Иван-чай-сутра
Шрифт:
Но наконец и Маня дрогнула.
В этот день они выбрались на громадный, неоглядный холм. Оттуда было далеко видно, на горизонте громоздились зеленовато-синие возвышенности, перед ними курчавились покрывала лесов. Эта какая-то горная, а уж никак не равнинная перспектива была столь неожиданна, что Маня не выдержала, раскинула руки и запела: «Ом!»
В одном месте, на краю глубокой долины, росли яблони с одичавшими кислыми яблоками, сливы, кустарники смородины, малинники. Смородина была мелкой, но вкусной; Кир залез на черную вишню. В этом месте было много птиц, они всюду сновали, трещали и цокали; особенно старались какие-то упитанные крапчатые крупные птицы с длинными хвостами, они явно чувствовали себя здесь хозяевами. И на посягательство Кира ответили возмущенной трескотней. «Эй, археоптериксы, кыш!» — крикнул им Кир. «По-моему, это скворцы», — сказала Маня. Но Кир высмеял ее, уж скворцов он мог отличить и ворон. Несмотря на птичьи протесты, Кир набрал две пригоршни спелых ягод с винным вкусом и благополучно спрыгнул. Но все-таки заживающая рана треснула и сквозь грязный бинт проступила свежая кровь. Заметив пятно, Маня болезненно сморщилась. Кир сказал небрежно, что немного испачкался. Где-то поблизости раздавалось карканье. «Вот это точно — вороны», — сказал Кир, поворачивая голову в сторону криков. Немного ниже того места, где они стояли в тени старых раскидистых деревьев что-то такое было. Кир предложил сходить туда. Кто-то шепнул ему в ухо: сходи туда, посмотри…
И они отправились туда, вошли в тень, пахнущую землей, прелью и еще чем-то, каким-то лекарством, что ли, валерьянкой или валокордином, и, спустившись ниже, вдруг увидели прогалину и на ней в окружении каких-то необычных лопухов размером со слоновье ухо и ростом с человека настоящие руины из поблекшего кирпича. Руины опоясывал вал шиповника, уже наливающегося кровью. Сознание Кира мгновенно воспламенилось, он тут же вспомнил свои озарения насчет игры и смущенно подумал, что был не прав, не видя в ней правил, это только на первый взгляд она была хаотична, а на самом деле хорошо продумана. И вот в результате различных ходов они попали сюда.
Но Кир снова смутился. Что за ребячество, тойфел! Можно подумать, в руинах зарыт клад. Меч-кладенец, бНОПНЯ. Ну, какие-то кирпичные стены, словно бы седые, пустые окна, нет крыши. Какая-то постройка. Внушительная. Кто знает, что тут возводилось в джунглях социализма. Тем боле в царской мгле.
И все-таки ощущение, что они достигли конечного пункта непонятного, как иероглиф, путешествия, не оставляло его. И ему казалось, что сейчас этот иероглиф будет расшифрован.
Чем ближе они подходили к руинам, усеянным воронами, тем нестерпимее и тяжелее становился запах. Уже не растениями, валерианой, как предположила Маня, здесь пахло, а целой бочкой лекарств. Вороны, заметив их приближение, взлетели. И когда на них снова накатила волна смрада, Маня не выдержала и вцепилась в рукав Кира. Он оглянулся. Сквозь красноватый загар на Манином лице проступала бледность. «Что, Птича?» — проговорил он тихо и криво улыбнулся. Маня отрицательно покачала головой. Кир предпринял попытку пойти дальше, но Маня стояла на месте, не выпуская его рукав. «Тойфел, Птича, надо проверить, что там такое», — сказал он, но она молча стояла, расширив глаза. «Я схожу сам», — дернулся еще раз Кир. Но у Птичи была крепкая хватка… По правде, ему уже и самому не очень хотелось идти до конца. Черт с ним, с предчувствием поворотной точки, кульминации игры. Вот еще радость, влезть в самый центр смрада.
«Кирчик, пожалуйста», — попросила Маня, и глаза ее были темны и огромны. Этот взгляд смутил его еще больше. Все-таки она, Птича, умеет кое-что распознавать глубже, он всегда подозревал это. Вот — в таких, короче, делах.
«А, ладно, — проговорил он, поглядывая вперед, — ломиться через заросли, рвать последние штаны».
И махнув рукой, повернул.
Но этот запах преследовал их.
«Ну, может, зверь, подстреленный или старый, забился в какую-нибудь комнату, в угол, и подох», — рассуждал Кир, когда они оставляли это место.
