Итальянец
Шрифт:
— Спящему всякое может присниться, — сухо заметил тот. — Я думаю, что вы, синьор, уж наверняка спали.
— Ночью ко мне в келью вошел некто, одетый монахом, — упорствовал Вивальди. Он описал внешность посетителя, и часовой слушал его серьезно и задумчиво. — Знаешь ли ты кого-нибудь, кто походил бы на моего гостя?
— Нет!
— Пускай ты и не видел, как он входил в мою келью, — продолжал Вивальди. — Но, может быть, вспомнишь схожего с ним служителя инквизиции.
— Светой Доминик, спаси и обереги нас!
Вивальди, удивленный этим восклицанием, осведомился у тюремщика, что
— Нет, такого я не знаю, — пробормотал тюремщик, изменившись в лице, и поспешно ретировался. Какие бы мотивы ни подтолкнули тюремщика к незамедлительному уходу, трудно было принять на веру его заявление о том, что он три года прослужил в инквизиции: очевидно, он и не подозревал об опасности, которую навлекал на себя столь продолжительной беседой с узником.
Глава 6
Сейчас глухая полночь, разве нет?
Холодный пот мне обливает тело:
Чего страшусь я?
Шекспир
Почти в тот же час, что и прошлой ночью, Вивальди услышал приближавшиеся шаги; дверь камеры распахнулась, и на пороге появились знакомые уже проводники. На него натянули прежний балахон, а в придачу еще и черный покров, погрузивший его в полную тьму; затем все вышли из камеры. Вивальди услышал, как дверь за спиной заперли; стражники двинулись вслед, словно обязанности их были исчерпаны и узник уже не должен был возвращаться сюда. Юноше вспомнились слова ночного посетителя, обнажившего кинжал, и его охватили самые дурные предчувствия, ибо он расстроил замыслы человека явно очень злобного; Вивальди, однако, радовался, что проявленное им прямодушие спасло его от унижения; в порыве свойственного добродетели благородного энтузиазма он готовился едва ли не с благодарностью встретить ожидавшие его муки, долженствовавшие доказать неколебимое чувство справедливости по отношению к врагу; Вивальди решился выдержать любую пытку, лишь бы не вменить Скедони в вину поступки, подлинность которых он не имел возможности установить.
Пока Вивальди, как и прошлой ночью, вели по бесчисленным коридорам и переходам, он попытался по их длине и частоте поворотов определить, тот ли это путь, который он уже проделал прежде. Вдруг один из провожатых воскликнул: «Осторожно, ступени!» Это было первое, что Вивальди услышал от спутников. Он почувствовал понижение пола и начал спускаться по лестнице, прилежно считая ступени, в надежде установить, по этой ли лестнице он шел накануне. Очутившись внизу, он усомнился в этом: глаза ему завязали столь тщательно, скорее всего, именно потому, что вели его в каком-то ином направлении.
Миновав несколько коридоров, они вновь поднялись по лестнице, затем долго спускались по ступеням, ранее Вивальди незнакомым, долго шагали по ровным каменным плитам. Судя по гулкому эху, разносившемуся от их шагов, Вивальди заключил, что они проходят над обширными подвалами. Поступи тюремщиков, которые следовали за ним от двери камеры, не было слышно: теперь его сопровождали только служители инквизиции. Новая лестница вновь увела их в подземные своды: Вивальди заметил это по перемене
В этом склепе провожатые остановились и принялись совещаться, но говорили так тихо, что из их речей почти ничего нельзя было разобрать, кроме нескольких бессвязных фраз, которые Вивальди понять не мог. Наконец его повели дальше. Вскоре послышался тяжелый скрип дверных петель; они миновали несколько дверей, последовательность которых показалась Вивальди знакомой, из чего он сделал вывод, что сейчас они вступают в зал инквизиционного трибунала.
Провожатые остановились; Вивальди услышал, как в дверь трижды ударили железным жезлом; изнутри отозвался незнакомый голос, и дверь распахнулась. Вивальди, переступив порог, ощутил, будто находится в просторном подземном зале: здесь воздух был свежее и эхо шагов сделалось еще более глухим.
Как и прошлой ночью, чей-то голос велел ему приблизиться, и Вивальди догадался, что вновь стоит перед трибуналом. Голос принадлежал тому самому инквизитору, который допрашивал его накануне.
— Ты, Винченцио ди Вивальди! — произнес инквизитор. — Подтверди свое имя и под страхом пытки отвечай на задаваемые тебе вопросы прямо, без уверток.
Как и предсказывал монах, Вивальди спросили об отце Скедони; юноша ответил теми же словами, что и таинственному посетителю, однако ему было сказано, что он знает больше, чем утверждает.
— Я больше ничего не знаю, — заявил юноша.
— Ты уклоняешься от ответа. Открой все, о чем тебе довелось услышать, и вспомни, что ты поклялся сообщить всю правду, без утайки.
Вивальди безмолвствовал, пока громовой голос главного инквизитора не призвал его блюсти клятву.
— Я держу данное мною слово, — произнес Вивальди, — и заклинаю вас поверить, что придерживаюсь истины, когда утверждаю, что считаю сведения, которые собираюсь сообщить, совершенно недостоверными: в их пользу я не располагаю ни малейшими доказательствами.
— Придерживайся истины! — послышался другой голос из трибунала, и Вивальди почудилось, будто он различает интонации монаха. После небольшой паузы слова эти повторились снова. Вивальди пересказал все сообщенное ему незнакомцем относительно семейства Скедони — рассказал об обличье, принятом им в монастыре Спирито-Санто, но обошел молчанием исповедника Ансальдо, а также все обстоятельства, сопряженные со страшными откровениями на исповеди. В заключение Вивальди вновь заявил, что не располагает достаточными основаниями считать эти сведения хоть сколько-нибудь правдоподобными.
— От кого же они исходят? — поинтересовался главный инквизитор.
Вивальди молчал.
— Кто их тебе сообщил? — строго потребовал второй инквизитор.
Вивальди, после минутного колебания, начал:
— Святые отцы, мой рассказ покажется вам настолько невероятным…
— Трепещи! — шепнул Вивальди на ухо голос, заставивший его вздрогнуть: это был голос монаха. Начатая юношей фраза прервалась на полуслове.
— От кого исходят все эти сведения? — настаивал инквизитор.
— Это никому не известно, даже мне! — пробормотал Вивальди.