Иван-чай-сутра
Шрифт:
— Пей, это изделие высшего класса и качества. Сразу обогреет. Изнутри.
— Мне уже тепло, спасибо, — ответила она, нарезая остатки сыра.
Стертый оглянулся на вислоусого, сглотнул шумно. Тот сделал знак, и кружка оказалась в его руке. Он быстро выпил, слегка сморщился и потянулся к закуске.
— Сейчас я еще шпроты открою, — сказала Маня.
— Открой, — одобрил вислоусый, жуя сыр и галеты. — Если твой хозяин не заругается.
Маня с мгновенье глядела непонимающе на него, потом рассмеялась.
— Ну вот. Если девушка смеется, значит, отогрела… душку, — сказал вислоусый, подмигивая товарищу.
Тот загыгыкал и опрокинул кружку, утерся рукавом.
— Закусывайте, — сказала Маня.
— А мы после первой никогда, — ответил тот, шмыгая носом.
— Ну так, может, ты уважишь нас, простых людей без претензий? — спросил вислоусый. — Выпьешь маленько?
Маня покачала головой. Они выпили еще. Закурили.
— На трезвую голову, оно, конечно, лучше все ощущается, — сказал вислоусый. — Но хорошо в качестве обезболивания принять. Когда жизнь давит.
— А она всегда, едрёнать. Вот и получается, — сказал стертый.
Маня с невольной улыбкой слушала эти рассуждения. Словно бы дух этих мест сгустился до образа двоих мужиков и пустился философствовать. И Маня собиралась расспросить их о дороге, о развалинах, обо всех этих местах.
— Да-а, — подтвердил вислоусый, проводя ладонью по заросшей щеке. Закашлялся и длинно плюнул в иван-чай, отер губы. — Так ты сама туристка? Откуда?
Маня сказала.
— Хм. И не боишься?
Маня пожала плечами.
Вислоусый посмотрел на стертого, кивнул, мол, видал?
— Сейчас девки оторвы, — откликнулся тот. — По телевизору показывали американскую бабу: пехом проперла от Балтики до Байкала с одним рюкзачком и посохом, который, между прочим, подобрала в нашей области.
— Палки здесь крепкие, — согласился задумчиво вислоусый.
Стертый затрясся от смеха.
— Ну а я не одна, — напомнила Маня.
И вислоусый пристально посмотрел на нее, на ее раскрасневшееся лицо, выбившиеся из-под капюшона рыжие волосы, — сощурился.
— Как так?
— Ну просто, — сказала Маня, стараясь не робеть под этим взглядом. — Я же говорила.
Вислоусый медленно кивнул.
— Говорила.
— Он пошел за спичками, — добавила Маня.
— В Глинск? — спросил он.
— Нет, почему… — Голос изменил ей.
— Так он же ушел с рюкзаком? — спросил вислоусый.
— Налегке, — возразила Маня.
— А где его рюкзак?
Маня смутилась, это уже было похоже на допрос? Но — нет, просто эти люди земли такие непосредственные и наблюдательные. И она пустилась объяснять, куда подевался второй рюкзак. Вислоусый слушал ее, серьезно кивая и глядя прямо в лицо ясными глазами. Стертый похохатывал. А Маня подробно рассказывала и спрашивала, что это был за пруд, по их мнению? Не могут ли они предположить, где это?
— Не можешь ли ты предположить? — переадресовал ее вопрос вислоусый товарищу.
Тот слегка удивленно взглянул на него, поелозил черной шапочкой по голове.
— Ты че? Тут этих лу-у-ж, едрёна. Дыр!
Вислоусый развел руками.
— Адрес неизвестен.
И Маня вдруг подумала, что они ей не верят. Слишком подробно она рассказывала. И задавала дурацкий вопрос. Как будто они с Киром собираются туда вернуться. Но где он плутает?.. Она ненароком оглянулась. Качались травы, по небу все струились облака с черной каймой. И ей вдруг самой почудилось, что она одна здесь, никакого Кира нет, он далеко, сидит за кирпичными стенами и стеклами, щелкает «мышкой», воюя с рогатыми пришельцами-терминаторами или омурляетсяпивом перед футбольным матчем. Ее снова начала пробирать дрожь, но уже не от холода.
Покурив, охотники выпили еще. Ясные глаза скуластого подернулись пленкой, как будто целлофановой пленкой. Маня уже тяготилась их присутствием. Но охотники не спешили. Говорили они мало, и паузы изнуряли Маню. Она боялась пауз, словно в них-то и таилась главная опасность. Надо было чем-то их заполнить. Она спросила о развалинах.
— Развалины? — повторил вислоусый и посмотрел на нее.
— Мы туда случайно вышли, — сказала Маня, и голос ее немного изменился от напряжения под неотрывным, проникающим вглубь взглядом серых глаз. Это был взгляд охотника. Маня быстро отвернулась и махнула рукой куда-то в сизую обширность ветреного холма. Она смотрела еще некоторое время вдаль, наконец, не слыша ответа, обернулась. Скуластый не спускал с нее глаз, охватывая всю ее… Это был уже какой-то другой взгляд. Он любовалсяею. На ресницах Мани появились слезы. Она снова отвернулась и смахнула их. Ее уже била дрожь, и она не могла скрыть этого. Она резко встала.
— Нет! Что-то холодно… Этот ветер.
— Надо выпить с нами, — неторопливо произнес скуластый. — Это не помешает, красавица. Тебе будет хорошо. И нам. Правда, Вень?
— Да! — откликнулся стертый. — Для такой девахи не жалко. А мы думали… баба-Яга!
— Выпей, — после паузы сказал вислоусый, — будь умницей. Когда еще твой малец вернется из города. — Последнее он произнес с каким-то ожесточением, словно ему противна была ее ложь.
Его скуластое лицо туманилось в слезах, губы Мани дрожали. Она покачала головой и сдавленно ответила, что не хочет.
— А ты через не хочу, через не могу-не-буду, — посоветовал вислоусый с капризными нотками, и это скверно звучало в его устах.
Маня в смятении на него взглянула.
Она еще не верила всему этому; она знала, слышала, что так бывает, даже с Умкой где-то в Азии это чуть не произошло, но… не здесь, не со мной!.. И она повторяла молниеносно, как заклинание, в мыслях, что в каждом смертном есть частица Будды, об этом говорит благая сутра цветка… а тот, кто повторяет хотя бы несколько фраз из нее — спасется, уже спасен.
Каменный Клюв, побывав на Верхнем Болоте, перед которым в траве серебрилась какая-то выпуклость, и успев позавтракать двумя жирными и нежными лягушками, неспешно возвращался. Благо Прозрачные Крылья умерили свой пыл, свой хладный пыл, по крайней мере, здесь, на высоте древесных крон, в толще срединных дорог старика в черном платье. Правда, выше облака с темной поволокой текли все так же стремительно. А древеса внизу, под сжатыми лапами Каменного Клюва уже успокаивались.