Итальянская комедия Возрождения
Шрифт:
Маркетто. А где он?
Корнаккья. Знать не знаю.
Аньолетта. Пускай себе надрывается. Наддай-ка жару! Ах, ах!
Маркетто. Кому же знать, как не тебе? Это Маркетто, у меня для него важные вести.
Корнаккья. Слушай, Маркетто, шел бы ты, право! Христом-Богом тебя прошу.
Маркетто. Да говорят тебе, важные вести.
Корнаккья. Ну сейчас, сейчас. Погоди малость.
Аньолетта. Приподними-ка ногу. Вот так, так!
Маркетто. Что за черт? Вроде с ним еще кто?
Корнаккья. Ох! Ну чего тебе, Маркетто? Чтоб ты провалился!
Маркетто. Сказывай, где
Корнаккья. Ступай в лавку Гвидо, золотых дел мастера. Там его и сыщешь.
Маркетто. Верно говоришь?
Корнаккья. Еще бы. Точно знаю.
Маркетто. Лечу к нему.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Гульельмо. Это ли награда за все мои лишения? Это ли утешение моей старости? Для того ли прожил я свою долгую жизнь, чтобы на склоне лет сносить одни огорчения? Бедный, несчастный Педрантонио! Ах, Лукреция, Лукреция! Какой черной неблагодарностью отплатила ты за мою отеческую заботу о тебе! Видит Бог, не такой награды заслуживали мои благодеяния. Подобного я мог ожидать от кого угодно, но только не от той, которая всегда выказывала ко мне столько заботливости и внимания. Ах, злодейка! Какой жестокостью надо было исполниться, чтобы вначале обесчестить своего отца (ибо хоть ты мне и не дочь, но для всех ты считалась моей дочерью), а потом со спокойной совестью согласиться на его смертоубийство? Воистину, мир погряз в скверне. Мог ли кто-нибудь помыслить, что за всей этой святостью, за всеми благочестивыми речами таится столь ядоносное жало? В наше время ни одна девица не доходила до подобного коварства. Тем хуже для меня, ежели не покараю ее примерно. Деваться им сейчас некуда. Я же пойду к аптекарю Грегорио: пусть приготовит отвар, который возымеет действие через час-другой после того, как его испробуют. В его преданности я не сомневаюсь, так что дело будет шито-крыто и не дойдет до ушей комиссара. Последний же и засвидетельствует, что я не обагрил руки в крови. Не будет ей моего прощения. Лючия, поди, уж привела моего духовника, брата Керубино: не хочу, чтобы они умерли без покаяния. Полагаю, и он не станет придавать это дело огласке, ибо питает ко мне безмерное уважение и всячески готов мне услужить. Поспешу к аптекарю кратчайшим путем.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Сгвацца. Ха-ха-ха! Хоть полсвета обойди, а другого такого удальца, как я, не найти! Не жизнь, а сказка! Что там папа, император, вельможи! Что мне любовные утехи да богатство! То ли дело попить-поесть в свое удовольствие. Вот кабы не еда, так и впрямь беда. Расскажу я вам, милостивые государи, чем все дело прикончилось. Как я вам давеча сказывал, пошел я к своему другу-приятелю, прокурору. Об эту пору он в аккурат к трапезе изготовился. А на столе у него, братцы мои, зайчатинка — язык проглотишь. Увидал он меня и спрашивает, отобедал я аль нет. Я на стол глядь — никак нет, говорю. Ха-ха-ха! Да что тут долго толковать? Сел я, стало быть, за этот райский стол и, поскольку приятеля моего какая-то муть свела, взял да и уписал в одиночку зайчоночка — так во рту и растаял. Хотел было и с цыпленочком управиться, — был там еще и цыпленочек, — да как ни лестно, а уж не было места. И почто у людей животок с ноготок? Приставила нам природа пару жердей длиннющих да пятерней загребущих, а много ли с них проку? Укоротить бы их чуток и прочие телеса к утробе подогнать — был бы толк! Ну да уж что есть, и на том спасибо! А ведь немало еще охотников подкормиться на этом свете, да только не дюже сладко им приходится. А все потому, что, кто помоложе, не больно-то жалуют нашего брата за своим столом. Им бы все больше биться да колотиться, не жалея кулаков. Ну и пусть их. Что до меня, то я на свою долю не ропщу. Покуда живу — не тужу, глядишь,
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Мессер Джаннино. Гульельмо своими глазами, говоришь, видел?
