Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

Знаменский Анатолий Дмитриевич

Девушка в беличьей ушанке наклонилась, что-то спросила у трактористки и на ходу соскочила в сугроб. Потом отряхнулась и быстрым, уверенным шагом направилась по тропинке к Николаю.

Ох, какие строгие глаза у нее! Комсомольский вожак, не иначе!

— Вы начальник участка?.. Бригада в составе тридцати человек прибыла в ваше распоряжение, — подчеркнуто четко, по-военному, отрапортовала девушка.

На вид ей нельзя было дать больше двадцати лет. Спереди из-под сбитой на затылок ушанки видны гладко зачесанные светлые волосы с витыми локонами на висках.

Скуластенькое лицо в редких, едва заметных веснушках.

Николаю почему-то припомнился нынешний пьяный из барака, потом представилась лукавая и нагловатая физиономия Овчаренко, и он встревожился за девушку. Куда ее прислали? Что с ними будет, с наивными и простодушными колхозными девчонками, на Пожме, переполненной бывшими ворами и холостяками из эвакуированных? Что делать ему, начальнику участка, с таким подкреплением? «Откуда ты, прелестное дитя?» — хотелось спросить ему девчонку, но он только очень строго взглянул на нее, как и полагалось во время рапорта, и, встряхнув ее маленькую горячую ладонь, поинтересовался:

— Почему же тридцать, а не тридцать два, как обещали из комбината?

— Одна осталась комплектовать выделенную в райкоме библиотеку, а вторая заболела. Гриппом. Выздоровеет — приедет…

— Может, не приедет? — выдержал Николай этот деловой тон до конца.

— Нет, приедет, — настойчиво сказала она. — Вся бригада приехала ведь добровольно.

— Бригада… ваша?

— Моя. Бригадир и секретарь комсомольской организации Торопова Катерина…

Николай назвал себя, все еще испытывая тревогу за новую бригаду. Он знал, как незаменимы девушки и женщины в колхозе, на сенокосе и уборке хлеба, в телятнике и на ферме. Но здесь трудно было представить молодых девчат на тяжелой физической работе, в лесу. Через плечо Кати видно было, как девчата разгружали вещи, хохотали, бросались снегом… Из них завтра будет составлена бригада лесорубов или корчевщиков. Будет ли?

— Что собираемся делать, бригадир? К чему девчата себя готовили по дороге к нам? — откровенно спросил Николай.

— Мы на любую работу готовы, — заявила Торопова. — Многие и раньше работали в городе на строительстве, да и остальные не подкачают: терпеливые! Мы ведь из колхоза, все умеем!

Николай вздохнул.

— Когда начнем эксплуатацию нефти, будет и для вас много работы, — сказал он. — А вот сейчас… Правда, скоро коммутатор откроем, кое-какие административные должности нужно заместить. Кухня и столовая на вас в первую очередь ложатся…

— Вы, товарищ начальник, напрасно… В райкоме был разговор, чтобы не дробить бригаду. У меня двое знатные лесорубы республики, если хотите знать!

«Не знаю, как дальше дело пойдет, но девчушка гвоздь!» — подумал Николай.

Подъехал последний трактор. Из передвижной будки выбралась сгорбленная фигура в полушубке, направилась к дому. У крыльца она распрямилась, из лохматого воротника выглянуло сухое, старческое лицо. Николай узнал своего дорожного знакомого Кравченко.

Старик угрюмо и недоброжелательно осматривал поселок. Увидел Николая и торопливо поднялся на крыльцо.

— И

ты здесь, Николай Алексеич?! — оживился он. — Здорово, сынок! Куда это мы попали, а? Волчья яма, верное дело! Скажи-ка мне, как увидеть самого главного начальника над этим заведением? Черт-те что! Чем только человек занимается? Говорят, что тут уж полгода работают, а?

— Начальник здесь живет чуть больше одной недели, но если бы и полгода работал, большего бы не успел сделать! — усмехнулся Николай, ожидая от старика новых нападок на нерадивое начальство.

— Как же тут жить? И что делать? У меня направление — механик на бурение. А тут, судя по всему, до бурения еще добрая сотня лет пройдет, верное дело!

Николай перехватил стариковскую поговорку:

— Нет, это уж не «верное», Федор Иванович! Через неделю забуриваем первую скважину, а через полмесяца — вторую. И если дадут новую бурбригаду, постараемся к Маю пустить третью буровую! Работы хватит, Федор Иванович!

Прихрамывая сильнее обычного, прибежал Шумихин. Он смерил Кравченко придирчивым взглядом и намеренно подтянулся:

— Как прикажете расселять новичков, товарищ начальник?

— Размещайте как условились, — ответил Николай. — В новом доме две комнаты девушкам, третью займешь сам с семьей Канева, а в четвертой придется амбулаторию открыть. Покажи ее Федору Ивановичу с дочкой.

— Не согласен! — напрямик отрубил Шумихин и сразу забыл о военных манерах. — Непорядок! Лесорубу — комнату, лекарям — само собой, но когда-то надо же заиметь кабинет? Человека в кабинете должно принимать — с этого весь порядок зачинается!

— Кто тебе позволил рассуждать? — засмеялся Николай. — Сказано — выполняй! Был бы я женат — другое дело. А Канев — хороший бригадир, лучший вальщик, к тому же один семейный во всем поселке. А где же дочка? — обернулся Николай к Кравченко.

Старик, попавший впросак со своими рассуждениями о нерадивом начальстве, озадаченно кашлянул.

— Здесь она, приехала… Не в том дело… Я, понимаешь, еще в вагоне определил, что ты не с простым делом. Так и вышло: молодой, а ранний! А насчет квартиры — зря вы это. Раз такое положение, потеснимся. Хватит мне и угла в бараке, подожду… Дома небось строишь?

— Строим. Но амбулаторию так и этак открыть пора. Перегородку поставьте и живите с дочкой. Чтобы в тепле… Но и работу спрошу.

— Работать — не привыкать, только уж больно непривычно все это, верное дело… А этот кто же такой? — спросил старик, когда Шумихин отошел к девчатам.

— Старший десятник. Вышечник.

Кравченко вздохнул. Подошла закутанная в дубленый армейский полушубок, продрогшая девушка. Ее некрасивое, но умное, располагающее к себе лицо посинело от мороза, было чем-то озадачено.

— Здравствуйте, товарищи! Так где же начальник, папа?

«Типичный врач», — подумал почему-то Николай, знакомясь с девушкой. Она с трудом улыбнулась застывшими губами.

— Я Пожму не узнала, верите? Вдвое больше жилья! Вы здесь просто молодцы. А где же мой знакомый, товарищ Шумихин?