Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва
Шрифт:
— Две нормы? — пробежав глазами приказ, задумчиво переспросил Илья и поставил жирную подпись в нижнем углу. — А Захарыч собирался его под суд отдать… за саботаж! Вот дела! Где оно, твое политическое чутье, Захарыч?
Шумихин косо глянул на Горбачева (вовремя вынул бумагу, дьявол!), ничего не ответил.
Все курили по третьей цигарке, в кабинете было душно.
* * *
Бригада Смирнова уже пришла с работы, а Глыбин все
Смирнов вошел последним. Расстегивая пуговицы ватника, он как-то особенно, с доброй ухмылкой, окинул взглядом Глыбина:
— Слышишь, Степан! Тебя разве Данилычем величают?
— Батьку Данилом звали. А что? — с безразличием ответил Глыбин, почесывая клешнятыми пальцами волосатую грудь.
— Там, брат, про тебя на стене вывешено!
— Чего такое?
— Передовик, стало быть… А я, грешник, по правде сказать, и не надеялся, что из тебя человек будет!
— На картах, что ли, гадал? — беззлобно прогудел Степан. Однако он сразу спустил босые мосластые ноги с кровати, зашарил рукой, доставая сапоги. — Там нынче холодно, а?
— Вали без штанов, — посоветовал Алешка Овчаренко.
Минуту спустя Степан уже стоял около доски объявлений и приказов. Доска была прибита на стене конторы довольно высоко, но Степан все же разобрался в бумажке. Приказ по Верхнепожемскому разведочному участку гласил:
«…За инициативу и изобретательность, проявленную в ликвидации аварии на линии, спасение трактора и своевременную доставку бурильных труб на буровую № 2 (8), буровому мастеру тов. Кочергину и бригадиру глинокарьера тов. Глыбину С. Д. объявить благодарность и выдать денежную премию — по 500 руб. каждому…»
Чуть пониже был вывешен другой приказ — о снятии с должности Ухова и переводе его в бригаду Глыбина.
Степан возвратился в барак несколько растерянным, лицо его, всегда угрюмое и ожесточенное, теперь выражало удивление, беспричинную тревогу и приглушенную радость. Кажется, впервые за всю жизнь о Глыбине печатно сказали доброе слово и вывесили приказ на видном месте. Первый раз!..
Он сел на топчан, стиснул голову черными, заскорузлыми ладонями и так сидел, вздыхая, не поднимая головы.
— Что, вовсе ошалел, Степан Данилыч? — с прежним дружелюбием спросил Смирнов, подсаживаясь рядом. — А тут ничего особого и нету. Так, для порядку… По заслугам, значит.
В том-то и дело, что Степан вчера никаких особых заслуг за собой не заметил. А все повернулось так, что именно этот день разом выбил из-под ног привычную, грязную и перетоптанную за жизнь почву и тут же поставил его на новое, пока неизвестное основание. Как бы то ни было, теперь для него вроде бы был отрезан путь назад…
«А дошлый он, Горбачев-то! — тревожно подумал Степан. — Молодой, а ранний, черт! Ведь там и дел на пятак с этим трактором! А шуму — словно Глыбин и в самом
А чем, в самом деле, еще можно было повлиять на Глыбина? Никому еще не удавалось ни запугать, ни подкупить Степана. Он отлично знал это и с удивлением чувствовал себя теперь обязанным, ответственным человеком.
Неизвестно, куда бы еще повернули мысли Глыбина, но тут пришел молодой бурмастер Кочергин. Затеял разговор насчет глины: у него, как и на первой буровой, началось поглощение, сломало все расчеты. Кочергин показался Степану тоже молодым, а ранним.
— Такое дело, Степан Данилыч… — сказал напрямик Федя. — Мы затеяли догнать Золотова, хоть он и раньше забурился, понимаешь? Поглощение у него съело добрых триста метров, потом, авария. Да и бурит он по строго утвержденному режиму: семь тонн нагрузки на долото, не больше. А я вон вычитал, что можно поднапереть с осевой нагрузкой до пятнадцати тонн, слыхал? Но глины потребуется в два раза больше. Не подведи, а?
— А долото как же? — подозрительно усмехнулся Глыбин. — Долото при твоей нагрузке-то в порошок пойдет! Сказал тоже, пятнадцать тонн! Премия, что ли, покоя не дает?
Кочергин не обиделся, подсел к Степану, заговорил торопливо, с жаром:
— Какая там премия! Чудак-человек! Тут дело политическое! Ведь на фронт работаем, на победу. Ты пойми самую суть! Вот опробуем мы скважину Золотова, а там, допустим, сухо — ни газа, ни нефти. Тогда что? Как оно повлияет на всех, смыслишь? То-то! Нам, брат, любой ценой на богатый пласт надо выходить, чтобы двинуло фонтаном, чтобы по мозгам огрело! Понял? Дадим нефть — так ее и немец на своей шкуре учует!
— А у тебя что же, верная нефть под ногами, что ли?
— А-а, опять ты, ей-богу, вертишь, что не надо! Ну, две скважины — это ж не одна! Фронт шире! Вероятность вдвое больше. Притом, мою точку сам Горбачев определил! Вне очереди всех туда погнал, помнишь?
— На риск, значит, это он? — удивился Степан.
— Не риск, а по науке!
Степан довольно засмеялся, заново вспомнив о Горбачеве.
— Ну что же, — сказал он, встряхнув огромной ручищей плечо Кочергина, — дуй на пятнадцать! Только гляди: сорвешься — измерзавлю! Потому — бригаде теперь придется втрое хребты ломать на глине! Это не ключами вертеть! Договорились?
— Железо, — сказал Кочергин.
* * *
Если критически посмотреть, то технология у буровиков все же довольно вольготная. Пробурят до нужного интервала, спустят обсадную колонну, зацементируют и двое-трое суток — перекур, покуда затвердеет цемент. Перерыв, конечно, законный, согласно утвержденным правилам. К тому же за двое суток можно подремонтировать машины и подвеску, дать кое-кому отгул за неиспользованные выходные дни, — но все же это замаскированный простой…