Иван Болотников (Часть 2)
Шрифт:
– Ну как родниковцы поживают, станичный? Не всю еще горилку выпили?
Глаза приветливые, веселые. Рад Федька земляку, почитай, полгода не виделись. Рад и Болотников раздорскому есаулу: как-никак, а оба из одной вотчины, когда-то вместе у князя Андрея Телятевского за сохой ходили.
– Присаживайтесь, - показал на лавку Васильев.
– Гутарь, Болотников.
Иван поведал старшине о пленном татарине. Писарь Устин Неверков, едва выслушав до конца Болотникова, вскочил с лавки.
– Не зря запорожцы из Сечи доносили.
– И я верю, атаман, - кивнул Федька Берсень.
– Волк долго в логове не усидит. Надо готовить к бою крепость.
– Собирай в Раздоры станицы, Богдан Андреич, - молвил третий из старшины - Григорий Солома, степенный казак с каштановой бородой.
– Добро. Но то решать кругу, - сказал Васильев и позвал из сеней Ромку.
– Беги на майдан и бей сполох.
Старшины потянулась из атаманского куреня, а Берсень вновь подошел к Болотникову, подхватил под руку и повел к своей избе.
– Покуда казаки сходятся, пропустим по чаре.
Курень Федьки стоял неподалеку от майдана, откуда уже начади доноситься частые, звонкие удары сполошного колокола.
В Раздорах многие казаки жили семьями, имел жену и Федька Берсень.
– Агата! Встречай дорогого гостя!
– закричал еще с базу есаул.
Агата, услышав зычный голос мужа, тотчас выскочила на крыльцо; молодая, синеглазая, увидела Ивана, зарделась, поясно поклонилась.
– Милости прошу, Иван Исаевич.
Берсень ухмыльнулся: давно догадывался, что женке нравится чернобровый, статный Болотников. Догадывался и втайне посмеивался над своей половиной.
– Собери-ка что-нибудь, Агата.
Женка метнулась на баз, казаки же присели к столу, пытливо глянули друг на друга.
– Как в есаулах ходится, Федор?
– По-всякому, брат. Не шибко любит меня Васильев. Грыземся.
– Отчего ж так?
– А ты будто не ведаешь? Васильев за домовитых горой, а они мне поперек горла. Возьми нашего писаря Неверкова. Ух, хваткий мужик! Глянь, какие хоромы себе отгрохал, глянь в окно. Зришь? Укрыл у себя десятка два холопов и боярится. А сам Васильев? Один дьявол ведает, сколь у него беглых. Кто на конюшне, а кто в степи табуны пасет да сено косит.
– А чего ж беглые мирятся? У меня того в станице не заведено.
– У тебя. Сказал тоже. Ты на дозоре, станица твоя в степь выдвинута. А тут, брат, домовитые жирком обрастают. Сидят себе в куренях да меды попивают. Им по сторожам не ездить, с татарином не биться... А беглые. Что беглые? Они и тому рады. Упрятались от бояр и малым куском довольны. Привыкли на господ спину гнуть, вот и пользуются их смирением домовитые. Не всякий мужик казаком рожден. А мне от того тошно, тошно, Болотников! На Дону не должно быть холуев.
Вошла Агата. Поставила на стол вина и закуски.
–
Казаки выпили по чарке и вышли на баз. Со всех улиц и переулков тянулись к майдану густые толпы донцов.
– Пошто сполох?
– Зачем собирает атаман?
– О чем будет круг, братцы?
Но никто ничего не ведал, теряясь в догадках. Вскоре казаки запрудили огромный майдан. Мелькали зипуны, кафтаны, чуги, казакины. Многие пришли на площадь без шапок и голые до пояса, но никто не забыл в курене своей сабли. Казак без сабли - бесчестье кругу.
Пришли к майдану и молодые парни-донцы, не принятые еще в казаки. Они толпились в сторонке: быть на кругу им не дозволялось. Их удел - ждать своей поры, когда проявят себя в степи и покажут удаль в злой сече с ордынцами. А сейчас они с любопытством вытягивали шеи и чутко прислушивались к выкрикам с майдана.
В куренях остались одни женщины; они стайками собирались на опустевших базах, ожидая прихода мужей. Ни одной из них нельзя было показаться в казачьем кругу, то было бы великим поруганием всему войску донскому.
Год назад казачка Ориша прибежала на круг за мужем; добралась до самого помоста, где стоял атаман со старшиной; нашла у деревянного возвышения своего казака и потянула за собой с круга.
– Поспеши, Сашко! Кобыла жеребится!
Круг порешил: высечь дерзкую женку арапником, а казака Сашко выдворить с майдана.
Сашко заупрямился, но атаман веско изрек:
– Твоя баба - тебе за нее и ответ держать. Прочь с круга!
– Прочь!
– дружно поддержали донцы...
Васильев взошел на помост, за ним поднялись Федька Берсень, Устим Неверков и остальные старшины.
Васильев оглядел гудящий майдан, вскинул над головой атаманскую булаву, и донцы притихли.
– Братья-казаки! Дозвольте слово молвить!
– Гутарь, атаман!
– Дошла в Раздоры худая весть. Хан Казы-Гирей собирается всей ордой выступить из Бахчисарая. Хан жаждет добычи!
Сказан несколько слов и замолчал, шаря глазами по застывшим лицам казаков.
– Далече ли собрался Гирей?
– выкрикнул один из донцов.
– К Москве, братья-казаки, - ответил Васильев.
– К Москве? Вот и нехай его Годунов встречает!
– зло воскликнул все тот же донец.
– Верна-а-а!
– пьяно качаясь, протяжно прокричал другой казак. Годунов наших собратов на кол сажает. Не пойдем за Годунова!
– Чушь несешь! Не о Годунове сейчас речь, - отделился от старшины Федька Берсень.
– Казы-Гирей мимо Раздор не пройдет. Какой же он будет воин, коль позади себя целую вражескую рать оставит? Хреновина! Казы-Гирей не впервой на Русь ходит. Он кинется всей ордой.
– Есаул дело гутарит, - поддержал Берсеня атаман.
– Хан зол на Раздоры. Припомните, донцы, сколь раз мы тревожили его кочевья? Сколь табунов у хана отбили? Сколь дувана в улусах взяли?