Маня молчала.
Они уходили дальше по обширному холму и, оборачиваясь, видели высокие деревья, черных птиц и синюшные просторы. Маня срывала пригоршни полыни. Запах — коварная вещь, он способен впитываться в мозг. «Вот что бы я еще порекомендовал странникам, — бормотал Кир, косясь на подругу, растирающую серые метелки и нюхающую их, — брать с собой противогазы. Противогаз, Ицзин и пять рупий. Запасные спальники. И „Касперского“ с обновленными базами».
Заночевали они над долиной под тремя старыми березами. Ночью по долине полетел ветер, березы зашумели своими языками, палатка туго хлопнула. Кир пожалел, что здесь ее поставил. Вообще они хотели подальше уйти от руин, но уже вечерело, и усталость одолевала. И теперь ветер трепал их палатку. А березы тяжко плескались в вышине, постанывая и потрескивая. Гул их стволов уходил в корни и пронизывал землю и лежащих на ней Кира с Маней. На мгновенье все затихало, и вдруг ветер налетал с другой стороны, мягко и сильно бил грудью, цеплял растяжки лапами, и они дрожали. Тойфел! Этот ветер вел себя странно. Иногда он обрушивался сверху, стремясь расплющить палатку, сломать ей хребетик — две пластиковые стойки. «Когда это прекратиться?» — спросила в темноте Маня. Ответом ей был очередной удар, такой мощный, что вылетели колышки, и растяжки захлестали по палатке. Кир еще полежал, вздрагивая от этих звуков, как будто растяжки лупцевали по его гулкой барабанной шкуре, и нащупал бегунок молнии, расстегнул выход. «Куда ты?» Ничего не отвечая, он вылез наружу, под ветер, в кромешную космическую тьму и начал искать растяжки. Сыпал мелкий дождь. Вскоре он поймал одну и обнаружил, что в петле застрял металлический колышек. Он быстро вогнал его в землю, еще теплую на ощупь. А вторую растяжку долго не мог схватить. Ветер как будто забавлялся с ним. Наконец и ее он зажал в кулаке. Но в петле не было колышка. Кир соображал, что делать. Можно было вогнать в землю топорик и накинуть на него петлю. Но в эту ночь ему особенно не хотелось расставаться с каким не каким оружием. И он отыскал у кострища дровину и просто привязал растяжку к ней и сунул ее под палатку. Но, уже вернувшись на свое место, пожалел, что поленился выстругать колышек и вбить его. Ветер так ломил, что казалось, мог сбросить палатку в долину. «Что там случилось?» — спросила Маня. «Растяжки вырвало». — «Это какой-то улет». Ветер навалился сверху, и стойки зазвенели. «Ты можешь помолчать?!» — разозлился Кир. «А… что я такого сказала?» — опешила Маня. «Ты уже свое сказала», — отрезал Кир. «Не понимаю… О чем ты?» Кир молчал. «Ты имеешь в виду провал со спальниками?» — спросила Маня. «Спальники», — сказал Кир саркастически и замолчал, прислушиваясь. «А что? — не отставала Маня. — Идею Перемен?» Кир не отвечал. Березы ревели как коровы, почуявшие волка. «Кир!» — позвала Маня. «Я имею в виду твои дурацкие привычки! — воскликнул Кир. Он никак не мог согреться. Его трясло. Ветер выхватил у него последнее тепло. — Твои цигойнерские прибамбасы!» «Ты опять об этом?» — изумилась Маня. «А ты как думала?!» Маня отодвинулась от него и ничего больше не говорила. Лежать поодиночке было холодно, и они тряслись до рассвета, слушая свист и гул ветра и хлопки палатки, — хлопки одной ладони, как в дзенском коане. Когда тьма посерела, Кир выбрался наружу, прихватив топорик и спички. Дождь прекратился, но ветер не утихал. Кир строгал палку, добираясь до сухой сердцевины. Он пытался развести костер, но ветер тут же гасил спичку, едва на ней вспыхивал огонек. Кир накрывал щепки полами куртки и снова подсовывал под них спичку, но щепки не успевали заняться, — ветер находил лазейку и все задувал. Истратив полкоробка, Кир в раздражении крикнул: «Тойфел!» и снова забрался в палатку, скрючился, стараясь согреться, и, промаявшись еще какое-то время, резко поднялся, ткнувшись макушкой в палатку и сказал, что надо собираться и уходить. «Куда?» — глухо спросила Маня. «К тойфелу на кулички!.. Куда-нибудь, где нет ветра. Он уже достал! И вся эта архаика!..»
