуя в безмолвии по мрачному проходу, Винченцио ощутил, что недавние подозрения не покинули его окончательно и, готовый к нападению, одной рукой поддерживал Эллену, в другой сжимал меч.
Коридор петлял и петлял в скале; конца ему не было видно, но тут вдали послышалась музыка.
— Слышите? — спросила Эллена. — Откуда эти звуки?
— Из пещеры, которую мы покинули, — ответил Джеронимо, —
Беглецам стало ясно, что пути к отступлению нет — останься они в пещере еще немного, и богомольцы застигли бы их там; да и сейчас, стоит кому-нибудь сюда забрести, бежать они не смогут. Когда Вивальди высказал свои опасения вслух, Джеронимо с хитрой усмешкой заверил, что разоблачение им не грозит. «О ходе этом ведает только братия», — добавил он.
Вивальди успокоился, когда услышал, что подземный лабиринт проложен от пещеры к низлежащим утесам с одной лишь целью: втайне доставлять в святилище различные предметы, потребные для того, чтобы удовлетворить суеверные ожидания богомольцев.
Совершая дальнейший путь в молчаливой задумчивости, путники заслышали под сводами коридора глухой отзвук колокольного звона.
— Звонят к заутрене! — произнес явно обеспокоенный Джеронимо. — Я должен быть там. Прошу, синьора, ускорьте шаг.
Этот призыв оказался излишним, ибо Эллена и без того уже чуть ли не бежала. При виде двери за очередным поворотом она обрадовалась, решив, что свобода уже близка. Но выяснила, что дорога здесь не оканчивается, а тем временем через слегка приоткрытую дверь Эллена увидела комнату, высеченную в скале и залитую сумрачным светом.
Испуганный светом, Вивальди пожелал узнать, не скрывается ли кто-нибудь в этой комнате, и Джеронимо дал ему уклончивый ответ, но вскоре указал на арочные ворота, замыкавшие коридор. С надеждой в душе беглецы ускорили шаги и, достигнув ворот, успокоились окончательно. Джеронимо вручил юноше лампу, а сам принялся отпирать замки и засовы; Винченцио приготовился уже надлежащим образом вознаградить послушника за верную службу, но тут оба поняли, что ворота не поддаются. Ужасные картины пронеслись в воображении Вивальди. Джеронимо оборотился и хладнокровно произнес:
— Боюсь, что нас предали. Ворота заперты на два замка, а у меня ключ только от одного.
— Нас предали — это верно, — решительным тоном ответил Вивальди, — но уловки вас не спасут. Предатель мне известен. Вспомните, о чем я вас предупреждал, и взвесьте, в ваших ли интересах препятствовать нам в бегстве.
— Синьор, клянусь всеми святыми, не моя вина, что ворота заперты еще на один ключ; я бы открыл их, если б мог. Не далее как час назад я убедился, что второй замок отомкнут. Меня все это тем более поражает, что сюда редко забредают даже самые благочестивые братья; сегодняшнего же нашего предшественника, как я опасаюсь, привели сюда подозрение и желание воспрепятствовать вашему бегству.
— Ваши лживые увертки, брат мой, приберегите для кого-нибудь другого, — вскипел Вивальди, — а теперь или открывайте ворота, или готовьтесь к худшему. Вам ясно, надеюсь, что, сколь бы малую ценность ни составляла в моих глазах моя собственная жизнь, я не остановлюсь ни перед чем, чтобы спасти эту синьору от ужасов, уготованных ей вашими собратьями.
Эллена, овладев своими чувствами, принялась уговаривать Вивальди сдержать негодование и не давать воли своим подозрениям. Джеронимо же она умоляла поскорее отпереть ворота. Засим оба ее спутника вступили в долгие препирательства, в ходе которых — то ли хитростью, то ли силою невиновности — послушнику удалось утихомирить Вивальди, который попытался взломать ворота, невзирая на увещевания Джеронимо, тщетно толковавшего об их крепости и перечислявшего все беды, какие падут на его голову, если в нем признают споспешника их разрушения.
Ворота даже не дрогнули, но Винченцио упорствовал, не видя иного спасения; обратный путь был закрыт: церковь и грот успели уже заполнить толпы богомольцев, собравшихся к заутрене.
Джеронимо, однако же, судя по всему, не отчаялся добиться освобождения, хотя и допускал, что всю ночь — а возможно, и весь последующий день — беглецам придется провести под этими мрачными сводами. В конце концов было решено, что послушник вернется в церковь и выяснит, нельзя ли пройти незамеченными через главный портал; и вот, проводив молодых людей обратно в ту комнату, которую они ранее только бегло видели, Джеронимо удалился в сторону грота.
Поначалу беглецы тешились надеждами, но часы текли, унося прочь упования, и молодые люди наконец поддались мучительному беспокойству. Одно лишь заставляло Эллену переносить это испытание с видимым спокойствием — продиктованное великодушной деликатностью стремление скрыть от юноши нависший над ней приговор. Невзирая на правдоподобие объяснений Джеронимо, мысли о его возможном предательстве не покидали ее. От стен и сводов веяло сырым могильным дыханием, отчего помещение походило на склеп. Озираясь, Эллена все более убеждалась, что оно в точности соответствует услышанному от Оливии описанию темницы, где закончила свои дни злополучная монахиня. Комната была целиком высечена в скале, наружу смотрело лишь крохотное зарешеченное отверстие в сводчатом потолке, через которое проникал свежий воздух. Никакой обстановки, кроме стола, скамьи и лампы, тускло освещавшей комнату, не было. Вид зажженной лампы в отдаленном и заброшенном уголке тем более удивлял ее, что она помнила слова Джеронимо о том, что сюда редко кто забредает; странно было также и то, что, обнаружив это нежданное, казалось бы, обстоятельство, послушник не выказал никаких признаков удивления. Снова и снова Эллене приходило на ум, что она обманом ввергнута в то самое узилище, каковое и предназначила ей аббатиса; ужас этого предположения был так велик, что она уже готова была поделиться им с Вивальди, но сдержалась при мысли о том, на какие безумные поступки толкнет его отчаянная храбрость.
Под гнетом этих раздумий Эллене представилось, что любая правда лучше, чем неопределенность; поэтому она то и дело оглядывала комнату в поисках какого-либо предмета, способного опровергнуть или подкрепить ее подозрение, что именно в этих стенах провела свои последние часы несчастная монахиня. Ничего подобного на глаза Эллене не попалось, но, оглядывая комнату с безумным напряжением, она заметила что-то темное в дальнем углу; устремившись туда, Эллена — о ужас! — обнаружила соломенную подстилку, каковую воображение девушки тотчас признало смертным ложем бедной страдалицы, по сию пору хранящим на себе отпечаток ее тела.
Видя испуг возлюбленной, Вивальди стал молить ее объяснить причину своего состояния, но договорить не успел: где-то совсем рядом неожиданно раздался глухой вздох. Эллена невольно схватила Вивальди за руку, ожидая возобновления звука, но тишина более не прерывалась.
— Нет, это не игра воображения! — нарушил наконец молчание Вивальди. — Ты тоже слышала?
— Да, — отозвалась Эллена.
— Это был вздох, так ведь?
— О да, и какой вздох.
— Поблизости кто-то скрывается, — сказал Винчен-цио, озираясь. — Но не тревожься, Эллена, меч мой при мне.