Итальянские новеллы (1860–1914)
Шрифт:
Таких «тронутых» среди постоянных слушателей насчитывалось больше десятка, и историю Ринальдо они знали не хуже, чем «Отче наш». Торе устраивал две читки в день, разделяя их получасовым перерывом, и «тронутые» ежедневно присутствовали на обеих, являясь за своей долей острых ощущений.
Дон Пепе, зажав между колен свою палку, а во рту коротенькую трубку, невозмутимо покуривал.
— Вроде бы да, — сказал он пареньку, с нетерпением ожидавшему ответа. — Не помню в точности, боюсь соврать. В прошлом году я как раз в этот день схватил холеру, — да сохрани вас от нее господь, — и мне не пришлось слушать.
И так как трубка уже начинала
Парень протянул руку.
— Дайте затянуться разок-другой…
Дон Пепе передал ему трубку. Парень зажег спичку о штаны, указательным пальцем примял табак и с наслаждением сделал несколько затяжек.
— Какой номер должен теперь выиграть? — спросил матрос у носильщика.
— Тридцать четвертый, — отвечал носильщик, слывший «кабалистом». — Можете не сомневаться.
— Три да четыре — семь. Несчастливое число, — высказался еще кто-то. — Прошлую субботу выпал оборот.
— Значит, сорок три, — сказал другой.
— Вы только послушайте, что мне сегодня приснилось, — продолжал носильщик.
— Уважаемые синьоры! — раздалось в тишине.
Все обернулись. Перед скамейками, подавшись всем телом вперед и выставив левую ногу, стоял Торе; в правой руке он важно сжимал свою палочку. Разговоры смолкли: чтение начиналось.
Торе вытащил темный платок, обернул им левую ладонь, открыл книгу, заложенную полоской бумаги, откашлялся, стремительно сплюнул сквозь зубы, шагнул вперед, медленно поднял палочку и, как всегда нараспев, начал:
Капризница фортуна сумасбродно Возносит одного, другого губит. Она не тех, в ком сердце благородно, А лишь злодеев закоснелых любит.Вокруг стояла мертвая тишина. Слушатели, внимательные и заинтересованные, походили на учеников начальной школы: мужчины, у которых в волосах пробивалась седина, сидели, боясь двинуть бровью, скрестив руки и во все глаза глядя на Торе, — он начинал входить во вкус. Если кто-нибудь коротко кашлял или шумно, изо всех сил сморкался, это почти никого не отвлекало. То и дело продавец холодной воды обходил скамейки, пользуясь короткими передышками; монетки в два чентезимо, легонько звякнув, падали на дно стаканов. Потом слушатели, освеженные питьем, удваивали внимание.
Торе уже покрыл мостовую вокруг себя целым полукругом плевков; он комкал платок, обмотанный вокруг ладони, резкими движениями палочки отбрасывал на затылок свою соломенную шляпу. Вновь пришедшие, не найдя свободных мест, толпились позади чтеца; превратившись в слух, они вытягивали шеи через плечо впереди стоящих. Карабинеры приостанавливались, окидывали толпу быстрым взглядом; какая-то влюбленная пара со скучающим видом отошла в сторону: чтение не доставляло ей ни малейшего удовольствия. Женщина, взяв мужчину за руку, увлекала его к решетке, ограждавшей порт. Они в восхищении останавливались перед огромными кораблями, стоявшими на якоре, потом, держась в тени, брели дальше, болтая, смеясь и подталкивая друг друга локтями.
До слушателей то и дело доносились приглушенные раскаты смеха, сопровождавшие пронзительное верещание Пульчинеллы [92] в руках какого-то кукольника. Солнце со слепящим блеском лилось с голубого неба на широкую улицу; раскаленная
Проезжавшая мимо телега на минуту заглушила голос чтеца резким скрипом колес. Это вызвало у слушателей недовольный ропот.
92
Пульчинелла — традиционный персонаж итальянской комедии масок и кукольного театра: продувной слуга, шут.
— Надо же, — заметил кто-то, оборачиваясь на шум, — на самом интересном месте!
— Тише! — прошипел дон Пепе, окинув говорившего яростным взглядом.
Дав клятву освободить Анджелику, Ринальдо, грустный и задумчивый, попадает в самую чащу леса. Стоит безлунная, беззвездная ночь. Два десятка сарацин появляются из зарослей и набрасываются на него сзади…
— Изменники, собаки-сарацины! — Вскричал Ринальдо, подбирая камень…Но лишь одного успевает он сразить, остальные окружают его, хватают за руки, осыпают ударами, отнимают меч, ему…
Скрутили руки после краткой свалки, И вот уже Ринальдо пленник жалкий!..Наступило гробовое молчание. Торе опустил свою палочку и закрыл книгу, заложив ее полоской бумаги. Первое чтение было окончено.
Но слушатели, задетые за живое поражением Ринальдо, пребывали в глубоком унынии. Как! Ринальдо побежден! Ринальдо взят в плен! Ринальдо! Они все еще не могли поверить в такое несчастье.
— Не ожидал я этого, — сказал какой-то старик дону Пепе, уставившемуся в землю.
И так как тот не отвечал, он, поднимаясь со скамьи, добавил:
— Они его врасплох застигли…
Дон Пепе продолжал неподвижно сидеть, сложив на коленях руки, приоткрыв рот и не произнося ни слова. Он ждал, ему казалось, что это еще не все, — ведь не могла же история Ринальдо закончиться так плачевно. Предаваясь этим сомнениям, он вдруг заметил, что скамейки пустеют. Он поднял голову — последние слушатели медленно поднимались со своих мест; недовольство читалось на их лицах, сквозило в каждом их движении. Поражение Ринальдо опечалило всех. Дон Пепе собрался было встать и едва не поскользнулся на арбузной корке. Он вытянул руку с палкой, стукнулся коленом о скамью. Скамья упала со зловещим стуком. Тогда дон Пепе, не выдержав, поднялся. Он весь был во власти впечатлений, и падение скамейки, на которое его взвинченные нервы отозвались словно на новое несчастье с героем, добавило к ним еще одну досадную нотку. Он сошел с панели и глазами поискал чтеца.
Торе был в двух шагах. Он стоял перед продавцом яблок, и тот отвешивал ему на один сольдо своего товара. Они препирались из-за какого-то яблока, которое продавец упорно не желал класть на весы.
Дон Пепе подошел ближе и тронул Торе за локоть.
— Что, будет еще и вторая читка? — тихонько спросил он.
— Ну да, через полчаса… Да оставь ты его в покое, чтоб тебе пусто было! — закричал он продавцу, который хотел было снять яблоко с весов. — Вот не возьму их совсем, и поминай как звали!