Итальянец

Рэдклиф Анна

— Но почему, отец? — в отчаянии воскликнул бедный юноша. — Разве то, что я встал на защиту невиновности той, которую люблю и которую защитить более некому, вы расцениваете как забвение сыновнего долга? Почему нельзя соединить оба столь благородных долга вместе? Я всегда почитал долгом порядочного человека восставать против зла, защищать униженных и восхвалять добродетель, и вы учили меня этому, отец. Если потребуется, я готов поступиться другими менее значительными своими обязательствами ради того, чтобы защитить то, что близко и дорого каждому человеческому сердцу. Отстаивая главное, я этим защищаю честь рода, отец.

— Чего стоят твои принципы, коли они учат тебя неповиновению отцовской воле? — раздраженно возразил

маркиз. — Если они несут бесчестье твоей семье?

— Где нет греха, там нет и бесчестья, отец, — возразил сын. — К тому же бывают ситуации, когда неповиновение само по себе может быть актом благородства.

— Странная мораль, — сказал маркиз с явным раздражением. — Весь этот романтический вздор характеризует не только тебя, но и твоих друзей, и ту, которую ты так рыцарски защищаешь. Известно ли вам, синьор, — переходя на официальный тон, с пафосом произнес маркиз, — что вы принадлежите семье, а не семья принадлежит вам. Вы лишь хранитель ее чести и традиций, не более, и поэтому не вольны распоряжаться собой, как вам заблагорассудится. Моему терпению пришел конец.

В такой же степени иссякло терпение юного Винченцо, вынужденного отражать непрекращающиеся, яростные нападки на репутацию Эллены. Это было тем труднее, что он, несмотря на свой праведный гнев, вынужден был все время сдерживаться и помнить, что перед ним его отец.

К сожалению, оба Вивальди имели самые противоположные представления о границах сыновнего долга. Для отца это было беспрекословное подчинение, для сына понятие сыновнего долга включало стремление к взаимному уважению и пониманию, особенно когда речь шла о таких важных делах, как счастье и брак по любви.

Они расстались, затаив обиду и раздражение друг на друга. Винченцо так и не удалось узнать от отца, кто этот низкий клеветник и доносчик, который посмел бросить тень на репутацию любимой девушки. И смутная и непонятная тревога вдруг овладела юношей.

Маркиз ди Вивальди тоже не добился от сына обещания никогда более не видеться с Элленой ди Розальба.

И вот, еще несколько часов тому назад счастливый, готовый забыть прошлые страхи и думать лишь о радужном будущем, смелый и независимый в своих решениях, Винченцо вновь был ввергнут в пучину неизвестности и душевных страданий.

Разлад с отцом грозил быть затяжным и мучительным, и это угнетало его. Он любил отца, и в другое время сознание, что он мог так прогневать его, доставило бы немало мучений его совести, но не теперь. Отец слишком грубо и непочтительно отозвался о той, кого Винченцо так высоко чтил и любил. Не собираясь расставаться с надеждой, что все уладится, юноша, однако, думал сейчас лишь о том, как отомстить клеветнику.

Сам зная, с чем он столкнется, объявив о своем намерении жениться на Эллене, он тем не менее жестоко страдал от того, что произошло между ним и отцом. Отец был слишком несправедлив к Эллене. Это еще более укрепило в Винченцо решимость видеться с ней. Чувство нежной любви к ней, однако, на время было оттеснено страстным желанием немедленно расквитаться с обидчиком. Прежде всего надо найти негодяя. Внезапно вспомнились слова отца, свидетельствующие о том, что он прекрасно осведомлен о вечерних визитах сына на виллу Алтиери. В новом свете предстали и странные предупреждения монаха. Бесспорно, это он следил за каждым его шагом, он и есть тот, кто бросил тень на их чистые отношения с Элленой.

Еще совсем недавно он готов был считать эти предупреждения полудружескими советами, теперь же все выглядело иначе.

А тем временем в душе Эллены тоже не было покоя — в ней боролись любовь и уязвленная гордость. Знай Эллена, что произошло между отцом и сыном во дворце Вивальди, с ее сомнениями было бы покончено — она, не раздумывая, позволила бы гордости победить в ее сердце это робкое и еще не окрепшее полудетское чувство привязанности к прекрасному юноше.