Маркетто. Полагаю, своими. Мои при мне были.
Мессер Джаннино. Ах, иуда Лоренцино! Экое вероломство!
Маркетто. Корите скорей ее, чем его. Он-то что — справил свое мужское дело, и точка. Тут и я бы не оплошал.
Сгвацца. Что за черт? Поди пойми.
Мессер Джаннино. Не видать мне родного отца и сестрицы, если не посчитаюсь с ним. Ах, Лукреция! Немилосердная! Как могла ты променять меня на этого проходимца? Верджилио, братец, утешь хоть ты меня, силы мои на исходе.
Верджилио. Выше голову, хозяин. Неужто еще осталась в вас хоть капля любви к этой подлой изменнице? Неужто еще страдаете по ней? Не пристало ли вам обратить в гнев свое прежнее к ней чувство?
Мессер Джаннино. Сказать по совести, Верджилио, коли уверился бы в измене, то гнев мой был бы столь велик, что уж никогда не пожелал бы ее видеть. Но сердце говорит мне: Лукреция не могла пасть так низко.
Маркетто. Что значит — не могла? Пала, и еще как! Ниже не бывает. Гульельмо связал обоих и замкнул в погребе.
Мессер Джаннино. Тем боле не верю.
Сгвацца. Никак в толк не возьму: о чем это они? Послушаем, что будет дальше.
Верджилио. Для чего же, по-вашему, Гульельмо устроил весь этот переполох?
Мессер Джаннино. По моему крайнему разумению, старикашка давно уже сам положил глаз на Лукрецию. Поди, и так ее улещал, и этак — все напрасно. Тогда, выйдя из себя, порешил выместить на ней свою злобу, подстроив эту ловушку.
Верджилио. Ничего себе великодушная месть! Вот уж никогда бы не поверил.
Мессер Джаннино. Старики, да будет тебе известно, скупы на щедрые дела, ибо великодушие чуждо преклонным летам.
Маркетто. А я говорю, что, как стемнеет, Гульельмо прикончит обоих.
Мессер Джаннино. Прикончит? Как бы не так! Выживший из ума старый хрыч! Теперь ясно, что дело обстоит именно так, как я полагал. Вперед, Верджилио! Живо домой, изготовь оружие: я покажу этой ракалии, как оговаривать невинное создание.
Сгвацца. Эдак я не докопаюсь до сути. Что там стряслось, мессер Джаннино? Вы прямо не в себе.
Верджилио. Одумайтесь, мессер Джаннино. Вы перевернете все вверх дном. Прежде надобно хорошенько разобраться.
Мессер Джаннино. А я говорю, что иначе и быть не может. Коли Лукреция и впрямь согрешила, он выгнал бы ее из дому, а не порывался бы лишить жизни, ибо, в конце концов, она ему не дочь. Лишить ее жизни? Пусть только попробует!
Сгвацца. Скажите, Бога ради, из-за чего такой шум? Может, и я на что сгожусь?
Мессер Джаннино. Эта старая развалина, прощелыга Гульельмо, вознамерился убить Лукрецию и выйти сухим из воды. Для этого он измыслил такую зацепку, что впору и слепому догадаться о подвохе.
Сгвацца. Ах, негодник! Я с вами в этой праведной брани, ибо настоящие друзья и на обеде соседи, и в беде при тебе.
Верджилио. Как думаете, хозяин, не известить ли о нашем замысле мессера Иоханнеса и мессера Луиса из «Сапьенции»? Мы, натурально, и своими силами управимся, но, как они есть вам друзья, вы не раз обещали, коль будет такая надобность, посвящать их в свои дела. Когда же прознают они о вашей нужде, то, полагаю, сильно осердятся, что не призвали их на подмогу, а значит, не особо полагаетесь на их дружбу.