Иван Грозный
Шрифт:
Презрение это распространялось у царя Ивана и на избранных монархов (хотя сам был не прочь стать по выбору королем Речи Посполитой). Монарх должен быть "прирожденым", наследственным. Сам Иван IV гордился тем, что оказался на престоле в столь раннем возрасте, что даже не помнит себя не государем, не помнит, как его "батюшка пожаловал благословил государством, да и взрос есми на государстве". Избранному польскому королю Стефану Баторию он отправляет послание, где подчеркивает, что он сам в отличие от короля - царь "по
Шведского короля Юхана III Иван Грозный, как уже отмечалось выше, не считал равным себе прежде всего на том основании, что отец Юхана Густав Ваза, простой дворянин, не родился королем, а был избран на престол.
"Уже ты сказываешься государьской род,– пишет царь, - и ты скажи, отец твой Густав чей сын и как деда твоего звали, и где на государьстве сидел, и с которыми государи был в братстве и которого ты роду государьского?"
Любопытно, что "мужичье" происхождение Густава Ваза доказывается способом, заставляющим вспомнить "принцессу на горошине". Оказывается, когда русские купцы привезли в Швецию сало и воск, король Густав "сам, в рукавицы нарядяся, сала и воску за простого человека вместо опытом пытал".
"И то государьское ли дело?– вопрошает царь Иван.- Коли бы отец твой был не мужичей сын, и он бы так не делал".
Да, в демократизме грозного царя не заподозришь - он был аристократом до мозга костей. И неудивительно: ведь с происхождением и только с происхождением были связаны его права на самое ценное для него - на его власть.
УРОКИ ИСТОРИИ
(Вместо заключения)
Пора попытаться подвести итоги. Личность царя Ивана всегда притягивает к себе, хотя и тем, что в последнее время стали называть "отрицательным обаянием". Да, действительно, это яркая личность, не посредственность, а индивидуальность. На расстоянии в четыре века, когда уже нет риска стать жертвой этой индивидуальности, возникает соблазн поддаться ее обаянию. Нельзя! Мы - люди, такие же, как те, кто в далеком XVI веке умирал в муках, терял любимых и близких по вине этого талантливого человека. Мы обязаны помнить, что новаторские в литературном отношении строки вышли из-под пера одного из самых страшных тиранов и деспотов отечественной истории.
Когда мы в истории, а не в жизни сталкиваемся с человеком, сыгравшим в ней значительную роль, но запятнавшим себя злодеяниями, услужливо возникает успокоительное словосочетание "противоречивая личность". В чем противоречивость? Назовем ли мы так убийцу, перевыполняющего нормы и соблюдающего режим в местах заключения? Мздоимца, помогающего больному племяннику за счет взяток? Так должен ли быть другим счет к историческому деятелю, чьей жертвой пали не единицы, а тысячи?
Была ли жестокость царя Ивана жестокостью века? В чем-то, разумеется, да. Время инквизиционных костров и Варфоломеевской ночи. Но все же к обычаям времени
Если же вернуться в XVI век, можно заметить, что люди этого времени были потрясены страшными злодеяниями царя Ивана. О его невероятной и для современников жестокости единодушно свидетельствуют и русские, и иностранные источники.
Но все же не только осуждение злодейств давно умершего царя привлекает внимание сегодняшних людей к делам и личности Ивана Грозного. В далеком прошлом ищут ответов и на сегодняшние вопросы. Нет, не прямых: исторический опыт рецептов не дает. Недаром говорят, что история не столько учит, сколько наказывает за незнание.
Чего же ищем мы, люди двадцатого, в шестнадцатом? Иногда кажется, что прямых параллелей. Многажды и пишущие, и читающие об Иване Грозном видели за ним другого политического деятеля, уже нашего времени, спор о котором идет пока еще лишь несколько десятков лет, но, похоже, не подошел к концу. Строгие ревнители чистоты исторического знания (а то и рядившиеся в эту тогу защитники сталинизма) порой негодовали: разве можно сравнивать Сталина и Ивана Грозного, руководителя коммунистической партии и царя, людей столь разных эпох? А в самом деле: нужно ли разоблачать Ивана Грозного только для того, чтобы высказать свое неодобрение Сталину? Ведь сегодня для этого стали излишними намеки, можно говорить и писать свободно, не эзоповым языком.
Конечно, время "аллюзий" и "кукишей в кармане" прошло. Но ведь удивительно: интерес к эпохе Грозного, к его личности не затухает. Значит, этот интерес общественно оправдан. Дело, видимо, в подсознательном стремлении людей познать механизмы деспотизма. Но меня здесь прерывает строгий голос коллеги (а может быть, это и мой голос, тот, которым говорит моя привычка к "марксизму" в интерпретации "Краткого курса истории ВКП(б)", приобретенная еще в студенческие годы и до сих пор до конца не исчезнувшая): нельзя смешивать разные эпохи, разные социально-экономические формации, это ненаучный, идеалистический подход, уводящий от социальных корней явлений к поискам их чисто внешнего сходства.
Но я возражаю (коллеге? себе?): если, начиная с возникновения в позднем палеолите человека современного вида (гомо сапиенс), не изменилась принципиально его биологическая природа, то разве нет и не может быть некоторых общих, межформационных закономерностей?
Ответят: чего их искать? Они известны: общественное бытие определяет общественное сознание, производительные силы - производственные отношения, а те, в свою очередь, - политическую и идеологическую надстройку. Все это так. Эти фундаментальные законы общественного развития - азбука марксизма-ленинизма, исторического материализма. Без азбуки нет ни синтаксиса, ни морфологии, но и застревать на азбуке - негоже для серьезной науки.