Иван Болотников (Часть 1)
Шрифт:
– Где девка?.. Пущай девка придет.
– Пришлю, милок, пришлю... Сымай лапотки...
Федотка сунул кушак под изголовье и тотчас повалился, замычал в полусне:
– Девку, хозяин... Лебедушку.
Евстигней задул свечу и тихо вышел из горницы. Минуту-другую стоял у низкой сводчатой двери. Федотка невнятно бубнил в бороду, а потом утих и густо захрапел. Евстигней перекрестился.
"Все... слава богу. Токмо бы не проснулся... Помоги, господи".
Сняв со стены слюдяной фонарь, спустился
– Как он там?
– спросил Изоська, недружелюбно скользнув по Евстигнею глазами.
– Почивает, милок. После баньки да чарочки сон сладок. Да и вам пора.
Вышел из прируба. На улице черно, ветрено, сыро. Дождь, крупный и холодный, хлестнул по лицу. Евстигней запахнул кафтан и побрел к воротам. Поднял фонарь - караульный пропал.
"Опять дрыхнет, нечестивец. Послал господь дозорного".
– Гаврила!
– Тут я, - послышался голос с повети.
– Зябко. Плеснул бы для сугреву.
– Ужо плесну.
– Евстигней приблизился к дозорному, покосился на дверь подклета, зашептал.
– Ступай к мужикам. Глаз не спущай. Чую, лихие людишки. Особливо тот, с рябой рожей... А Федотку не ищи. У меня в горнице.
– В горнице?.. Так-так, - крякнув, протянул Гаврила.
– Пистоль заряжен?
– Не оплошаю.
– Ну-ну, - мотнул бородой Евстигней и тихо шагнул к подклету.
ГЛАВА 3
ЛАРЕЦ
Ермила зло замахнулся на боярского сына.
– Четвертовать его, атаман. Чалого посек, дружка верного. Я с ним пять налетий по Руси бродяжил.
Выхватил саблю, ощерился.
– Цыц! Сам казнить буду.
Багрей подтолкнул боярского сына к волчьей клети, Голодная стая рвала на куски Прошкино тело.
Багрей широко перекрестился.
– Упокой, господи, новопреставленного раба божия.
Боярский сын отвернулся. Атаман шагнул к детине, тяжело ухватил за плечи и вновь повернул к клети.
– Страшно?.. Разуй зенки, разуй! Не вороти морду.
– Кат!
– хрипло выдавил боярский сын, и глаза его яро блеснули.
– Не по нутру? Ишь ты. Я тобой еще не так потешусь, гостенек ты мой желанный... Ермила! Тащи его в избу.
Боярского сына поволокли в атаманов сруб, толкнули на лавку.
– Стяни-ка ему покрепче руки... А теперь уходи, Ермила. Говорить с гостеньком буду.
Багрей замкнул дверь на крюк, сел против узника, положив топор на стол. Долго молчал, теребил дремучую бороду. Наконец вымолвил тихо:
– Ну здорово, страдничек. Привел господь свидеться.
Боярский сын не отозвался, но что-то дрогнуло в его лице. Багрей скинул личину.
– Не признал, Ивашка?
Глаза детины широко раскрылись.
– Мамон!
– глухо выдавил он, приподнимаясь на лавке.
– Не чаял встретить?.. Гляди, гляди. Давненько не виделись. Где
Иванка пришел в себя. Проглотив комок в горле, зло произнес:
– В вотчине мужиков мучил и тут катом обернулся. Ох, и паскудлив же ты, Мамон. Жаль, не удалось тебе башку смахнуть.
– А я везучий, Ивашка. Ни царь, ни сатана мне башку не смахнет. А вот дьяволу я еще послужу, послужу, Ивашка! Люблю топором поиграть.
– Убивец, тьфу!
– Плюй, Ивашка, кляни, Не долго тебе осталось. Хватит, погулял по белу свету.
– Червь могильный, душегубец!
– Вестимо, Ивашка, душегубец. Топор мне брат родной, а плаха сестрица. Люблю людишек потрошить. Я ж у Малюты Скуратова14 в любимцах ходил. Небось слышал? Горазд был на топор царев опричник, ух, горазд!
– Нашел чем похваляться. Кат!
– Кат, Ивашка, злой кат. Вот так и князь меня величал. Никак, по нраву я был Андрею Андреичу.
– Чего ж от него сбежал? Кажись, в узде он тебя не держал, усмехнулся Болотников.
– Э-эх, Ивашка, младехонек ты еще. У меня с Телятевским особая дружба. Вот и пришлось в леса податься. Тут мне вольготней, я здесь царь лесной.
Подошел к поставцу, налил в кубки вина.
– Хошь выпить? Я добрый седни. Винцо у меня знатное. Борису Годунову в дар везли, а я перехватил гостей заморских. Поднесу, Ивашка.
– Из твоих-то рук!
– Рыло воротить?
Прищурился, вперив в Болотникова тяжелый взгляд.
– Гордыни в тебе лишку. А чем чванишься? Смерд, княжий холоп! Я из тебя спесь вытряхну, живьем буду палить. В адских муках сдохнешь.
Мамон выпил и, с трудом унимая злобу, заходил по избе. Взял топор, провел пальцем по острому лезвию, ступил к Болотникову.
– По кусочкам буду тяпать, а к ранам - щипцы калены да уголья красны. Орать будешь, корчиться, пощады просить. Но я не милостив, я тут всех в царство небесное отсылаю. А зачем отпущать? Пропал раб божий, сгинул - и вся недолга. Да и волков потешить надо. Уж больно человечье мясо жрут в охотку... Чего зверем смотришь? Ух, глазищи-то горят. Не милы мои речи? А ты слушай, слушай, Ивашка. Покуда слова, а потом и за дело примусь... Жутко, а?
Тяжело сел на лавку, помолчал, а затем вновь тихо и вкрадчиво спросил:
– А хошь я тебя помилую?
– Не глумись, Мамон. В ногах ползать не буду.
– Удал ты, паря. А я взаправду. Отпущу тебя на волю и денег дам, много денег, Ивашка. Живи и радуйся. Но и ты мне сослужи. Попрошу у тебя одну вещицу.
– У меня просить нечего, кончай потеху, - хмуро бросил Болотников.
– Не торопись, на тот свет поспеешь... Есть чего, Ивашка. Богат ты, зело богат, сам того не ведаешь. Но жизнь еще дороже.