Над долиной несло серо-черные космы туч. Свет раннего ненастного утра был мрачен. Все казалось странной монохромной фотографией. Странной потому, что травы на ней двигались, летели тучи, и лес на противоположном берегу долины раскачивался в каком-то трансе. Бледнели длинные лики берез. Собрав палатку и кое-как упаковав ее, уложив в рюкзак вещи, Кир с Маней пошли прочь, к середине холма, надеясь укрыться от ветра. Но и за осиновой рощей, уже вдалеке от долины, их настигал ветер. Он дул отовсюду. Трава была мокрой после дождя, и джинсы путников мигом отсырели. У Мани посинели губы. Кир упрямо шагал впереди, сбивая брызги с трав. Ему стыдно было за ночное малодушие. Ведь он связал эти потоки воздуха и завихрения с Маней. Да, мелькнула такая совершенно дикая мысль. Полная бНОПНЯ! Сейчас он даже не мог восстановить движение мысли, завершившееся подобным умозаключением: во всем виновата Маня, ее индусское пение. Но чуть позже он кое-что восстановил. А именно то, что местный провайдерили сетевой админ не приемлет этих штучек. Здесь другие настройки, пассворды и логины. Здесь даже другой язык программирования, другие расширения. Тойфел!.. Так он думал ночью. Это был явный глюк, генерированный вирем. Какие настройки? Здесь, на этом куске земли, из которой торчит древесина, растет трава, которую окропляют молекулы воды, — но при этом путник изнывает от жажды, — и над которой циркулируют воздушные массы?
Чуть позже он восстановил еще одно звено своих примитивных рассуждений: развалины. Почему-то он решил, что это церковные руины. И связал это с провайдером-ветром. И это чуждое сооружение рухнуло здесь. В этом месте безраздельно властвовал только вирь!
Что лукавить, именно так он и думал ночью в палатке на краю долины. И теперь надеялся, что это никогда не вернется, этот глюк, ведь он распознан, осмеян и, следовательно, удален. На самом деле смех и есть прочный брандмауэр, лучший антивирус. Смех и дневной свет. Еще бы зажечь костер.
Если бы этот брандмауэр еще защищал и от ветра!.. Ведь тот неотступно летел за ними. Он был везде. Как будто они попали в ловушку. Ветер свивался холодными кольцами на шее, плечах, дул в ухо, залетал за пазуху.
На самом деле Киру было не до смеха. Хотя он и разогрелся немного ходьбой, но пальцы у него зябли, и все тело казалось каким-то облачным после бессонной ночи. Подходящего места для остановки не попадалось. Они оказались на возвышенности, вот в чем дело, и всюду их настигал ветер, надо было спуститься куда-либо, но путь вниз преграждали густые кустарники и ольшаники, обвитые лианами хмеля с зелеными шишками. Рубиться сквозь заросли не хотелось, и они шли дальше по возвышенности. Накрапывал дождь.
«Что-то подобное с кем-то уже происходило», — думала Маня.
Они уходили как будто кем-то или чем-то гонимые.
Маня не могла взять в толк, почему так напрягается Кир. Да, ей тоже было не по себе, и зуб на зуб не попадал. Но рано или поздно они разведут огонь, согреются, обсохнут и поедят… А ее ориентализм тут ни при чем. У каждого свои ориентиры.
…По крайней мере, в Хиндустане не так холодно. Если не лезть в Гималаи, как Белочка. А гулять по песку в Гоа, позволяя аравийской волне щекотать пятки, и ночами кайфовать на трансовых фестивалях. Неужели где-то и вправду существует этот мир? Мир мужчин с ласковыми глазами и правильным врубом, мир музыки и веяния в воздухе аромата цветов и чистоты благостных сутр? О, мы живем очень счастливо! У нас нет ничего, но мы питаемся радостью, как сияющие боги.
Очень счастливо, повторила она про себя, трясясь от холода, кто-то и где-то живет. Только почему-то у нас не получается.
Дождь то накрапывал, то переставал. Нет, пора было что-то предпринимать.
— Кир! — крикнула Маня.
Тот шел как робот, не оборачиваясь.
— Кир! — громче позвала она.
Он оглянулся.
— Я больше не могу, давай где-то остановимся.
— Где? Тут всюду ветер.
— Прямо здесь. Мне все равно. — Она встала, бросила палатку. — Я дальше не пойду. Дай спички.