Синьора

Бианки, разумеется, рассказала племяннице о цели визита Винченцо, но скрыла от нее все возможные осложнения, с которыми могут встретиться молодые люди, если объявят о своей помолвке. Но она все же обмолвилась о том, что семья Винченцо, возможно, не очень будет рада этому браку. Испуганная Эллена тут же призналась тетушке, что предвидела это и даже рада, что тетушка отказала Винченцо. Но печальный вздох, слетевший с ее уст, говорил об обратном и побудил синьору Бианки тут же сказать, что, собственно говоря, она не отказала Винченцо окончательно, а оставила ему надежду.

Это привело к тому, что в дальнейшей беседе Эллена поведала тетушке о своем робком чувстве к юноше и вынесла на ее бесспорный суд все свои сомнения. Она уже не столь решительно утверждала, что обстоятельства, задевшие ее гордость, так уж существенны и неустранимы. Синьора Бианки, разумеется, скрыла от племянницы собственные причины, побудившие ее благосклонно выслушать Винченцо ди Вивальди. Эллена, с ее благородным сердцем и неискушенным умом, едва ли сочла бы возможным, чтобы в таком святом деле, как брачный союз, кроме чувств учитывались бы и иные соображения.

Раздумывая над тем, как важен этот брак для Эллены, старая синьора решила и дальше не противиться визитам Винченцо на виллу Алтиери. Она намеревалась помочь Эллене разобраться в своих чувствах. Конечно, Эллену пугало то, что ей придется тайным образом войти в семью Вивальди, однако синьора Бианки, обеспокоенная своим ухудшающимся здоровьем, была намерена поторопить события и по возможности уговорить Эллену не откладывать помолвку на срок более долгий, чем это было бы разумным. В тот вечер, когда Винченцо неожиданно появился в саду и Эллена так неосторожно выдала свои чувства к нему, она, взволнованная и испуганная, во всем открылась тетушке. Поэтому на следующее утро, когда письмо Винченцо, простое и искреннее, произвело свое впечатление на Эллену, синьора Бианки не замедлила воспользоваться этим и снова побеседовала с племянницей.

Винченцо после разговора с отцом провел весь остаток дня в своих комнатах, строя планы, как отыскать того негодяя, который посмел так неблагородно воспользоваться доверием его отца. Вечером он снова отправился на виллу Алтиери, но уже не для того, чтобы тайком спеть любимой серенаду, а открыто быть принятым синьорой Бианки. На этот раз она встретила его не столь сдержанно и холодно, как накануне. Заметив, что юноша чем-то встревожен и озабочен, она объяснила это неуверенностью его в ответных чувствах Эллены. Поскольку ничто уже не удивляло и не настораживало в его поведении добрую старушку, она решила дать бедному влюбленному еще больше надежд. Винченцо с тревогой ждал, что тетушка снова заведет разговор о его родных и их отношении к Эллене, однако синьора Бианки решила, видимо, пощадить его. Этот его визит продолжался значительно дольше, и Винченцо ушел почти успокоенный, хотя опять не увиделся с Элленой. Девушка была слишком расстроена намеками и недомолвками тетушки, когда речь заходила о семействе Вивальди, так что предпочла не присутствовать на беседе Винченцо с тетушкой.

Вернувшись домой, Винченцо был крайне удивлен, узнав, что мать в этот вечер дома и хочет его видеть. В будуаре матери его ждала та же сцена, что произошла и в кабинете отца, с тем только отличием, что маркиза была более изощренной и коварной в своих вопросах и лучше владела собой.

Винченцо еще раз убедился, как умеет его мать соблюдать этикет даже в самых сложных семейных обстоятельствах. Скрывая раздражение и даже гнев, она сумела ввести сына в заблуждение относительно того, как она отнеслась к его проступкам. Она не была резка, не журила и не прибегала к откровенным угрозам. Она подчеркивала, что верит в его благоразумие и в то, что он не сделает шагов, способных вызвать губительные последствия.